Нужно подкинуть — подкинут, нужно подставить — подставят Как в России сажают за употребление наркотиков и почему это не работает. Репортаж «Медузы»

С наркотиками в России активно борется и государство, и общественные организации — и чаще всего уголовные сроки люди в стране получают именно по статьям, связанным с наркотиками. Сейчас таких осужденных — больше четверти от общего числа заключенных в стране, в среднем каждому из них дают пять лет тюрьмы. При этом правозащитные организации и сами обвиняемые много говорят о том, что судят по таким делам часто не распространителей, а обычных потребителей наркотиков: правоохранители подкидывают им необходимое количество запрещенных веществ, выбивают из них показания силой и искусственно объединяют их в «преступные группировки». По просьбе «Медузы» Ильнур Шарафиев изучил, как устроена российская война с наркотиками — и к каким результатам она приводит.

Друг с пакетиком

В апреле 2012 года тольяттинец Иван Аношкин вколол себе дозу дезоморфина (обычно это вещество называют «крокодил») и через некоторое время вышел из дома. У входа в подъезд его ждали участковый и полицейский. Аношкина схватили под руки, надели на него наручники и посадили в машину. Наркотиков у мужчины при себе не было, в кармане лежал уже пустой шприц — и когда в опорном пункте, где работают участковые, от него потребовали написать признание, что он хранит наркотики, он отказался. Тогда Аношкина начали бить. Он упал. Его продолжали бить ногами. Участковый в это время то и дело кому-то звонил; по его репликам Аношкин понял, что тот ищет наркотики.

Аношкин рассказывает, что через два часа участковый зашел к нему в камеру. В руках у него был шприц, наполненный желтой жидкостью; позже экспертиза показала, что это дезоморфин. Аношкину заломили руки за спину, на него снова надели наручники — а участковый, оттянув ремень, засунул шприц мужчине под майку. Через некоторое время он же вытащил этот шприц оттуда, куда сам его поместил, в присутствии трех понятых; те не стали слушать объяснения Аношкина и подписали все необходимые бумаги. Поняв, что его пытаются обвинить в хранении наркотиков, молодой человек попытался сбежать — дверь в участок почему-то оставили открытой, — но его догнали, опять избили и отвезли в отделение полиции.

Через три часа в отделении у него началась ломка; несмотря на диарею, его не выпускали в туалет. «Когда я напрямую говорил: „Это же не мое, вы же подкинули!“ — меня спрашивали: „Колешься?“ Я говорю: „Да, я не скрываю этого, но с собой у меня ничего не было, вы подкинули“. Они ответили стандартно: „Ты наркоман, приносишь вред и должен сидеть в тюрьме. В любом случае сядешь — сейчас или позже“». Аношкину пообещали дать воды, сигарет и все необходимое, когда он подпишет признательные показания. Он снова отказался, хотя хотел есть и пить — за сутки только один из полицейских за его же деньги купил ему бутылку лимонада и две пачки печенья.

Всего в отделении он провел 32 часа — потом к Аношкину пришел адвокат, которого вызвали родственники, и молодого человека повезли домой на обыск. В половине третьего ночи, когда сотрудники с собаками покинули квартиру, не обнаружив наркотиков, Аношкин поехал в травмпункт, где у него зафиксировали множество ссадин и синяков на руках и ногах. Позже сотрудники полиции заявили, что эти травмы Аношкин нанес себе сам.

Через три месяца Аношкину дали год условно за хранение шприца, наполненного «крокодилом». Суд указал, что «все доказательства получены с соблюдением норм УПК», а никаких «существенных нарушений» полицейские не допустили. «Судья понимает, что мне подкинули наркотики, но между строк думает: наркоман — значит, виноват, — объясняет Аношкин. — Вся система такая, менталитет».

Это было не первое столкновение Аношкина с правоохранительной системой. За четыре года до того, зимой 2008 года, его приятель Юрий, с которым Аношкин давно не виделся, пришел к нему в гости и предложил принять героин, а потом отправиться в баню. «Я хорошо его знал, сидел с ним в Сызрани в СИЗО полгода до суда, — говорит Аношкин (он тогда получил четыре года условно за кражу). — В среде потребителей наркотиков я слышал, что он всех сдает. Но почему-то не верил и думал, что со мной он так не поступит».

Когда друзья зашли в подъезд, вслед за ними вошли полицейские. Юрий уронил наркотики; правоохранители подняли их и заявили, что они принадлежат Аношкину. Уже в отделении мужчине сказали, что вариантов два: либо подписать бумагу, в которой он признается, что принес наркотики с собой; либо Юрий заявит, что купил у приятеля пять грамм героина (за сбыт такого количества наркотика полагается от восьми до 15 лет тюрьмы). В подтверждение своих слов полицейский, по словам Аношкина, открыл сейф и показал ему пакетик с героином.

«Я еще кумарил тогда и сказал: „Окей, мне нужно только подлечиться [употребить наркотик]“, — вспоминает Аношкин — Я думал, как быстрее уколоться, так что мне было все равно».

По словам Аношкина и других собеседников «Медузы», обе ситуации — типичны: с такими сталкиваются почти все наркопотребители. Если наркотиков при себе у задержанного нет, их могут подкинуть, если есть для себя — предоставляют выбор: идти в тюрьму или «сдать» продавцов (или тех, кого человек готов ими назвать). Для этого достаточно сообщить полиции имя, либо — как Юрий — пойти на «контрольную закупку».

Своего бывшего приятеля Аношкин после того случая встречал регулярно, но обсуждать случившееся с ним не стал. «Бить побоялся, он был на крючке [у полиции] и мог пойти на что угодно. Как я узнал позже, полицейские давали ему наркотики — он к ним приходил каждое утро как на работу, — утверждает Аношкин. — Типичная история: у всех, кто пострадал от „контрольной закупки“, схема была одна и та же: „агент“ приходил к кому-нибудь в гости и пытался его угостить. Конечно, любой потребитель наркотиков во время ломки согласится. Так множатся дела».

Аношкин не употребляет наркотики уже почти четыре года; недавно он женился. Мужчина уверен, что, если бы его посадили в тюрьму, он бы не смог избавиться от наркозависимости — и, скорее всего, просто не дожил бы до выхода на свободу.

Главная статья страны

К 2016 году по статьям, связанным с наркотиками, в тюрьме сидели более 138 тысяч человек — это больше четверти от всех заключенных страны. Почти половина из них — мужчины в возрасте до 34 лет. За прошлый год в места лишения свободы отправились еще три тысячи человек — по данным Института проблем современного общества, статьи, связанные с наркотиками, остаются единственной категорией уголовного права, по которой количество обвинительных приговоров и число отбывающих наказание в России увеличивается.

Значительный, крупный и особо крупный размер наркотиков определяется постановлением правительства. Сейчас уголовная ответственность наступает, если у человека находят семь грамм конопли или полграмма героина (для сравнения: в США владение более чем 100 граммами героина или смеси, содержащей героин, наказывается сроком на пять лет). Вес напрямую соотносится со сроком наказания — все, что ниже «значительного размера», наказывается административно (не больше чем 15 суток лишения свободы); за «значительный» уже можно получить 15 лет тюрьмы. Продажа наркотиков в «значительном размере» — то есть все те же семь грамм конопли — влечет за собой такую же ответственность, как убийство, — от восьми до 15 лет.

«Раньше, до 2004 года, были заключения Постоянного комитета по контролю наркотиков. Им на смену [пришел] независимый совет по психоактивным веществам, — объясняет логику, по которой государство определяет ответственность за те или иные весовые значения, юрист Института прав человека Арсений Левинсон. — В 2006 году значения размеров были взяты с потолка, они не обосновывались ничем, кроме желания наркополиции легче привлекать к уголовной ответственности потребителей. В 2012 году тоже никаких критериев не определили. По марихуане, может быть, это здравые цифры. Но крупным размером для героина признается свыше 2,5 грамма, а доза у наркозависимого может быть и грамм в сутки. То есть если человек приобретает наркотики на два-четыре дня вперед, это тянет на тяжкое преступление. То же самое с амфетамином и спайсами».

Под запретом также находятся все смеси, в состав которых входит наркотик из списка полностью запрещенных веществ, — причем в случае смесей имеет значение только общий вес. Например, четверть грамма героина, смешанная с кило сахара, по закону приравнена к килограмму героина (его приобретение карается 10 или более годами лишения свободы).

Когда в 2010 году шла кампания по борьбе со спайсами, в законодательство также ввели понятие «производные» — это модификации наркотиков, которые не входят в список запрещенных, но могут получить этот статус по итогам экспертизы. В 2015-м законодательство снова ужесточили: теперь совершенным преступление считается, даже если обвиняемый, по версии следствия, только собирался продать, подарить или передать наркотик, но не успел этого сделать.

«До июня 2015 года считалось, что если сбыт раскрыт благодаря проверочной закупке, преступление не доведено до конца по не зависящим от сбытчика обстоятельствам, — и это влекло снижение сроков, — объясняет адвокат Михаил Голиченко. — Из-за этого считалось, что преступление по сбыту не доводилось до конца. А потом Верховный суд изменил свою позицию по этому вопросу, и теперь сбыт, раскрытый в ходе проверочной закупки, считается оконченным преступлением. Во всем остальном практика применения осталась такой же».

Депутаты Государственной думы планируют и дальше ужесточать законодательство и обсуждают возможность ввести уголовное наказание за употребление наркотиков. Депутат Госдумы Михаил Емельянов объяснил инициативу тем, что «эта зараза распространилась по России». Согласно опросу ВЦИОМ, его позицию поддерживают 78% россиян.

Крыша, которая разберется

Ивану Аношкину повезло — ему два раза давали условные сроки. В других историях все заканчивалось хуже. Широко обсуждались так называемые маковые дела: людей из разных регионов обвиняли в организации наркоторговли за ввоз в страну пищевого мака, в котором обнаружились наркотические вещества; подсудимые и эксперты заявляли, что абсолютно чистого мака просто не существует. Попадали в СМИ и другие неочевидные случаи преследования по 228-й статье: «дело шестнадцати», по которому, в частности, за сбыт наркотиков осудили инвалида первой группы, способную передвигаться только в коляске (во время одного из судебных заседаний женщина перенесла инсульт); дело 17-летнего жителя Чувашии, получившего почти шесть лет колонии за 0,3 грамма спайсов.

В начале 2012 года Николай Шубин, живший в Новосибирске, увидел по местному телевидению сюжет, в котором показывали, как троих друзей его сына Владислава задержали сотрудники Госнаркоконтроля. Им вменяли сбыт наркотиков и называли «крупным организованным преступным сообществом». Шубин позвонил Владиславу, который в тот момент ремонтировал санаторий в городе Белокурихе в Алтайском крае — и в Новосибирске появлялся редко, и рассказал сыну новости. Тот факт, что друзья торговали наркотиками, для Владислава стал сюрпризом.

На следующий день в новосибирскую квартиру Шубиных пришли с обыском и, не найдя наркотиков, оставили для Владислава повестку, посоветовав на всякий случай заручиться помощью адвоката Ильи Котельникова. Когда Владислав Шубин приехал в Новосибирск, они вместе с отцом явились в отделение по повестке. Там Котельников обещал, что мужчине ничего не грозит. Тем не менее через несколько дней его взяли под стражу, обвинив в участии в организованном преступном сообществе. В первых показаниях Владислава написано, что он в то время приезжал в Новосибирск один-два раза в неделю; сам он утверждает, что это случалось лишь один-два раза в месяц, а в документах — описка, которую проглядел и он, и адвокат (связаться с Котельниковым «Медузе» не удалось).

Эта описка оказалась решающей — Владислава Шубина посадили на девять лет за участие в организации преступного сообщества, которое занималось сбытом наркотиков. Новый адвокат Шубина подала апелляцию, указав, что никакой переписки с другими осужденными в деле нет, его друзья отказались от своих показаний, заявив, что оговорили Шубина, а еще трое мужчин, проходивших по делу, впервые услышали фамилию Владислава уже в ходе следствия, но она была отклонена.

Похожие случаи, когда адвокаты и родственники считают, что задержанных искусственно объединили в преступные сообщества, происходили и в других городах. Например, 27-летнего Евгения Веретенникова из Набережных Челнов посадили на семь с половиной лет за участие в организованной преступной группировке, хотя он утверждает, что вместе со своими друзьями был только потребителем наркотиков. Все время следствия он вел дневник, который опубликовал в интернете, а перед самой посадкой записал и опубликовал видео.

«Соединили четверых из одного района, к которому мой сын относится, присоединили троих из другого района. Якобы у них наркотик один и тот же, и это значит, что они создали преступную группу, — говорит Николай Шубин. — Наверное, кого-то освободили, и вместо него в дело взяли моего сына. Адвокат предлагал мне дать взятку в 200 тысяч рублей, чтобы от Влада отвязались, но я был уверен, что он невиновен. Если бы у меня было хотя бы подозрение, что виновен, — попытался бы спрятать, нашел бы эти 200 тысяч рублей, в конце концов».

Пытаясь освободить сына, Шубин дошел до одного из старших сотрудников Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН; ведомство существовало с 2003 года; 31 мая 2016 года оно было упразднено, а его функции были переданы МВД — которое, впрочем, и до того занималось борьбой с наркотиками). Раньше отец Владислава работал таксистом и знал несколько точек, где в Новосибирске можно купить наркотики и кто их «крышует»; он хотел показать, что настоящие дилеры находятся на свободе, а в тюрьму сажают невиновных или совершивших незначительные преступления. Правоохранитель обещал «разобраться». Через несколько дней, когда Шубин вернулся к машине из ларька, в котором он покупал сигареты, его окружили неизвестные. Шубин вспоминает, что один из них сел на переднее сиденье; в одной руке у него был пакет с какой-то смесью, в другой — значок сотрудника ФСКН. Он объяснил, что у Шубина два варианта: либо они кладут пакет ему в бардачок и тут же, при понятых, которые уже стояли у обочины, изымают его, либо он прекращает свое расследование. Шубин согласился на второе. «Хорошо, — ответил сотрудник ФСКН. — Но тебе скоро исполняется 50 лет. И чтобы мы не зря ездили — 50 тысяч нам и отдай».

В январе 2014 года начальника отдела ФСКН по Новосибирской области Александра Якушева, который обещал Шубину «разобраться», задержали и обвинили в поставке 20 килограммов героина из Таджикистана в мешках с редькой. Вместе с еще четырьмя сотрудниками ФСКН и одним полицейским Якушев, по версии следствия, собирался эти наркотики продать. Якушев получил пять лет тюрьмы — почти в два раза меньше, чем Владислав Шубин.

Палочная система

Корень проблемы с преследованием наркопотребителей — в том, как устроена сама правоохранительная система, считает Роман Хабаров, бывший сотрудник МВД, а сейчас правозащитник и координатор движения «Честный город». В 2001 году руководство МВД выпустило новый приказ, регулирующий, как ведомство оценивает деятельность своих сотрудников, — и основным показателем в нем стало количество не зарегистрированных, а раскрытых преступлений. После этого, по словам Хабарова, началась гонка за показателями. Одним из главных критериев оценки полицейских является АППГ — аналогичный период прошлого года: он должен постоянно расти. «Тогда и началось подкидывание [наркотиков]», — утверждает Хабаров. О множестве таких случаев писали СМИ: например, в Москве полицейские подкинули наркотики мужчине, избили его и вымогали деньги, в Казани от человека требовали подбросить наркотики знакомому, а после того, как он отказался, наркотики подбросили обоим. Похожие случаи происходили в Новгороде, Дагестане и других регионах.

В 2010 году новый министр внутренних дел Рашид Нургалиев объявил об отмене «палочной» системы и подписал приказ, который увеличил количество критериев оценки работы полицейских. Впрочем, как утверждается в отчете Института проблем правоприменения «Правоохранительная деятельность в России», по сути, поменялись в приказе только названия — а система АППГ осталась на месте. Авторы исследования утверждают: «Основная работа сотрудников и руководителей сводилась к подгонке цифр: [нужно было] не „уронить показатель“ и одновременно ни в коем случае не подняться выше показателя прошлого года более чем на один пункт, чтобы не усложнить себе жизнь на следующий год».

В 2013 году — после того как министром стал Владимир Колокольцев — вышел очередной приказ, касающийся критериев оценки работы. Однако, по мнению социолога и ведущего научного сотрудника Института проблем правоприменения Кирилла Титаева, прежние ключевые положения сохранились и в нем. Титаев считает, что «палочная» система действовала в милиции как минимум с 1992 года — просто с 2001-го руководство стало требовать от полицейских специальную отчетность. «Сейчас главная фишка — это не раскрываемость, потому что нераскрытого наркопреступления практически не существует в природе. Там есть такой профессиональный термин — „выявление“, он не только российский, — поясняет Титаев. — Предполагается, что есть такие преступления, как наркосбыт, в нем нет потерпевшего, никто не побежит в полицию говорить, что ему незаконно продали наркотики. Соответственно, о них узнают в тот момент, когда оперативные работники в ходе мероприятий находят человека, который продает или хранит в таком размере, который это дело криминализирует».

Социолог говорит, что при таком подходе к преступлениям возникают две проблемы: во-первых, подбрасывание наркотиков (впрочем, по оценке Титаева, эта практика «не является массовой»); во-вторых — «полицейская провокация». Этим термином, считает Титаев, описывается «подавляющее большинство» наркопреступлений: например, когда они склоняют друзей наркозависимого на совместную закупку или потребление и арестовывают их. «С точки зрения юридической теории это очень сомнительная вещь, потому что возникает вопрос — если бы не было провокации, организованной правоохранительными органами, было бы преступление? — говорит социолог. — Не очень понятно, можно ли за это судить. В России считается, что можно».

По словам Хабарова, подкидывают наркотики нескольким группам подозреваемых. В первую очередь это наркопотребители, о которых полиция уже знает (например, они состоят на учете). «Если [такому человеку] подкинули — трудно что-либо доказать. „Ты же наркоман. Зачем наркоману подкидывать наркотики?“ — это обычная позиция, усиленная полицейской деформацией», — объясняет бывший сотрудник МВД. Еще одна категория, часто проходящая по преступлениям, связанным с наркотиками, — это «деклассированные элементы»; например, бездомные. «С ними чаще договаривались — давали 500 рублей, чтобы они рассказали, как собрали для себя коноплю, — вспоминает Хабаров собственный опыт. — Люди по упрощенной форме уголовного производства шли в суд и получали год условно. Патрульно-постовая служба баловалась тем, что находила наркотики у настолько пьяных людей, что они были фактически без сознания». По его словам, под угрозой находятся и подозреваемые в других преступлениях, в отношении которых не хватает доказательств; им наркотики подкидывают, чтобы усилить позиции обвинения.

Чтобы избежать фальсификаций, досмотры наркозависимых проводятся при понятых, но, по словам Хабарова, манипулировать можно и ими — например, они могут быть стажерами, которые формально являются гражданскими лицами, или просто знакомыми полицейских. «Такие понятые не будут обращать внимания на нарушения, спокойно подтвердят все, что нужно», — поясняет правозащитник. Некоторые из таких случаев также попадали в публичное поле. Например, мать обвиненного в торговле наркотиками Романа Кузнецова Елена обнаружила, что понятой в деле ее сына Дмитрий Фриде многократно выступал в этой роли (и даже заявлял, что делал это по принуждению сотрудников ФСКН); в другом случае понятыми оказались двое сотрудников частного охранного предприятия.

Наконец, утверждает Хабаров, к арестованным по «наркотическим» статьям чаще применяется насилие — потому что для него нужно «гораздо меньше поводов». «С точки зрения полицейского, наркоманы — это люди, пораженные в правах», — поясняет Хабаров. Адвокат Голиченко, впрочем, оговаривается, что зачастую наркозависимые и сами «расположены признать вину даже при сомнительных доказательствах». «Логика такая: „Ну я же наркоман, все равно докажут, а так, может, меньше дадут“, — поясняет юрист. — Да и не очень сила воли себя проявляет, когда есть физические и психические последствия синдрома отмены (то есть ломки — прим. „Медузы“)». Хабаров подтверждает: наркопотребителей зачастую поначалу оформляют за мелкое хулиганство — и держат в камере, пока не начинается ломка.

Как в случае с Аношкиным и Юрием. «За соответствующую дозу и будучи раз пойманным наркоман уже не соскочит с крючка опера и будет делать то, что нужно, — рассказывает Хабаров. — Способов мотивации много: можно получать наркотики, которые [полицейский] где-то изымает, но не оформляет, или составить протокол изъятия с подписями, но без даты. Поэтому если нужно кому-то подкинуть — будут подкидывать, нужно с кем-то сходить, чтобы взяли, — сходят, нужно подставить — будут подставлять».

Удобный враг

Перед тем как согласиться на интервью, бывший сотрудник ФСКН, полковник в отставке Максим Калинин просит посмотреть фильм «Однажды в Ирландии». Рассказывает кино о том, как сотрудник ФБР и ирландский полицейский борются в маленьком городе против местной наркомафии, на которую закрывают глаза коррумпированные правоохранители. Фильм, по словам Калинина, важен для «параллелей» с его собственным опытом в Службе по контролю за оборотом наркотиков.

Калинин перешел в ФСКН из налоговой полиции в 2003 году, после того как «старшие товарищи» подсказали ему, что в ведомстве у него будет возможность карьерного роста. В 2016-м, когда ФСКН расформировали, новую должность в МВД, которому перешли полномочия ликвидированной службы, как и множеству других сотрудников, Калинину не предложили.

О методах работы ФСКН так же, как и о «палочной» системе в МВД, много писали журналисты. Например, в Вологодской области сотрудники не только подбрасывали наркотики, но и торговали ими, а также похищали личные вещи, вымогали деньги за прекращение уголовного преследования и склоняли задержанных к даче ложных показаний. Похожие случаи произошли в Самарской области, Ямало-Ненецком автономном округе, Ставропольском крае и еще нескольких регионах. Впрочем, Калинин утверждает, что коррупции и неправомерных действий в ФСКН было не больше, чем в других силовых структурах, — и, в отличие от них, в ведомстве за это громко увольняли.

По словам Калинина, в ФСКН действовала похожая «палочная» система. «Понятно, что и из трех бомжей могут сделать организованную преступную группировку. Нам [оперативникам ФСКН] тоже говорили — давайте больше групп, изъятий, ОПГ, ОПС, — вспоминает Калинин. — Умом я понимаю для чего: наркоборцам давали понять, что хватит заниматься потребителями, займитесь теми, кто оптом торгует. А оперативники про себя думают: „Так, мы сейчас их победим, а дальше что? АППГ будет снижаться“». По его словам, в каком-то смысле дела против настоящих группировок работали даже против оперативников: «Если барыгу победить, то палок не будет. А если с барыгой договориться, то с него можно получить и деньги, и палку, и вес, который потом будет громогласно изъят под звон фанфар, за что потом дадут вышестоящие должности, ордена и звания».

Калинин уверен: государство борется с наркотиками недостаточно жестко. Для решения вопроса, по его словам, достаточно «запроса общества», трех-четырех дней — «и пару-тройку недель на окончательную зачистку». «Но для этого необходимо принять политическое решение и ввести очень жесткие мероприятия, — добавляет бывший сотрудник ФСКН. — Если бы наши предки боролись с фашизмом так же, как правоохранительные органы борются с наркотиками, — Великая Отечественная война шла бы до сих пор. Есть разница между борьбой и победой. Нет команды победить, есть команда бороться, изымать, сажать, но не победить».

Для ФСКН наркотики были «удобным врагом», считает автор исследования о риторике ведомства социолог Искандер Ясавеев. Он замечает, что ведомство одновременно создавало образ эффективной суперсовременной службы, а с другой стороны — постоянно подчеркивало остроту и приоритетность проблемы. «За этим стоял призыв увеличивать финансирование и расширить полномочия — именно увеличивать, а не сохранять на прежнем уровне: больше средств, больше власти», — считает исследователь. Ясавеев рассказывает, что глава ведомства Виктор Иванов создал целый словарь для описания проблемы: чиновник сравнивал ситуацию с наркотиками в России со стихийными бедствиями («синтетическое наркоцунами», «10-балльный шторм синтетических наркотиков») и использовал военную терминологию, описывая действия ФСКН («полуторамиллионная армия героиновых потребителей», «воевать со штабами и живой силой противника», «наркоплацдарм»). Когда эта риторика потеряла новизну, Иванов начал переводить проблему в парадигму противостояния с западным влиянием, рассказывая о «причастности специальных служб» к распространению наркотиков и «использовании такого рода веществ в „цветных“ революциях».

Впрочем, ведомство это не спасло. 5 апреля 2016 года Владимир Путин расформировал ФСКН и передал ее полномочия МВД — официальные объяснения этого решения не давались. По одной из версий, это произошло потому, что два ведомства дублировали друг друга: исследование Института проблем правоприменения выявило, что по медиане они изымали одни и те же массы наркотиков. Это противоречило заявленной Ивановым функции ФСКН — борьбе с организованными группировками и оптовыми продажами наркотиков (Иванов на исследование отреагировал крайне негативно).

Существовали и другие версии причин расформирования ФСКН — как экономические (Счетная палата находила в деятельности ведомства нарушения на сумму более 1 миллиарда рублей), так и политические (например, решение президента объясняли конфликтом между руководством МВД и ФСКН, который выливался в том числе в уголовные преследования полицейских). Так или иначе, по большому счету это событие ничего не изменило, считает Голиченко. Во всяком случае, пока. «У меня были надежды на качественные изменения, — поясняет юрист. — Однако около 85% всех рассмотренных судами уголовных дел по-прежнему имеют скорее отношение к потреблению наркотиков, а не к реальному сбыту. Возможно, окончательные выводы делать рано, так как в 2016 году суды продолжали рассматривать дела, которые раскрывала и расследовала ФСКН. Но пока хороших новостей крайне мало».

Мелкие пешки

В социальных сетях есть десятки групп, участники которых объединяются против, как они ее называют, «народной» статьи: «За декриминализацию молодежи», «Stop228», «228. Вместе к победе». В основном там состоят родители тех, кто сидит в тюрьме по 228-й статье или уже вышел на свободу. Эти люди боролись за то, чтобы наркостатьи включили в президентскую амнистию 2015 года, создали петицию, где требовали изменить законодательный подход к весу наркотиков; на последней прямой линии они пытались задать вопрос Путину, но у них не получилось.

По словам активистов этих групп, их задача — показать, что наказания за статьи по наркотикам слишком жесткие, зачастую со слабой доказательной базой и, несмотря на их количество, они мало влияют на ситуацию с оборотом наркотиков в стране. «Большинство осужденных — это мелкие пешки в этой войне. Их сажают пачками, ломая судьбы — случается суицид и родителей, и ребят, которые оказались в совершенно другой социальной среде, — говорит Наталья Филимонова (имя изменено по ее просьбе), чей сын уже три года находится под следствием по делу о сбыте. — Меня волнует позиция общества: для большинства людей те, кто попал за наркотики, — это угроза, люди, которые создают проблемы для тех, кто не употребляет. Если с полицией хоть как-то можно взаимодействовать, хотя это тоже очень сложно, то с общественным мнением — крайне сложно».

«Мы пытаемся изменить [ситуацию], но натыкаемся на стену; система уже выстроена, достучаться до нее мы не можем. Например, девочке дали 13 лет, хотя у них было 231 нарушение в деле, потом снизили до восьми лет, — говорит другая активистка Елена (фамилию она называть отказалась), ссылаясь на дело Евгении Шестаевой, после которого адвокат обвиняемой по назначению был лишен своего статуса. — Это самая простая статья, которая позволяет фальсифицировать, подбрасывать, выбивать все что угодно. Убийство надо доказать, приготовление к убийству — тоже, а здесь доказывать ничего не надо. Им эта статья удобна».

«Нас не слышат, а количество осужденных, десоциализированных, попавших в среду, которая не сделает их лучше, пока растет, — продолжает Филимонова. — При этом те, кто крышует, торгует и богатеет на этом — начиная от простых полицейских, заканчивая крупными наркобаронами, которые организуют межрегиональный и международный трафик, — они при местах и при деньгах. Именно поэтому ситуация не меняется — война идет не с теми».

Цифры по количеству наркопотребителей разнятся, и их точное количество неизвестно — ФСКН в 2015 году сообщало о 7,3 миллиона человек, хотя в 2006-м, по их же данным, в России было около двух миллионов постоянных потребителей наркотиков. Главный нарколог Минздрава Евгений Брюн категорически не согласен с этими оценками и говорит о 700 тысячах зарегистрированных наркопотребителей; по его мнению, чтобы высчитать реальное число потребителей в стране, эту цифру надо умножить на два с половиной. Секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев в марте 2017 года заявлял, что количество наркозависимых не падает уже пять лет.

У 35-летнего Руслана Титова (фамилия изменена по его просьбе) высшее юридическое образование, но найти себе работу по специальности он не может и продает на улицах одного из городов Московской области сим-карты. Титов отсидел пять лет и восемь месяцев за сбыт наркотиков и вышел на свободу по УДО. Он уверен, что его дело было сфабриковано — и что он в любой момент может вернуться в тюрьму. «На судимых стоит клеймо, за любые немногочисленные проступки могут посадить снова, — говорит мужчина. — Подкинут мне в карман три грамма героина, и я ничего не докажу». Несколько знакомых, с которыми он познакомился в тюрьме, тоже освободились, но работу, в отличие от него, так и не нашли — и, по словам Титова, уже особенно и не пытаются.

«Задача пенитенциарной системы — это и обеспечение наказания, и организация воспитания для того, чтобы человек стал на путь исправления», — говорил глава ФСКН Виктор Иванов на совместной со ФСИН коллегии. Однако Титов говорит, что никаких проблем с употреблением наркотиков там, где он отбывал срок, не было (мужчина отказался называть «Медузе» конкретную колонию, опасаясь, что его личность раскроют), — сложнее было найти шприцы, отчего, несмотря на риски, ими пользовались многие — и много раз. «Шприцы — это проблема номер один, они стоили 500 рублей за штуку, их гоняли очень долго», — подтверждает слова Руслана Денис Шеин (имя изменено по его просьбе), рассказывая о быте в исправительной колонии в Тосненском районе Ленинградской области, где он отбывал наказание за хранение наркотиков. «Их было очень много, в основном метадон. В зону он попадал, например, через сотрудников, еще запускали стрелы с наркотиками арбалетом или перекидывали их через забор».

По словам Титова, тюрьма никак не способствует тому, чтобы отсидевшие по наркотической статье потом встраивались в общество. «Это очень сильно влияет на личность, ты деградируешь. Год-два еще можно посидеть и выйти нормальным человеком, через три — уже нет, — говорит он. — Это образ жизни, понятия, на свободе ты начинаешь тоже жить по ним. Если девушка в рот брала — все, целовать ее нельзя, оральный секс неприемлем, не дай бог у парня проколото ухо — значит, он „петух“. Это так въедается в голову, что на свободе тяжело привыкнуть ко всему».

Наталья Филимонова пересказывает дневник, который передал матери один из осужденных за сбыт наркотиков. «В первые два года его вел мальчик, который скучает по своей маме; ребенок, которому только-только исполнилось 18 лет, и он оказался в камере, где сидят взрослые люди, пусть и первоходы, — рассказывает активистка. — Сейчас, через четыре с половиной года, он говорит о том, что, отсидев срок, до сорока лет „какой-нибудь бизнес поднимет“ — и потом опять можно на зону [вернуться]. Эти четыре с половиной года полностью поменяли парня, который ничего в жизни не видел и не успел окончить школу».

Сейчас 85% процентов россиян, отбывающих наказание, судимы минимум дважды, половина из них возвращается в тюрьмы в первый же год после освобождения. «В наших учреждениях для него абсолютно привычная среда обитания, — говорил о типичном, в его представлении, заключенном первый заместитель директора ФСИН Анатолий Рудый в интервью „Вестям“. — Он хочет попасть, как некоторые из них говорят, на свою шконку».

«За что нам вообще такие сроки? Не понимаю, за что отбываю уже больше четырех лет из семи, — говорит осужденный по 228-й статье Константин (имя изменено по его просьбе), с которым „Медузе“ удалось связаться через WhatsApp. — По соседству работает осужденный за изнасилование в извращенной форме и кражу золота у жертвы изнасилования. Срок такой же! За что мне-то столько дали?!»

«Жизнь тут? Да какая тут жизнь! Дурдом, блевотина, болото, других слов нет, — добавляет Максим (имя изменено по его просьбе), который также отбывает наказание за сбыт наркотиков. — Это повлияло [на меня] самым худшим образом — стал злым, жестоким, черствым по отношению к ментам, сукам и прочим гадам, которых тут кишит. Постоянно думаю о том ублюдке, который меня вломил, пытать его хочу». В случившейся с ним душевной трансформации Максим винит систему преследования по статьям, связанным с наркотиками. По словам мужчины, именно она «посеяла зерно ненависти в его светлую некогда душу».