Адвокат Екатерины Вороновой отвечает на вопросы, возникшие после письма ее подзащитной о деле «Седьмой студии» «Суда над Катей просто не должно быть»

28 ноября «Медуза» опубликовала письмо Екатерины Вороновой, которая была исполнительным, а затем генеральным продюсером «Седьмой студии» и покинула Россию еще до того, как против создателей театральной компании было возбуждено уголовное дело. Воронова была заочно арестована и объявлена в международный розыск. В своем письме она подробно рассказывает о том, как и на что тратились деньги «Седьмой студии», признает, что были нарушения в бухгалтерии, но категорически отрицает даже умысел на хищение средств. Журналист «Медузы» Павел Мерзликин поговорил с адвокатом Вороновой Александрой Пироговой — о том, как появилось это письмо, кому оно обращено и как повлияет на дальнейшее расследование дела.

— Вы видели это письмо перед публикацией?

— Да, я видела письмо. 

— Екатерина [Воронова] с вами советовалась по его содержанию? Как готовилось письмо?

— Мы обсудили все, о чем хотела сказать в письме Екатерина.

— А Екатерина как-то объясняла, зачем она его решила написать и кому оно адресовано? 

— Вообще, это письмо — это ее позиция по тем событиям и обстоятельствам, которые происходили. Она лишь хотела рассказать то, что было на самом деле. Поскольку она следит за всем происходящим только через средства массовой информации — у нее другой возможности нет, — ее это беспокоит. Почему и на основании чего органы следствия считают, что похищались какие-то денежные средства театральными деятелями — Кириллом Серебренниковым, Алексеем Малобродским, Софьей Апфельбаум. Ну и самой Вороновой. Она не очень рассчитывает на справедливое рассмотрение дела и посчитала, что своим письмом сможет привлечь внимание [к тому, что происходило в «Седьмой студии»]. В том числе следственных органов и общественности. 

— Как вы думаете, это письмо повлияет на рассмотрение дела? Будет ли оно как-то учитываться в суде?

— Я надеюсь что следствие, если оно действительно заинтересовано разобраться в том, что происходило, должно учесть эту информацию. Более того, я намерена подать ходатайство о прекращении уголовного преследования Екатерины, в ее действиях нет никакого состава преступлений. 

— То есть вы думаете, что фигурантам дела, за исключением признавшей свою вину бухгалтера Нины Масляевой, это письмо может скорее помочь, а не навредить?

— Безусловно помочь, поскольку Катя заявила о своей и их полной невиновности — и об абсурдности претензий следствия. Более того, письмо может помочь и Масляевой — она признала вину в преступлении, которого не было. Не было никакого хищения бюджетных средств. Очевидно, что проект «Платформа» (основной проект «Седьмой студии», в его рамках студия получала бюджетные деньги на театральные постановки, например, на спектакль «Сон в летнюю ночь», в существовании которого сомневалось следствие и который идет до сих пор — прим. «Медузы») был, и деньги тратились исключительно на него. Катя рассказала, как это было на самом деле, стараясь детально это объяснить. Сделала она это потому, что все остальные [фигуранты дела и их адвокаты] под подпиской о неразглашении, они не могут предать гласности свою позицию. Так общество вводится в заблуждение, получает информацию только от стороны обвинения и только в том объеме, котором обвинение считает нужным выдать.

— А самой Екатерине Вороновой это письмо может помочь?

— Я надеюсь, что если следствие будет не предвзято, оно сможет сделать вывод о том, что Екатерина никак не причастна к тому, что ей вменяется. Из текста письма явно следует, что речи о хищении не было. 

— О содержании письма: Воронова как-то объясняла вам, почему в «Платформе» так широко была распространена практика использования наличных денег?

— Надеюсь, что это для вас не секрет: наличная форма оплаты тех или иных услуг не запрещена законом и абсолютно легитимна. Вопрос в том, как бухгалтерская служба оформляет это в своих документах. Если есть какие-то нарушения, то на это и надо обратить внимание. Сама Нина Масляева, судя по всему, не отрицает, что вела документацию несоответствующим образом. А необходимость в наличных средствах Катя объяснила в письме — не всегда и не все можно купить в магазине. В любом случае, наличные и безналичные деньги тратились исключительно для целей проекта, а не для личного обогащения. 

— Но при безналичном расчете движение денег легче контролировать.

— Все легко контролировать, если это правильно оформлять. Есть банковские счета, есть касса. В письме Кати важно другое — она не генеральный директор, не бухгалтер. Катя — продюсер, который наряду с другими продюсерами формировала некие внутренние документы, служебные записки и передавала их в бухгалтерию. А бухгалтерия уже в соответствии с законом должна была контролировать эти документы, определять, каким способом перечислять деньги за те или иные услуги. 

— Тогда вопрос, который точно касается Екатерины: в письме она говорит, что уничтожила некие финансовые документы.

— Из письма не следует, что это конкретно она их уничтожала. Она приняла решение их уничтожить. Кто и как технически их уничтожал, я не знаю. 

— Воронова единолично приняла такое решение? 

— Екатерина не отвечала за хранение финансово-хозяйственной документации. Поэтому этот вопрос следствие должно задавать не ей — пусть даже и она приняла решение уничтожить какую-то служебную документацию. Финансовая это была документация или нет, подлежала ли хранению — это вопрос открытый. Уничтожение документов не свидетельствует о хищении денег.

— Вам известно, другие фигуранты дела или еще какие-то люди могли вместе с Вороновой принять решение об уничтожении документов «Платформы»?

— К сожалению, нет. Или к счастью. Мне об этом ничего неизвестно.

— В письме Воронова сначала пишет, что решила уничтожить документы из-за обнаружившейся «черной кассы». Затем — что просто потому, что проект подходил к концу. Так что было первопричиной?

— Я думаю, что текст письма нужно воспринимать так, как он изложен. И внимательно читала, что именно Катя называет «черной кассой». Я не увидела из письма ничего криминального в этом понятии. Она лишь говорит о выявленных при аудите нарушениях. Да и какая разница, что было первопричиной — Екатерина же говорит, что те документы также свидетельствовали о том, что все полученные деньги были потрачены на проект.

— Давайте еще раз уточним позицию Екатерины Вороновой. Какие документы все же были уничтожены?

— Думаю, речь идет о внутренней документации, не относящейся к бланкам строгой отчетности. Например, это могли быть товарные чеки, приходники (приходные кассовые ордеры, которые заполняются при поступлении наличных денег — прим. «Медузы»). Любая выдача наличных денежных средств из кассы оформлялась соответствующим документом, который после выплаты гонорара или приобретения реквизита возвращался в кассу и там хранился.

— Такая документация могла сохраниться в электронном виде?

— Все безналичные операции прослеживаются по банковским выпискам. Но еще раз: из письма не следует, что уничтожалась та документация, которую необходимо обязательно хранить.

— С юридической точки зрения Воронова может нести ответственность за принятие решения об уничтожении документов?

— Ну послушайте, она же не бухгалтер, не генеральный директор. Она не обладает организационно-распорядительными функциями. 

— Так может или не может?

— Ответ на этот вопрос зависит от того, как каждый конкретный факт будет воспринимать орган следствия.

— Воронова говорит, что о нарушениях в бухгалтерии ей стало известно после аудита. Зачем он был проведен? Она еще до этого в чем-то подозревала бухгалтерию?

— Решение о проведении аудита, насколько я поняла, было принято на основании сомнений в правильности ведения бухгалтерского учета, в чем Катя не была специалистом. Были и проблемы с недостаточностью денежных средств. Вот две причины проведения аудита. Ни у кого не вызывает интереса, почему люди, якобы совершавшие хищения, вдруг нанимают аудиторов, чтобы разобраться в делах бухгалтерии?

— Вопрос о недостаточности средств. В письме есть такие слова: «Наши внутренние документы фиксировали расходование большого объема наличных средств, а как объяснить их появление в таком объеме, я не знала, так как мне было неизвестно, каким образом их получала Нина Леонидовна [Масляева]». Можете объяснить, что это значит?

— Указывается, что бухгалтерия, как оказалось по итогам аудита, находилась в состоянии разрухи. На творческие проекты «Седьмой студией» — наряду с безналичными средствами — было потрачено большое количество наличных, и природу их происхождения документы не объясняли. 

— А почему Воронова сама не обратилась в правоохранительные органы, когда стало известно о «черной кассе» и других нарушениях? Почему Масляевой просто позволили уволиться?

— Екатерина не имела полномочий увольнять сотрудников, она была просто продюсером. Не могла она и принимать решений об обращении в правоохранительные органы. 

— Но в письме речь идет, видимо, о подделанных подписях, непонятных людях в платежных ведомостях.

— Да, такие факты были выявлены — были трудоустроены непонятные люди. Но вопрос аудита: выявить, есть ли нарушение закона и откуда появилась недостача денег на счетах. Исходя из заключения аудитора — нарушения были, но, видимо, устранимые. А остальное не относится к компетенции Екатерины.

— В письме говорится о непонятных людях, получавших в рамках проекта деньги. Вы представляете, как это могло быть устроено?

— Могу предположить, что речь шла о том, что госпожой Масляевой оформлялись некие лица, в действительности не работавшие. Для каких целей — известно ей самой и, возможно, этим лицам.

— Есть ли у Екатерины Вороновой сейчас основания предполагать, что Нина Масляева занималась хищениями?

— Думаю, в настоящее время появилось.

— На основании чего?

— На основании сведений из СМИ, из признания самой Масляевой.

— Можно ли ждать, что после публикации письма в деле появятся новые фигуранты?

— Я так не думаю. Письмо ведь о том, что денежные средства были потрачены только для проведения мероприятий и для создания театра, который существовал три года. Оно для того, чтобы показать следствию и обществу, что никакого преступления не было, Катя и остальные не похищали денежные средства. Я думаю, что, конечно, многих допрашивали, но сведений об их статусе у меня нет.

— Воронова говорит о будущем суде, употребляя местоимение «мы» — «мы будем опровергать обвинения». Есть вероятность, что она вернется в Россию?

— Я не могу ответить на этот вопрос — не располагаю подобной информацией.

— По вашей оценке, что грозило бы Вороновой, останься она в России? Арест?

— Органы следствия вынесли постановление о привлечении Екатерины Вороновой к уголовной ответственности. Определенно ей была бы избрана мера пресечения. Точнее, даже сослагательное наклонение некорректно — ей [заочно] избрана мера пресечения в виде содержания под стражей. Пример [бывшего директора «Седьмой студии» Алексея] Малобродского, который семь месяцев находится в следственном изоляторе, безусловно, повлиял на ее решение. Плюс явное нежелание следствия услышать и понять наши доводы. Об этом она и пишет в своем письме.

— Вы как представитель Вороновой будете участвовать в суде?

— Дело в отношении лиц, объявленных в розыск, как правило, выделяется из уголовного дела в отдельное производство. У меня нет никаких сомнений в том, что законное решение по делу только одно — его прекращение. Екатерина Воронова не воровала денежные средства, делала все, чтобы проект был реализован. Если у кого-то есть сомнения, что проект состоялся — это очень странно. Если у кого-то есть желание проверить правильность ведения учета — это его право. Поэтому я уверена, что суда на Катей просто не должно быть.