Намедни: захват Прибалтики и «Рио-рита» Выходит новая книга из проекта Леонида Парфенова — про 1930-е
В издательстве Corpus выходит книга «Намедни. Наша эра. 1931-1940» — продолжение исторического проекта тележурналиста Леонида Парфенова. Новая книга посвящена 1930-м годам — времени, которое сам автор называет «античным» периодом СССР. «И даже признавая: тогда творились ложь и насилие — оттуда будут вести отсчет „нашего славного прошлого“», — пишет Парфенов в предисловии к изданию. В книгу вошли десятки заметок о самых разных сторонах жизни — от выхода фильма «Чапаев» и первого номера журнала «Крокодил» до строительства московского метро и сталинского ампира; от пятилеток и индустриализации до голода, репрессий и чисток в партии; от юбилеев Пушкина и Циолковского до войн в Испании, Польше и Финляндии. «Медуза» публикует три фрагмента из книги — о том, как в начале 1930-х правительство распродавало произведения искусства, о самом модном в СССР фокстроте, и о том, как в первые дни Второй мировой войны Советский Союз захватил Прибалтику.
Продажа шедевров за границу
Пик продаж в «фонд пятилетки» ценностей из коллекций музеев — прежде всего, Эрмитажа. Денег, на которые можно «купить индустриализацию», не выручат, лишь укрепят репутацию большевиков-варваров и заслужат проклятия культурных потомков
Советская власть распоряжается всеми культурными сокровищами страны, не только государственными музеями. Реквизированы церковные ценности, без компенсаций национализированы частные коллекции. Все 20-е годы за границу за бесценок продается огромное количество антиквариата. В первую пятилетку дело доходит до музейных собраний. Тайные сделки поручены Наркомату торговли (снабжения) и лично их главе Анастасу Микояну. Главная жертва — Эрмитаж. Изымаются оружие, доспехи, монеты, фарфор, декоративно-прикладное искусство, византийские эмали, живопись из запасников. Продают поспешно и по многу, цены падают, план валютной выручки не выполняется. Мировой кризис тогда уничтожил спрос на искусство, и решено вывозить произведения «первого ряда» из экспозиции — чтобы гарантировать реализацию.
Первый покупатель шедевров — ближневосточный нефтепромышленник Галуст Гульбенкян. Ему достаются «Лютнист» Ватто, «Портрет Елены Фурман» Рубенса, «Портрет старика» Рембрандта, статуя Гудона «Диана», предметы серебра императриц Елизаветы и Екатерины II и проч. Стороны друг другом недовольны: в наркомате считают, что Гульбенкян скупится, требуя при этом себе право первого отбора. Магнат пишет целый «меморандум», призывая большевиков не действовать через посредников: Пустите все в открытую продажу, ибо наивная игра в прятки, практикуемая сейчас на рынке, принесет только убытки. Совету не вняли, и почти все остальные великие полотна через своих агентов приобретает банкир и министр финансов США Эндрю Меллон: несколько работ ван Дейка, «Обнаружение Моисея» Веронезе, «Портрет молодого человека» Халса, «Святой Георгий» Рафаэля, «Поклонение волхвов» Боттичелли, «Венера перед зеркалом» Тициана.
За «Мадонну Альбу» Рафаэля в 1931 году уплачено $1 млн 166 тыс. — самая высокая тогда цена за произведение искусства (правда, и Рафаэля на рынке больше нет). Всего от одного покупателя получено свыше $6,6 млн. Из 54 императорских яиц Фаберже на Запад продают минимум 30 (судьба части предметов неизвестна) — утверждают, что иногда цена не превышала тысячи долларов за штуку. Из ленинградской Публичной библиотеки Британский музей за 100 тысяч фунтов получит Синайский кодекс IV века — самую древнюю сохранившуюся рукопись Библии. На живопись рубежа XIX — XX веков мода еще не пришла и из Государственного музея нового западного искусства (см. 1948) картин берут немного; главный утраченный страною шедевр — «Ночное кафе» Ван-Гога. Сотрудники Эрмитажа сумеют отстоять скифское золото и «Мадонну Бенуа» Леонардо да Винчи — их тоже хотели реализовать.
Торговля национальным достоянием пробудет секретной до 1933 года, когда «Нью-Йорк таймс» напишет об эрмитажном ван Эйке в музее «Метрополитен». Тогда же Политбюро постановит прекратить «экспорт картин». Вывоз искусства за границу составит треть экспортной выручки 1930 года — не баснословный капитал. Утраты Эрмитажа — невосполнимые, о репутационных не думают. Главным выгодополучателем окажется Национальная галерея в Вашингтоне, основанная Меллоном, — туда его коллекция поступит после смерти владельца в 1937 году.
«Рио-рита»
Через пять лет после своего написания СССР достигает мелодия, которая станет популярнейшим танцем конца десятилетия, а для будущих поколений — символом предвоенной беззаботности
Работающий в Германии испанский композитор Энрике Сантеухини сочинил «Рио-Риту» в 1932 году для одноименного берлинского ночного клуба. В песенке это имя молодой испанки. «Рио-Рита — синьорита», «Гранада — серенада» — незатейливые рифмы для текста на любом языке. Кроме немецкой будет английская и французская версии. Но мелодически и ритмически богатая музыка все говорит без слов. Едва зазвучит — на месте не усидишь, а рефрен «Та-ра-Рио-Рита, та-ра-ра-ра-ра-ра-Рио-Рита» напеваешь целыми днями.
На следующий год после появления новинки к власти в Германии пришли нацисты, и «Рио-Риту» по миру стали разносить немецкие музыканты-эмигранты. В СССР попадает запись нью-йоркского оркестра Марека Вебера — без слов, зато с кастаньетами, которых прежде не было. Это, конечно, самый жгучий вариант. Успех огромный, без «Рио-Риты» теперь не обходится ни одна вечеринка.
Вообще-то, «Рио-Рита» — пасодобль, сложный испанский танец со множеством дробных движений. Исполнять их в точности трудно, да они почти никому и не известны. Советские люди обычно танцуют под «Рио-Риту» быстрый фокстрот. С иноземным шлягером сроднятся раз и навсегда. Спустя десятилетия в ретро-мелодии услышат еще и другой смысл: «Люди не знали, что завтра война». В советском фильме начала 1980-х «Военно-полевой роман» прозвучит песня на стихи Геннадия Шпаликова (см. «Я шагаю по Москве», 1964) со строчками:
Рио-Рита, Рио-Рита, вертится фокстрот,
На площадке танцевальной 41-й год.
Захват Прибалтики
Согласно тайным договоренностям с гитлеровской Германией, СССР менее чем за год покончил с независимостью балтийских стран. Поглощение начинают в сентябре-октябре 1939-го, а в августе 1940-го провозглашены три новые союзные республики СССР — Эстонская, Латвийская и Литовская
До революции составляя несколько губерний Российской империи, при ее распаде Эстония, Латвия и Литва стали отдельными государствами. Как в Польше и Финляндии, красные не победили здесь в Гражданской войне, а советская власть РСФСР не могла навязать себя силой. В 1920–1921 годах, подписав мирные договоры, Москва признала независимость трех маленьких стран. С тех пор там — авторитарные буржуазные республики со средним уровнем жизни заметно выше, чем в СССР. Бывшей метрополии прибалты страшатся, но Литва до 1939-го отделена от Советов Польшей, отношения с которой у нее тоже неприязненные. Крохотные местные компартии действуют подпольно. При всех трудностях государственного становления национальный консенсус достигнут: составляя абсолютное большинство, титульные народы ценят существование в своей родной стране.
Кремль идет к аннексии поэтапно, стараясь до последнего момента не выдавать свою истинную цель. Под конец Польского похода Красной армии (см. 1939) в Москву по очереди приглашаются делегации Эстонии и Латвии. Сталин и Молотов требуют от них заключить с СССР пакты о взаимопомощи. С Литвой похожие переговоры проходят чуть позже, поскольку ее по секретным протоколам с Германией включили в советскую «зону влияния» не в конце августа, а в конце сентября (см. «Пакт Молотова-Риббентропа. Договор о дружбе и границе», 1939). Литовцам передается Вильно (Вильнюс) с Виленским краем, захваченные Польшей в 1920 году и теперь занятые советскими войсками при присоединении Западной Белоруссии (все это время литовской столицей был Ковно — Каунас).
Молотов в своей речи о внешней политике на сессии Верховного Совета расхваливает подарок: Литовское государство с его населением в 2,5 млн человек значительно расширяет свою территорию, увеличивает на 550 тысяч человек свое население и получает город Вильно. Произнося это, председатель Совнаркома знает, что вскоре и Вильно, и вся Литва окажутся в СССР. Но осенью 1939-го договариваются только о размещении до 25 тысяч солдат в каждой из трех балтийских стран, о предоставлении военно-морских баз и аэродромов. Меры предупредительные, на время войны Германии с Францией и Британией, а «когда она окончится — выведем» — пообещал Сталин делегации Латвии насчет советских гарнизонов.
В молотовской речи особо указано: Пакты о взаимопомощи твердо оговаривают неприкосновенность суверенитета подписавших их государств. <…> Болтовня о советизации прибалтийских стран выгодна только нашим общим врагам и всяким антисоветским провокаторам.
Во второй половине октября 1939-го начинается ввод советских контингентов: с официальными встречами на границе,с гимнами, салютами и речами про общую безопасность. Пока красноармейцев в Прибалтике — 67 тысяч, это примерная числен ность всех трех национальных армий. Иностранные воинские части стоят изолированно, посольства СССР пропаганды социализма не ведут. Многие местные жители, не веря в советскую добронамеренность, успокаивают себя доводами про «меньшее зло» — мол, немцы бы обошлись куда жестче. Встревожила война с Финляндией, которая кремлевский пакт о взаимопомощи отвергла — вот, оказывается, как Сталин готов наказывать ослушников. Балтийская пресса про сопротивление финнов пишет явно сочувственно.
Следующий шаг — более полугода спустя. 14–16 июня страны Балтии получают схожие ультиматумы: великий восточный сосед, считая, что пакты о взаимопомощи грубо нарушаются, требует назначить новые правительства и впустить дополнительные силы Красной армии. Условия приняты. Сталин, видимо, синхронизирует свои действия с гитлеровской кампанией на Западе:при падении великой державы Франции (см. 1940) кому будет дело до балтийских провинций? Как спецпредставитель Кремля в Эстонию прибывает глава Ленинградского обкома партии Жданов, в Латвию — вице-премьер Вышинский, в Литву — замнаркома иностранных дел Деканозов. Эмиссары лично называют президентам угодных Москве премьеров. Это левые деятели, но не коммунисты — проводниками советского влияния пока будут министры внутренних дел.
Глава Литвы Сметона, не в силах противостоять диктату, бежит за границу. Эстонец Пятс и латыш Ульманис пытаются сотрудничать, и вскоре их репрессирует НКВД. Даже в июле балтийским деятелям кажется, что возможен вариант Монголии — единственной тогда социалистической страны, кроме СССР. Да, зависимость от Москвы и советский строй, но все-таки сохранено отдельное государство. И тут наступает завершающий этап — смена законодательной власти.
На досрочные избирательные кампании, инициированные кремлевцами, отведено 10 дней, что нарушает действующие еще конституции. Буржуазные партии не допущены, участвуют только возникшие вдруг «Союзы трудового народа». Даже в их программах не говорится про вхождение в СССР, однако еще до дня голосования в Красной армии образован Прибалтийский военный округ со штабом в Риге, а Эстония включена в Ленинградский округ. При неправдоподобно высокой явке показаны советские результаты: за безальтернативных кандидатов в Эстонии подано 93% голосов, в Латвии — 98% и в Литве — 99%. 21 июля парламенты на первых своих заседаниях, провозгласив социалистические республики, «единодушно» решают войти в СССР. Прием в начале августа оформляет сессия Верховного Совета Союза.