«Мы будем защищать их всегда и везде» Бойцы «Азова» уже месяц находятся в плену. О том, что с ними происходит, «Медуза» поговорила с Юлией Федосюк — одним из лидеров ассоциации семей защитников «Азовстали»
В середине мая завод «Азовсталь» оставался последним оплотом обороны Мариуполя, в нем укрывались украинские военные, в том числе бойцы полка «Азов». 16 мая защитники «Азовстали» начали покидать комбинат, 20 мая Минобороны РФ сообщило о «полном освобождении» территории «Азовстали». Всего, по словам президента Украины Владимира Зеленского, в плен попали более 2500 военных. Часть из них находится на территории самопровозглашенной ДНР, другие — в московском СИЗО «Лефортово». Чтобы вызволить своих близких, родственники пленных бойцов создали ассоциацию семей защитников «Азовстали». О том, что сейчас происходит с военными и как идут переговоры об их обмене, «Медуза» поговорила с Юлией Федосюк — заместительницей главы ассоциации и женой бойца «Азова» Арсения Федосюка.
— Бойцы «Азова» находятся в плену уже месяц. В конце мая российская сторона и глава самопровозглашенной ДНР Денис Пушилин говорили то о «международном трибунале», то о российском суде для пленных с «Азовстали», то даже о смертной казни. Что изменилось за месяц? Появилась ли хоть какая-то ясность?
— Сначала хотелось бы отметить, что любые заявления господина Пушилина несерьезны. Он просто транслирует определенную повестку для повышения собственного статуса и придания ситуации некой напряженности.
Я знаю, что переговоры по поводу обмена защитников Мариуполя ведутся на самом высоком уровне. Но в то же время есть внутренняя повестка Российской Федерации и так называемая аудитория Z, которая требует крови и зрелищ. На нее и направлены подобного рода заявления. К тому же сам статус пленных [российской стороне] нужно постоянно поднимать, чтобы обменять их по наиболее высокой цене.
К сожалению, мы [родственники бойцов] не обладаем полной информацией. То, что сейчас происходит с ребятами, знает только высшее руководство Украины. Сейчас нам известно, что часть военнослужащих находится в [исправительной колонии в] Еленовке, там же находится и мой муж. Раненые военные находятся в госпитале в Новоазовске [подконтрольном ДНР], а командование [«Азова»], по данным российских СМИ, в Москве — в СИЗО «Лефортово».
Что касается процессуальных вопросов, мы понимаем, что возможен суд. Он, скорее всего, состоится, но это не ограничивает дальнейший обмен. Эта вещь [суд над бойцами «Азова»] для российского командования скорее символическая, чем такая, которая будет иметь глобальные последствия для наших ребят.
— Вы сказали, что ваш муж находится в Еленовке. Удается ли получать от него какую-то информацию?
— Я с ним [впервые] разговаривала четыре дня назад. После того как он вышел из завода «Азовсталь» 18 мая, я не знала, где он находится.
Я спросила, как он, — тогда он попросил не задавать глупые вопросы. По его голосу я сделала вывод, что он чувствует себя настолько нормально, насколько это возможно в подобных условиях.
Он попросил меня открыть на него дело в Красном Кресте. Там есть процедура, когда можно оставить всю необходимую информацию о вашем родственнике: например, какие ему нужны лекарства. Когда Красный Крест получает возможность попасть на территорию, где находятся военнопленные, они привозят необходимые вещи.
Потом он [муж] спрашивал о том, какой у них сейчас статус в Украине. Я рассказала, что мы делаем все возможное для их обмена — общаемся с властью, журналистами и юристами.
— Как удалось связаться технически? Он сам вам позвонил?
— Насколько я понимаю, российское руководство разрешает отдельным военнослужащим совершать звонки. Я не уточняла, по какой процедуре звонил мне мой муж. Из его темпа речи было понятно, что времени у нас немного, мы говорили не дольше минуты. Я предполагаю, что ему дали возможность позвонить. Он вышел на связь с украинского номера. Еленовка находится на территории так называемой ДНР, поэтому украинские операторы связи там работают.
— Вы знаете, в каких условиях содержатся пленные бойцы «Азова»?
— Сейчас они находятся в СИЗО [в Еленовке]. Условия у них нормальные — насколько это может быть в тюрьме. Нужно организовывать гуманитарные коридоры, чтобы передавать туда еду, средства гигиены и все необходимые вещи. Украинская сторона к этому готова, все остальное зависит от России, которая туда, насколько мне известно, до сих пор никого не пускает. Везде, где это только возможно, мы говорим, что мы просим этой возможности. Мы не хотим, чтобы это падало на плечи Российской Федерации, и готовы сами обеспечить своих родных всем, что им там необходимо.
— Вы говорили, что Арсений был ранен в ногу в апреле, рана зажила вместе с осколком. Есть ли сейчас возможность обратиться за медицинской помощью?
— Насколько я понимаю, нет. Арсений сейчас не считается раненым. Ранение — это когда есть серьезные повреждения, а его рана зажила вместе с осколком. Как он мне объяснял еще на «Азовстали», если тело принимает осколок, то смысла его удалять нет.
— 19 июня ТАСС писал о том, что сдавшихся командиров «Азова» этапировали в СИЗО «Лефортово» в Москве «для проведения следственных действий». Кому-то из родственников защитников «Азовстали» удалось узнать, в каких условиях они содержатся и в чем заключаются «следственные действия»?
— К сожалению, ситуация такова, что командование полностью изолировали. Насколько я знаю, звонок смог совершить только Денис Прокопенко — еще в начале выхода с территории завода. Он позвонил своей жене, это был короткий разговор с ужасной связью, толком он не успел ничего рассказать. Другие командиры на связь не выходили. Думаю, что полная изоляция от внешнего мира и общения с родственниками — это часть психологического давления [со стороны России].
Что происходит с командованием [«Азова»] в России — один из главных вопросов на сегодня. Мы знаем, что «Лефортово» — это СИЗО, которое находится во власти ФСБ. СИЗО, в котором сидел [Александр] Солженицын. Приятным местом его назвать нельзя.
— Что сейчас вменяют бойцам «Азова»?
— Как я понимаю, им хотят вменять терроризм и военные преступления в отношении жителей Мариуполя. Российская Федерация пытается возложить ответственность за преступления, которые были совершены российскими солдатами, на наших защитников.
— Кто представляет их в суде? В чем будет состоять позиция защиты?
— Мы как раз начинаем переговоры с группой адвокатов. Я не могу разглашать их фамилии, пока мы не подписали с ними договор. Мы общаемся и с представителями частных структур, и с правозащитными организациями. Мы о них расскажем, когда будет понимание того, кто непосредственно будет заниматься делом наших родственников.
— Расскажите про ассоциацию семей защитников «Азовстали». Чем она занимается?
— Ассоциация была создана в связи с тем, что наши родственники оказались на территории подконтрольной Российской Федерации, и мы поняли, что нам необходимо делать все возможное, чтобы поскорее вернуть их домой. Единственные, кто может им помочь, — это мы и правительство Украины.
Мы собрали представителей всех подразделений, которые защищали Мариуполь: это не только «Азов» — это морпехи, пограничники, СБУ, нацгвардия. Сейчас с нами больше 300 семей, и каждый день к нам присоединяются новые.
Мы занимаемся медийным освещением этого вопроса. Война продолжается, и каждый день на фронте гибнет огромное количество людей. Со временем вопрос Мариуполя будет размываться и забываться. Нам бы этого не хотелось. Мы хотим, чтобы люди понимали, что эта тема не доведена до своего логического завершения.
На мой взгляд, Мариуполь — это одна из ключевых точек военных действий, так как [именно] отчаянная оборона города помогла защитить север страны. В определенный момент в Мариуполе было сосредоточено порядка 40 тысяч российских солдат. Если бы наши бойцы отдали город, все это количество боевой силы хлынуло бы на Харьков, Чернигов, Сумы и в конечном счете на Киев. Они защищали не разрушенный город, они защищали всю Украину.
Помимо этого, мы с помощью медиа агитируем мировых политиков — особенно тех, которые имеют влияние на президента Российской Федерации, — создавать коалицию и давить на Россию в вопросе обмена пленными. Мы понимаем, что это решение принимает только один человек. Мы верим, что создание ситуации, при которой их невозможно будет не отпустить, приведет к скорейшему возвращению наших родных домой.
Также мы общаемся с родственниками [солдат], поддерживаем их. Это коммуникация не только с теми, чьи родные оказались в плену, но и с теми, у кого близкие погибли. Работы в этом смысле сейчас очень много.
— А кто возглавляет эту ассоциацию?
— Глава ассоциации — это Катерина Прокопенко, жена Дениса Прокопенко, командира полка «Азов», человека, который отвечал за защиту Мариуполя и командовал подразделениями, которые там находились. Денис готовил защиту Мариуполя еще до начала полномасштабного нападения России. Его жена стала инициатором формирования такой ассоциации, собрала всех нас и сейчас является главой.
Я дружу с Катей, в организации я ее заместитель. Как только мы узнали об эвакуации в Еленовку, мы сразу приняли решение, что необходимо создавать такую организацию.
— Идут ли сейчас переговоры по освобождению бойцов между украинской и российской стороной? Помогают ли международные правозащитные организации?
— Обменом занимается украинский ГУР, они ведут списки и являются субъектом переговоров. Третья сторона — это Красный Крест, он выступает в качестве гаранта, который будет следить за надлежащими условиями содержания, отсутствием пыток и контролем исполнения Женевских конвенций.
Переговоры ведутся, и сам процесс договоренностей продолжается. Нам известно, что первый этап обмена — это возврат тел погибших, сейчас в Киев привозят тела погибших военнослужащих Украины из Мариуполя.
— Вы обращались к каким-то международным организациям помимо Красного Креста?
— Мы общались с представителями Human Rights Watch, они нам предложили ряд инициатив и помощь. Они отнеслись к нам очень эмпатично, мы планируем продолжать с ними сотрудничать.
— Что именно они предложили?
— Они предложили своих юристов, предложили писать петиции и обращения по поводу возвращения наших родных. Еще агитировали посетить Соединенные Штаты, чтобы пообщаться с представителями медиа и американской власти — и сделать наш вопрос повесткой дня в том числе и в США.
— В середине мая, еще в то время, когда оборона «Азовстали» продолжалась, вы встречались с папой римским Франциском и просили поучаствовать в эвакуации бойцов. По вашим словам, папа римский тогда ответил, что готов помочь, но проблема — на российской стороне. Сейчас Ватикан как-то помогает?
— Нет, но мы и не просили о помощи в данный момент. Я думаю, что роль папы Франциска еще впереди — пока еще не пришел тот момент, когда он мог бы сюда приехать. Возможно, он даже непосредственно поучаствует в той ситуации, которая сложилась с нашими родными. Я этого не исключаю.
Но я понимаю, что опять-таки единственный субъект, который мешает любой третьей стороне как-то поучаствовать в процессе, — это Россия. Потому что готовых предложить себя в качестве третьей стороны для экстрадиции, о которой мы говорили еще до эвакуации из Мариуполя, [много]. Все время загвоздка была только в решении РФ.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
— Какие варианты вызволения бойцов из плена сейчас существуют? Какие обсуждают между собой их родственники, в том числе вы? На какие компромиссы стороны готовы пойти?
— Это обмен. Есть такой вариант обмена — «всех на всех». Украина обменивает весь свой фонд пленных на защитников Мариуполя. Это, скажем так, вариант, который лежит на поверхности. Но я думаю, что определенные акторы международных отношений разговаривают с представителями Российской Федерации и оказывают некое давление [на российские власти] в отношении этой ситуации. Я не могу сказать, кто эти люди, но ситуация действительно очень специальная, не рядовая. Такие процессы, на мой взгляд, точно происходят. На своем уровне я не исключаю также вариант вывоза пленных не на территорию Украины, а на территорию третьей страны.
— Что вы почувствовали, когда прочитали новость о том, что иностранцев, которые воевали на стороне Украины и оказались в плену, приговорили к смертной казни?
— Может, это неправильно, но я ничего не почувствовала. Я считаю, что все это не стоит переживаний. На мой взгляд, это просто повышение статуса этих военных [со стороны России], чтобы обменять их подороже. Я не воспринимаю это всерьез. Возможно, что я ошибаюсь, но я не думаю, что их убьют. Я думаю, что их просто хотят обменять на более выгодных условиях, поэтому в медийном смысле пытаются придать им такого веса.
Я понимаю, что тут еще важный момент в том, что среди них есть граждане Великобритании, а Великобритания — основной союзник Украины в этой войне. В каком-то смысле это своеобразный привет Лондону.
— Как вам кажется, могут ли похожую информационную кампанию провести в отношении бойцов «Азова»? И что в таком случае будет делать ассоциация?
— Да, я думаю, что могут такое же инициировать с отдельными «крупными», медийными бойцами. Я думаю, что мы, конечно же, будем консультироваться с представителями украинской власти, будем у них узнавать, насколько это серьезно, стоит ли об этом волноваться и как лучше действовать, будем советоваться между собой, как лучше поступить.
Так или иначе мы будем реагировать на подобные оповещения, потому что, даже если это чисто медийный шаг, мы не можем себе позволить замалчивать такие, пускай и пустые, угрозы в адрес наших родных. На том уровне, на котором мы можем, мы будем защищать их всегда и везде.
— Есть ли у вас какая-то связь с украинским военным командованием или с представителями власти напрямую? Как вам удается с ними контактировать — через ассоциацию или лично?
— Представители ассоциации общаются с властью. К примеру, у нас уже было несколько встреч с [советником главы офиса Зеленского Михаилом] Подоляком, на которых мы как раз обсуждали детали, задавали вопросы и получали на них ответы.
Есть связь, скажем так, не публичная. Я не могу вам назвать фамилии, но это люди, которые непосредственно вовлечены в переговорный процесс, они общаются с главой нашей ассоциации, и она тоже имеет возможность с ними консультироваться, узнавать дополнительную информацию.
— Как украинское командование или представители украинской власти комментируют ситуацию с пленными бойцами?
— Про командование я не знаю. Мы не общались с военнослужащими каких-то высоких рангов. Лично у меня происходят только разговоры с представителями полка «Азов» — той его части, которая находится в Киеве.
Представители Генштаба [Украины] на нас не выходили, с нами не разговаривали. Подоляк и те люди, которые с нами контактируют, говорят о том, что переговоры продолжаются, что власть прикладывает максимальное количество усилий, чтобы ускорить этот процесс, но ситуация сложная, пленные непростые. Мы понимаем, что «Азов» для России имеет особенный вес, это пленные, которые отличаются от рядового солдата ВСУ, который попал в руки российских офицеров. Поэтому существует ряд сложностей, которые власть активно пытается преодолеть.
— Если бы вам дали возможность увидеть мужа, вы бы поехали в ДНР или Россию?
— Все зависит от условий — то есть от гарантий, от тех обстоятельств, при которых такая возможность будет предлагаться. Но, конечно, да, я готова. Я готова поехать и на территорию Российской Федерации за своим мужем.
«Медуза»