Осада Мариуполя. История одной семьи Из-за войны Ковалевские лишились всего. Но смогли спасти друг друга. Вот как это было
Ковалевские — семья из Мариуполя: отец, мать и три дочки. Они любили исполнять вместе музыку, путешествовать по миру и выкладывать селфи в инстаграм. Их жизнь мало отличалась от жизни таких же творческих семей в Петербурге или Москве — до 24 февраля 2022 года. Дома, в котором они жили, больше нет. После того как в нем стало слишком опасно находиться, старшим Ковалевским и их двум дочерям пришлось под постоянными обстрелами и бомбардировками города искать себе новые убежища. Из Дворца культуры они попали в здание районной администрации, а оттуда в больницу — пока их не вывезли в палаточный лагерь на территории ДНР. Все это время они ничего не знали о судьбе старшей дочери Софьи — пианистки, учившейся в Харьковской консерватории. Сейчас, когда их семья наконец воссоединилась за границей, Ковалевские рассказали «Медузе» свою историю.
О ком эта история
Виктория. 51 год
Родилась и выросла в Мариуполе. Проработала 17 лет музыкальным руководителем в детском саду. По совместительству — ассистент учителя в школе.
Петр. 56 лет
Муж Виктории. Профессиональный певец. Работал в Сочи и Москве, ходил на круизных лайнерах, в 2017 году вернулся в Мариуполь. Пишет песни.
Лиза. 16 лет
Младшая дочь, ученица первого курса колледжа искусств. Девять лет училась играть на скрипке. Любит танцевать.
Полина. 21 год
Играла на фортепиано и виолончели, до войны училась на социолога. Под одним из обстрелов решила: если выживет — займется фотографией.
Сергей
Житель Ростова-на-Дону, который помог Ковалевским.
Дом. До 2 марта
Полина
С начала февраля я говорила родителям: будет война! А они: «Не может быть, русские — братья!» Поэтому мы не уехали.
Виктория
До сих пор это не укладывается в голове. Каждое утро просыпаюсь и говорю — если б это был сон… Жаль, что девочкам пришлось такое увидеть. Я перед Полиной даже извинялась: девочки, простите, я рожала вас для мира. Город развивался, и я не верила, что можно это разрушить. Все шло на созидание, электромобили запускали.
Лиза
Начали строить современные детские площадки со всякими прикольными штуками. Сделали красивую площадь Мира, на ней поставили много птиц.
Полина
Я люблю фотографировать, мне нравится эстетика низменного. В Мариуполе оставалось мало улиц детства, постсоветских. У меня есть пост в инстаграме — город меняется, и я спешу фоткать все разрушенное, так как скоро его не останется, и мы будем ностальгировать.
Я говорила, что будет война, но думала: если политики считают ее неизбежной, зачем строить? Но они строили, и это давало надежду до последнего.
Петр
Весь город знал, где базируется «Азов». Мы жили с ними рядом. У них была своя военная жизнь, с пробежками по бульварам, у нас — своя.
Виктория
Мы все изучали украинский язык, и это правильно, ведь мы граждане Украины. Но в семье говорили на русском. Да, часов русского в школе было меньше, чем украинского…
Лиза
А у нас — ровно столько же.
Полина
Двадцать четвертое февраля — мой день рождения. Просыпаюсь — в честь меня «салюты» по всей Украине. Было слышно, как бомбят окраины города. Читаю новости — убили 32 наших солдата. Эта цифра казалась настолько огромной…
Петр
До 2 марта мы сидели дома. Перебрались в коридор, постелили матрасы и спали там.
Полина
Второго марта надоело спать в коридоре, и мы с Лизой сказали: все, идем в комнату. Легли на двуспальную кровать. Утром прилетает в дом. Я хватаю Лизу, выбегаем в коридор. Повыбивало окна. Никто не пострадал, но мы решили все же идти в убежище.
Виктория
Обстреливали весь город. Наш дом горел три раза, пока подъезд не рассыпался в пепел, в соседнем подъезде 30 человек вытаскивали из-под завалов. Ощущение, что Мариуполь просто решили сровнять с землей. Кому это нужно?
Городской дворец культуры. 2–6 марта
Полина
Убежищ как таковых в Мариуполе не было — кроме завода «Азовсталь», но там было небезопасно, поскольку [туда военную] технику свозили и было много солдат. Под обстрелами мы как-то добрались в Дворец культуры. Разместились. В комнате 15 человек, три собаки. Как в цыганском таборе. Первые дни была еда, вода. Потом папа бегал под обстрелами домой.
Виктория
Однажды сказали, что открылся гуманитарный коридор, есть три автобуса на Запорожье. Девчонки просили — мама, поехали! Что-то внутри меня остановило. Потом передали, что даже до Бердянска не добрались. Автобусы обстреляли.
Петр
Кто-то погиб сразу, остальные разбежались.
Лиза
Под конец воды не было, мы ели сухие макароны и варили фарш, заготовленный для собак. Начались сильные обстрелы. Думаю, целились в «Азов», он в паре километров от нас. Просто немного косые.
Полина
Мы сидим, слушаем взрывы. В крышу попало, но пока более-менее нормально. Потом начинаем понимать, что обстреливают все больше. Крыша уже горит. Что делать? Выходить — не вариант, вокруг летают снаряды. Тут уж или сгореть, или так. Но мне, если что, хотелось от снаряда. Я умереть не боюсь. Осколок попадет — несколько минут и все. А гореть страшно, больно.
Петр
Купол ДК снесло. Начали рушиться колонны. Мы в подвале, и они падают на него. Загорелся концертный зал, а там мягкие сиденья, деревянная сцена. Мы с ребятами выстроились, пытались тушить [сухим] цементом. Кто-то копал землю, ведра передавали. Вроде перекрыли, но все равно огонь прорвался, и нас украинские военные вывезли в райисполком.
Администрация Левобережного района. 6–26 марта
Полина
Мы всей комнатой договорились, что наш позывной — «мухоморы». Эвакуировались порознь. Дети, женщины, старики ехали в бронированных машинах, мужчины — на автобусе. Мы должны были встретиться в убежище, и, когда заходили люди из нашей комнаты, все кричали друг другу: «Мухоморы!»
В райисполкоме поначалу было спокойно. Сказали, один денечек здесь, а там посмотрим. Потом оказалось, что убежищ нет, поскольку не готовили. Люди погибали не только от снарядов и пожаров. Не хватало лекарств, инсулина. Две бабушки умерло. Один парень пошел на хлебозавод…
Петр
Ведром доставал из чана муку людям. Передавал, они рассыпали в пакеты. Поскользнулся, упал внутрь, а вытащить не смогли.
Полина
Там глубина три метра.
Петр
На хлебозавод мы и люди из домов бегали под обстрелами за водой. Обстрелы — ну как вам объяснить… Готовишь кушать на улице. Выбежал, воду вылил в чан и тут же вернулся, потому что взрывы, пули. Через секунду выскочил посолить. Потом обстрел утих — забираем готовую кашу. Заносим, внутри раздаем.
Разбомбили бильярдную. Там сауна с бассейном, хлорированная вода. Ее оттуда набирали баклажками по 20 литров. Варили чай. Кто-то даже пил — говорят, нормально. А на хлебозаводе в колодце чистая вода. Мы ее набрали, и тут начался обстрел. Спрятались в мучной цех, пересидели, выбегаем — лежит там человек семь. Люди бежали за водичкой с баклажками. Возвышенность, осколки летят.
Виктория
Наши четыре семьи, познакомившиеся в ДК, жили как одна.
Полина
Нет твоей личной воды, личной еды. В райисполкоме нас сперва посадили в холодных коридорах, а потом мы додумались взломать архив [чтобы спать там]. Все равно сгорит.
Виктория
Поначалу не разрешали брать воду в кабинетах, потом дали добро. Искали еду, чай. Воду сливали в большие общие кулеры. В здании было более двухсот человек. Списки раз в три дня обновляли, чтобы люди искали близких.
Петр
Завтраки были — печенье и кусочек хлеба. Кто-то сала достанет. Кабачковой икрой мазали каждую печеньку.
Полина
Кто-то хотел в ДНР, кто-то был четко за Украину, но большинство были готовы переобуться в любой момент. Люди боялись за свои жизни, не хотели терпеть этот бесконечный огонь, были согласны на все, лишь бы мир.
Виктория
Важно было не только сохранить ноги-руки и голову, но и не сойти с ума. Когда у одной матери в убежище трехлетний ребенок плакал, она его трясла, кричала: «Заткнись!» Вместо того, чтобы успокоить, сказку рассказать. Потом я узнала, что осколком убило отца [плачущего ребенка], а психологической помощи никакой. Я девочек всегда учила, что чужое брать нельзя. Когда ребята еще в ДК пять ходок в супермаркет АТБ сделали за остатками еды, даже икру и шампанское принесли, Полина сказала: «Мама, это называется мародерство!» Два дня мы с ней говорили: «Мы есть этого не будем!» А на третий магазин сложился и рухнул.
Полина
На 8 Марта мы баночку красной икры намазали на печеньки. Она мне поперек горла стоит, поскольку я слушаю новости. «Мариуполь — город-герой, вы такие молодцы, держитесь». А я понимаю, что он оккупирован, мосты разорваны, выход только в сторону ДНР и России. И под эти новости мы едим печеньки с красной икрой и нас поздравляют с 8 Марта.
Виктория
Мы нашли радио и урывками слушали новости. Какой-то парень прислал Зеленскому сообщение: «Не знаю, будем ли живы, когда вы получите эту запись, но нам очень нужно оружие, нет поддержки». И когда мы из райисполкома убегали и все горело, солдат ВСУ из Днепропетровска сказал: «По ходу, кинули и нас, и вас».
Полина
Мы изо дня в день все той же компашкой, «мухоморами», просыпались и рассказывали сны.
Виктория
Под утро 17 марта мне снилось огромное поле с молодой зеленой травой, по которому скачут молодые лошадки, и на одной из них скачу я. Впереди — золотое огромное солнце, которое рассеивает свет на траве, как будто указывает путь куда-то. На душе так легко и хорошо. Просыпаюсь, в голове звучит число 21, а к чему оно? Мы потом всей комнатой ждали, что 21 марта президенты договорятся и наступит долгожданный мир. Продолжали надеяться до конца дня, а в это время все бомбили и крушили с еще большей силой.
Полина
Мы каждый день обсуждали, что будем готовить завтра. А я думала — зачем? Зачем беречь воду на несколько дней вперед? Вдруг завтра не настанет.
Петр
На пятый день [примерно 10 марта] отключили свет [от генератора].
Полина
Шестнадцатого марта начался ближний бой. Подходят бэтээры с буковками Z, по ним начинают стрелять наши военные. Те не понимают что и как. Видимо, решили, что палили с нашего здания… Тогда мы пожар потушили.
А через 10 дней пришли четверо украинских военных и разместились наверху. Они не ели три дня и остались без убежища. Говорят, третий и четвертый этажи наши, остальные ваши. Их вычислили, и, хотя мирных еще было около ста, в два часа ночи начали скидывать авиабомбы. Одна попала в нашу комнату. Пробила пять этажей, влетела в цокольный в полуметре от Лизы и не разорвалась.
Лиза
Завалило по пояс, не можем выбраться. Мы с Полиной друг на друга смотрим в шоке и кричим родителям: «Оставляйте нас, бегите!»
Виктория
Я девчонок вытащила, но сумки многие там остались.
Петр
Все выскочили в коридор. Танки и бэтээры окружили райисполком, с разных сторон пробивают стены. Пыль, кто-то падает, люди кричат…
Городская больница № 4. 26 марта — 4 апреля
Полина
В этом здании мы ночь досидели, а наутро решили идти в горбольницу. Сказали, там примут. Нас поселили сперва на втором этаже, в терапии, но, так как стреляли, мы решили спуститься в подвал. Паутина, грибок на стенах. В таких условиях мы находились до четвертого числа.
Петр
Больницу до этого не трогали. Мы думали, обойдет стороной.
Виктория
Только полторы сотни трупов возле нее лежало. А саму больницу — да, щадили.
Петр
Потом все же начали стрелять. Врачи погибали прямо на местах, во время операций.
Виктория
Доктор из нашего отделения поехал за технической водой на автомобиле. Петя предложил помочь. Тот отказался. Лишний человек — это минус сорок литров воды. Трое суток мы не понимали, куда он делся, многие даже поговаривали, что уехал с семьей. Уже потом я узнала, что машина Андрея Иваныча взорвалась. Прямое попадание. Ехал врач в медицинском халате за водой для людей.
Петр
У младшей дочки парень появился. Они жили в пищеблоке, метров 200 от нашего отделения.
Лиза
Андрей был с нами еще с ДК. Он под обстрелом приносил мне конфеты из магазина «Сластена» и бегал в бильярд, чтобы взять шар с моим любимым числом 6.
Петр
Когда терапию [терапевтическое отделение] долбили с двух сторон и мы поняли, что оставаться нельзя, надо было забрать ее. Вроде рядом, а добежать нереально, снайперы и перестрелка артиллерии как раз по этому сектору. Мы говорим российскому военному:
— Можно по рации узнать, когда будет минутка затишья, и сбегать за дочкой?
— Оттуда всех вывезли.
— Нет, там люди. Больше 50.
— Хорошо. Мы тогда подбежим, постучимся, но, если никто не подойдет, бросим гранату.
— Ребята, не балуйтесь. Там дети, женщины, старики.
Виктория
Я поклялась своими тремя детьми, что военных там нет. Там такие же люди, как мы. Больные, раненые.
Петр
Рано утром я побежал туда с парнем, который тоже свою дочку забрать хотел. Там оказался раненый российский солдат. Ребята сказали, что он под пищеблоком пролежал трое суток, они ему еду таскали. [Российские] военные мимо ездили, не подобрали, не отвезли к врачу, а обычные люди пожалели, подкармливали, чтобы не умер.
ДНР. 4–8 апреля
Полина
В тот день нас депортировали. Слабых вывозили на БТР, остальные шли под конвоем. Мы выходили последние. Спустились с Лизой за глюкозой для бабушек в подвал. А там двое русских военных.
Говорят: «Вас плохие дяди обижают, а мы спасаем. Ты ж сама русская». Я: «Ну, вообще-то, я гражданка Украины». Один, грубый, потребовал телефон. Говорит: «Если что-то найду, останешься здесь». Проверил контакты, фотографии. Обошлось.
Виктория
Когда я спустилась к девчонкам, на них лица не было. Поля все: «Потом, потом…»
Полина
У меня оставалось немного конфет. Когда выводили из здания, один солдат спросил: «Что в сумке?» Сгреб конфеты — и в карман. Это не было больно, обидно. Это было жалко.
Виктория
Мы говорим, что нас депортировали, потому что нашего мнения «освободители» не спрашивали. В первый день из госпиталя вывозили российские ребята, а во второй — уже ДНР. Сказали: животных оставляйте здесь, сумки берете по одной. Люди оставили кошек, которых долго спасали, искали для них чистую воду, поскольку животные хлорку пить отказывались.
Наутро, когда мы ждали Лизу из пищеблока, мне показалось, дети плачут. А детей же вывезли! Оказывается, собака разродилась привязанная.
Ехали мы, лежа в железном кузове военной машины. Я подсунула одной старушке под голову ноги в сапогах: «Держитесь, бабуля».
Лиза
Сидеть можно было только на ящиках. Я все думала, что же там лежит. Позже мы узнали, что трупы. Мы ехали на трупах.
Полина
В палаточном лагере ДНР люди из Мариуполя, которые там подольше живут, волонтерами работали. Сделали нам кашу, чай. Подходят русские военные: «Вам нравится? Все хорошо? Мы разве похожи на орков?» И приобнимают нас. Тут Лиза:
— О, хлеб есть!
— Да, девочки, у нас есть хлеб.
— А мы до того, как сгорела квартира, никогда хлеб не ели. Какое счастье! Нас освободили и теперь у нас есть хлеб!
Виктория
Не знаю ни одного человека, кто бы с хлебом-солью встречал наших «освободителей». Если были за, почему не встретили, не пригласили в дом, как у нас принято?
Полина
А дома-то нет!
Виктория
На попутке мы добрались до Безыменного. Там в школе был вайфай, чтобы сообщить, что мы живы, и столовая напротив. В столовой был суп. Под раковиной я обнаружила кран с горячей водой. Двадцать восемь дней голову никто не мыл. Спали в классах, постелив под доской свои вещи. Благо в школе было отопление, а в палаточном городке мы мерзли. Оттуда поехали в Россию.
Россия. 8–16 апреля
Полина
С Андреем наша семья рассталась в ДНР: он узнал, что его родители живы, и захотел их увидеть.
Виктория
На таможне у женщин и детей просто проверили документы, даже не разговаривали.
Петр
А для мужчин сперва на дороге «фильтрация» была. Около четырех часов. Вызывали по одному в какой-то гараж. Снимали отпечатки пальцев, мы раздевались до трусов — наколки проверяли.
А потом возле Успенки, на российской границе, творился полный треш. Опять женщин пропустили, а мужчины стояли в коридоре, как в концлагере, около пяти часов. В туалет не разрешается, и надо ждать, поскольку в любой момент могут произнести твою фамилию. Ни выйти, ни покурить. Тесно. Чтобы один сел отдохнуть, остальные должны расступиться.
Мужчине стало плохо, врача так и не пригласили. Он упал. Люди сами окно открыли, машут. Его потом вынесли на улицу, чтобы в себя пришел.
Полина
А люди на Успенке, местные, действительно хорошо нас встретили. Говорили: «Россия вас ждет, примет как родненьких». Видно, тоже верили в «освобождение».
Петр
От всего освободили. От квартиры, от учебы…
Полина
Я сняла на видео в палатке МЧС в Матвеевом Кургане гуманитарку. На ней были украинский флаг и надпись на украинском. Если вы выставляете это как свою помощь, хоть бы заклеили.
В Таганроге нас разместили в 33-й школе. Там и душ был, и еда.
Виктория
Какое счастье — три душевых с ржавыми трубочками. Я оттуда Лизу не могла вытащить два часа. Привозили секонд-хенд, мы одежду выбрали.
Полина
Я поехала в город с другом, а родители остались ночевать. Наутро их отправили в Ростов. Мама пишет: «Мы приехали, тут какие-то железные ворота. Сказали, что поедем на Владикавказ». Я такая — в смысле?
Петр
Нас привезли в какой-то «Арбат-Фитнес». Он весь забором окружен, и там были кавказцы. Мы подошли к военному — узнать адрес, нас другие ребята будут встречать. А он: «Вам теперь отсюда нельзя выходить».
Виктория
Ворота за нами закрыли. Я на всякий случай решила линять оттуда. Услышала, что из этого центра забирают людей, которые согласны сварщиками работать, поварами, и подписались на какую-то программу. Договорилась с водителем, он разрешил сесть сзади. Нас еще хотели высадить, а женщина-волонтер сказала, что нас не заселят вместе с остальными пассажирами, потому что нас нет в списках. Я объяснила ситуацию, попросила просто помочь выбраться. Она согласилась. Я занавесила шторы, и мы выехали оттуда.
Полина
Водитель довез родителей до центра Ростова, там я их встретила, мы вызвали такси и приехали к Сергею — знакомому наших друзей. Мама все переживала: «Нас кинут, кому мы нужны…» Сергей уже приготовил мясо, грибы, харчо. Родители сели, поели…
Сергей
Ковалевские — стеснительные люди, которые никого не хотят обременять. Возможно, из-за того, что пережили. Я их впервые увидел, когда они выходили из такси, очень затравленные. Потом уже узнал, что таксист, услышав, что везет беженцев из Мариуполя, сказал: «Так вам и надо». Петя после этого всю дорогу просто сидел и смотрел вперед.
Виктория
Сергей нас уложил в разных комнатах, а утром я увидела — он на детском матрасике спит, ноги не помещаются.
Сергей
Поля и Лиза — обычные молодые девчонки. Веселые, жизнерадостные. И они спокойно говорят: «Я шла и наступила в чьи-то мозги». А Петя объясняет — да, потому что иначе пройти невозможно.
Я живу недалеко от военного аэродрома. Мы сидели за столом, пили чай. Тут звук самолета, усиливающееся крещендо — и я вижу, как они пытаются пригнуться. Говорят, у нас рефлекс, что после такого звука — бубух. В стиральной машине из одежды выпал застрявший осколок. Небольшой кусочек металла.
Петр
Так нас с рук на руки передавали по всей России, от одного к другому, с комфортом, с едой. В Ивангороде, на границе с Эстонией, опять мужчин задержали, но уже всего на час. Было только две семьи беженцев. Снова отпечатки, допросы. Мобилку проверяли.
Виктория
На эстонской стороне у нас впервые проверили вещи. Каждый чемодан, каждую сумку. В поисках евро. А у нас было только около 20 тысяч рублей.
Полина
Я не хочу, чтобы нас жалели. Все выбрались, руки-ноги целы. Дом сгорел, но в Мариуполе 95% зданий разрушено. Там еще остается 100 тысяч человек. Они в той же ситуации, что находились мы, без еды, без воды, и заботиться надо о них.
23 апреля 2022 года, за два дня до выхода этого материала, старшая дочь Ковалевских прилетела к родным в Таллинн. Выяснилось, что она благополучно выехала из Харькова и попала в Милан. Теперь семья воссоединилась — впервые после начала войны.
Записал Владимир Севриновский
Фотографии: Личный архив семьи Ковалевских, Philippe Desmazes / AFP / Scanpix / LETA, Wikimedia Commons, Sergei Ilnitsky / EPA / Scanpix / LETA, Сергей Бобылев / ТАСС, Петр Ковалев / ТАСС, Мариупольская Городская Больница № 4 им. И. К. Мацука, Эдуард Корниенко / URA.RU / ТАСС, Валентин Спринчак / ТАСС, Vitaly Korovin / Shutterstock