Один день войны 30 лет назад взрыв поезда разрушил часть Арзамаса. Местные жители до сих пор уверены, что это была диверсия

4 июня 1988 года в городе Арзамасе неподалеку от железнодорожного вокзала взорвался вагон, в котором перевозили взрывчатку с располагавшегося рядом оружейного завода. В той или иной степени были повреждены здания в радиусе двух километров от эпицентра; многие дома снесло подчистую. По официальным данным, погиб 91 человек, ранены были 744; сотни семей остались без крова. Расследование продолжалось несколько лет, но многие пострадавшие и местные силовики до сих пор считают, что от них скрывают правду. Спецкор «Медузы» Даниил Туровский отправился в Арзамас, чтобы поговорить с жертвами и ликвидаторами катастрофы, понять, что случилось 4 июня 1988 года, и узнать, какими путями иногда ходит человеческая память.

Взрыв

Барак у железной дороги

Утром 4 июня 1988 года машинист поезда Юрий Миканович выполнял привычный рабочий рейс. Он много лет работал в Горьковской области — и знал каждый поворот здешних железных дорог, каждый уклон и подъем. В тот день они с коллегой сначала перегнали товарный состав в Горький (сейчас — Нижний Новгород), а потом приехали на станцию Окскую за новым поездом. В нем была взрывчатка, произведенная на заводе имени Свердлова в Дзержинске. По инструкции такие вагоны обычно ставили сразу за электровозом и прикрывали обычные — но часто обычных просто не было. Как и в этот раз.

Около восьми утра состав выехал в сторону Арзамаса — груз предназначался горнякам на юге страны.

Простояв 23 минуты на одной из промежуточных станций в ожидании того, чтобы их пустили в город, в полдесятого утра машинисты подвезли состав к станции Арзамас-1. Поезд шел по железнодорожной насыпи, которая немного возвышалась над домами, стоявшими вплотную к путям.

В этот момент произошел взрыв.

Когда Миканович очнулся, вокруг было темно. Его тряс напарник — вместе они выбрались из кабины электровоза и поняли, что взрывной волной ее унесло на пару сотен метров. Локомотив состоял из двух частей: ближайшая к вагонам приняла взрывную волну на себя. Поймав попутку, они отправились в больницу.

Тридцатилетняя Валентина Митрофанова тем утром, как всегда, поехала на работу в столовую — ожидались гости с большого мероприятия. На улице было солнечно и жарко. Едва Митрофанова принялась за готовку, здание столовой вздрогнуло. Подумав, что опять вышел из строя нагревательный котел, Митрофанова выглянула на улицу — и увидела, как из выбитых окон школы в здании напротив выпрыгивают дети. Тогда она решила, что дело в каком-то неудачном химическом эксперименте на уроке; кто-то из ее коллег предположил, что взорвался газовый баллон.

Женщины вернулись к работе. Через двадцать минут мужчина, возивший им продукты, рассказал, что взрыв произошел в семи километрах от столовой — у переезда, где с рельсов сошел поезд.

В доме у переезда жила сестра Митрофановой Прасковья с семьей — мужем, двумя детьми и племянницей. Утром, как всегда, они должны были быть дома. Впрочем, жили они в основательном одноэтажном бараке на семь квартир — вряд ли им всерьез могло что-то угрожать. На всякий случай Митрофанова все же побежала к вокзалу. Бежать нужно было семь километров — транспорт не ходил.

Дорога заняла почти час. Чем ближе она приближалась к вокзалу, тем яснее Митрофанова понимала, что случилось что-то страшное. Сначала она увидела стекла и ветки, разбросанные по земле. Потом — бредущих навстречу окровавленных людей: у кого-то одежда была порвана, кто-то был вовсе без нее. Одна женщина бежала в сторону больницы, держа на руках окровавленного ребенка.

Территорию рядом с вокзалом оцепили милиционеры и военные. Митрофанова не видела места взрыва, но поняла, что дом сестры стоял от него метрах в пятидесяти — и что другие дома вокруг железной дороги разрушены до основания. «Мне только посмотреть, ребята», — обратилась она к одному из милиционеров. Сначала тот отказался ее пропустить, но потом люди в толпе начали кричать — и женщина проскользнула внутрь. Забежав на холм, она увидела глубокую яму и остатки поезда. От дома сестры остался только угловой фрагмент стены.

Она побежала обратно в больницу, находившуюся в четырех километрах от переезда. «Бежала не думая, на автомате, не соображая», — вспоминает Митрофанова. Встретив знакомую медсестру, она попросила ее разузнать про родственников — но та в итоге ничего сказать не смогла: «Кто живой — они спят. А кто не живой — они не здесь. И их не определить, кто из них кто».

Через час Митрофанова вместе с мужем, который работал водителем автобуса (его вызвали к месту катастрофы для эвакуации), снова отправилась к месту взрыва. С собой она взяла белый халат из столовой — в нем ее приняли за врача и без проблем пропустили за оцепление. У дома сестры милиционеры разбирали бревна и кирпичи, из-под которых разлетались фотографии. «Уберите ее, самим невозможно смотреть», — сказал один из них. Митрофанова оглянулась и увидела тело девочки в белых колготках.

Сотрудницу арзамасского приборостроительного завода Татьяну Щеголеву в тот день отправили разбирать завалы вместе с другими фабричными работниками и медиками. Взрыв она тоже наблюдала издалека — выбежала на улицу во время завтрака и увидела черное грибовидное облако. Ее автобус приехал ровно к тому бараку, где жили родственники Валентины Митрофановой. Под развалинами обнаруживались только трупы. Вскоре они откопали тело 17-летней девушки — племянницы Валентины Митрофановой. Мужчина, участвовавший в раскопках, обнаружил в завалах свою мертвую жену.

Неужели началось?

После войны в Арзамасе жили всего 30 тысяч человек — но в 1956 году, когда в городе открылся приборостроительный завод и связанное с ним конструкторское бюро (там, в частности, разрабатывали системы для советского космического шаттла «Буран»), население начало расти. В городе появился пивоваренный завод, выпускавший любимый арзамасцами квас и лимонад; среди одноэтажных частных домов с огородами начали строить хрущевки и панельные дома. К концу 1980-х здесь жили почти сто тысяч человек. Взрыв затронул почти всех.

Многие горожане знали, что в 70 километрах от Арзамаса находился Арзамас-16 (сейчас Саров) — закрытый город, где разрабатывали и создавали советское ядерное оружие. В первые минуты после взрыва многие решили, что дело именно в нем. Над городом поднялось черное облако в виде гриба — и люди решили, что взрыв был ядерным. По улицам ездили поливальные машины — и после Чернобыля это трактовали как подтверждение гипотезы: в Припяти после взрыва на АЭС несколько часов мыли городские дороги и тротуары. Арзамасец Вячеслав Ломакин подумал, что американцы нанесли удары по объектам, где хранилось ядерное оружие. Пенсионерка рассказывала газете «Правда»: «Первое, что пришло на ум: неужели началось?» 

Один из работавших в больнице врачей, увидев черный «гриб», тоже решил, что речь идет о ядерном ударе, — и попросил медсестер принести мокрые простыни, чтобы перетянуть ими окна: так учили спасаться от радиации. Вскоре двери поликлиники распахнулись, и внутрь начали заходить раненые — десятки, потом сотни. На место взрыва отправились все городские скорые — шесть бригад. Мест в больницах не хватало, раненых выкладывали во дворе на ватники; там же обрабатывали раны. Водопровод не работал; раны промывали колодезной водой, которую люди несли с соседних участков.

Во время перевозки раненых из одной больницы в другую их окружала толпа — родственники искали своих. Кого-то увозили в Горький или в Москву; за первые два дня хирурги обработали около тысячи ран и сделали семь трепанаций черепа.

Татьяна Куклина утром 4 июня стояла на остановке и вместе с мамой ждала автобус, чтобы ехать на дачу. «Единичка», которую в народе за неудобства еще называли скотовозкой, долго не приходила; когда автобус приехал, Куклины и еще несколько человек попросили остановиться у переезда — до поселка с участками маршрут не доезжал, нужно было перейти железную дорогу и идти пешком.

Через некоторое время Куклина очнулась на земле. Она лежала в темноте, сверху на нее падало что-то черное. Она снова потеряла сознание. Когда очнулась, попыталась понять, сколько времени, но ее наручные часы не работали. Девушка побежала искать маму и увидела, что ту придавило двумя тополями — они были высажены у железной дороги. Оттащить деревья помогли пожарные. В больнице мать Куклиной умерла. Ее тело отнесли к другим трупам — их складывали друг на друга в коридоре.

Одному из местных партийцев Андрею Захарову запомнился на месте взрыва «сладковатый запах горелого человеческого мяса». Прибежав туда в шортах и сандалиях, он начал помогать разбирать завалы. Вместе с милиционерами и солдатами они ходили вокруг ямы и собирали в черные пластиковые пакеты фрагменты тел; перчатки были не у всех. На перевозку убитых и раненых со всех маршрутов сняли городские автобусы.

Вечером, чтобы успокоить людей, по городскому радио прозвучало сообщение. «Товарищи! Сегодня при подходе на станцию Арзамас-1 в трех вагонах грузового поезда, шедшего из Горького, произошел мощный взрыв взрывоопасных грузов. Имеются человеческие жертвы, разрушены жилые дома, выведены из строя коммуникации. Специальные службы провели пробы воздуха. Вредных веществ, опасных для жизни, в атмосфере города нет. Опасения о повторном взрыве лишены основания». Уже вечером жители начали собираться на площади на митинг. К ним вышли несколько местных чиновников и попытались их успокоить: война не началась, радиоактивного заражения нет. 

Нет больше никого

Яма размером с девятиэтажный дом

Начальник арзамасского КГБ Юрий Григорьев приехал на место взрыва через полчаса. Руководство потребовало от него в первую очередь выяснить, не было ли в поезде радиоактивных веществ. «На месте я увидел страшную картину. В огромной воронке валялись искореженные вагоны, но мне нужен был машинист, — рассказывал Григорьев. — Как известно, у машиниста бывает специальный чемоданчик, в котором он везет документы и в которых обозначается груз. Оказалось, что машинист выжил, но его контуженного увезли». Через некоторое время подчиненные принесли Григорьеву сверток с документами, который нашли в нескольких сотнях метров от локомотива. Распечатав его, он выдохнул: в грузе находились тонны взрывчатки, но ничего радиоактивного.

Взорвались три железнодорожных вагона, в которых было 120 тонн взрывчатки: 30 тонн гексогена, 30 тонн инженерных шашек, 13 тысяч зарядов для нефтедобычи, 25 тонн аммонала, 5 тонн аммонита. В эпицентре образовалась овальная воронка глубиной 26 метров и диаметром 53 метров — туда бы поместился девятиэтажный дом. Один из членов комиссии по расследованию взрыва позже скажет: «Это был не атомный взрыв, но по разрушительной силе его можно сравнить с атомным».

Взрыв уничтожил все в радиусе 350 метров — включая 84 жилых дома. Сильные повреждения получили все постройки в радиусе километра; заметные следы взрыва были даже в двух километрах от эпицентра. Около тысячи домов, две больницы, детские сады, магазины — волна дошла до всех; железнодорожный вокзал и 250 метров рельсов были уничтожены полностью. Из-за взрыва перестали работать газопровод, водоснабжение, канализация и электричество — осколок рельса врезался в подстанцию, и она вышла из строя. Пострадали полторы тысячи семей, из которых больше половины остались без жилья. Эвакуировать из зоны поражения пришлось около четырех тысяч людей. Погиб, по официальным данным, 91 человек — большая часть на месте взрыва; некоторые — в больницах. Ранения получили 744 человека.

Мокрое место

Начальником арзамасского ГАИ в 1988 году работал Вячеслав Храбалов. Тем утром он вместе со своими сотрудниками перекрыл одну из улиц города в километре от железнодорожного переезда — там меняли подземные коммуникации. Он наблюдал, как экскаваторы копают котлован, — и тут услышал грохот и почувствовал, что его тело как будто что-то сжало. Через мгновение он увидел, что на него летит туча мелких стеклянных осколков. Храбалов пригнулся; возможно, это спасло ему жизнь.

Оглянувшись, милиционер увидел все тот же черный «гриб» — «будто на уроке в школе, когда показывали видео с ядерными взрывами». Вместе с несколькими подчиненными он прыгнул в машину и поехал в центр города, параллельно распорядившись «блокировать район». Храбалов думал, что взорвалась нефтебаза, но с ней все было в порядке. Машина поехала дальше, и вскоре они наткнулись на искореженный автобус, в котором ехала Татьяна Куклина. В серой пыли лежали люди — кто-то был жив, другие не шевелились. Кроме автобуса на переезде в момент взрыва стояло еще 12 автомобилей, включая скорую помощь и грузовик с асфальтом; от некоторых из них не осталось ничего — от всех людей, находившихся в скорой, по словам Храбалова, нашли только палец фельдшера с надетым на него обручальным кольцом.

В ожидании помощи Храбалов начал вытаскивать людей из-под обломков сам, — по его подсчетам, в свой служебный УАЗ он в несколько приемов перенес около 30 человек. Машина сделала несколько рейсов в больницу, в какой-то момент поехал на ней туда и сам начальник ГАИ. Колеса у «буханки» уже были проколоты из-за осколков стекла, разбросанных по всему городу.

Рядом с Храбаловым сидела женщина с дочерью дошкольного возраста. «У нее было наполовину разрезано лицо, — вспоминает мужчина. — И когда автомобиль прыгал на ветках разбросанных, ее две части личика хлопали и текла кровь. Не знаю, выжила ли девочка». Его знакомый, стоявший недалеко от переезда, умер из-за потери крови в больнице, после того как ему попало в шею стекло. «Я дважды выезжал на Северный Кавказ, знаю, что такое война, — говорит Храбалов. — Но там я никогда не знал, что такое чужая кровь на теле. А тогда она протекала, засыхала, попадала в область таза и высыхала. Хотелось звереть от этого состояния».

Вернувшись домой, Храбалов узнал, что стекла выбило и в его квартире — пострадали телевизор и польский гарнитур. Его шестимесячного ребенка спасло только то, что он отказывался есть, — мальчика отнесли в другую комнату, где стекла не пострадали. В следующие несколько недель милиционер разбирал завалы и почти не возвращался домой. На одном из зданий он увидел что-то странное — «человека в стену впечатало, от него мокрое место осталось, силуэт».

Поиски пропавших продолжались долго — а по городу быстро распространились слухи о сотнях погибших. От некоторых находили только части тел — так и хоронили, оставляя платья и костюмы полупустыми. По радио транслировали сообщения от чиновников и врачей с опровержениями ходивших по городу разговоров, — например, о том, что все раненые, кого увезли в Горький, погибли.

С этим приходится жить

6 июня в Арзамасе начались похороны. Попрощавшись с матерью, Татьяна Куклина улетела на вертолете в больницу в Горьком, где провела почти все лето. Из ее ноги достали железный осколок — размером полтора сантиметра (женщина много лет хранила его, но недавно потеряла во время ремонта); некоторые мелкие осколки остались в теле до сих пор, например под щекой в шее. «Не стали доставать, чтобы не тревожить лишний раз и шрама не было, — объясняет Куклина. — Я будто пережила один день войны, но никто этого не признал». Инвалидом женщину не признали, никакой специальной пенсии государство ей не назначило.

Наталье Галаниной во время взрыва было 14 лет. Перед взрывом она подошла к окну — и в результате потеряла руку; осколки изуродовали ей лицо и чуть не лишили зрения. Дом, где жила Галанина, снесло взрывной волной, она оказалась под завалами. Из-под обломков ее вытащили родители. «С ума сходила от отчаяния, плакала, потом до меня дошло: что толку ныть и какое право я имею? Сколько люди на меня силы тратили, чтобы на ноги поднять? — вспоминала она в интервью газете „Арзамасские новости“. — Я чувствовала заранее, что со мной произойдет что-то необыкновенное. Однажды мне захотелось испытать боль. Я хотела сильной боли — ну как это понять? Накануне взрыва сижу перед телевизором, показывают инвалидов, а я говорю маме: „Вот без чего лучше остаться? Без ног? Нет, как тогда ходить, бегать. Без глаз? Немыслимо. Лучше без левой [руки]“. Сама себе предсказала».

Травмы лица в результате взрыва получили десятки людей. Одна из пострадавших рассказала «Медузе», что после лечения «очень долго не выходила из дома». «У директора завода была внучка, у нее лицо сейчас все обезображено, — говорит Храбалов. — С этим приходится жить». Для этих людей собирались построить лечебно-восстановительный центр, но в результате все ограничилось новым жильем.

Валентина Митрофанова решила, что девочкой в белых колготках была ее племянница Светлана, — и рассказала о гибели ее отцу. Позже оказалась, что та в день взрыва уехала к родственникам, а погибла другая племянница — Татьяна. Когда Митрофанова дозвонилась до родственников, Светлана взяла трубку. Она не поняла, почему тетя спрашивает, жива ли она. «Нет больше никого, и дома тоже нет», — сказала ей Митрофанова.

Вскоре в здании обнаружили тело сестры Митрофановой; ее мужа нашли только через несколько дней. В гробах родственников лежали фотографии; смотреть на обезображенные взрывом тела женщина не решилась.

Выжила не только Светлана, но и еще один племянник — 12-летний сын сестры Володя: его в то утро отправили за город к бабушке. Он стал жить с тетей и подружился с ее сыном. Осенью им выделили трехкомнатную квартиру в новом микрорайоне, построенном для пострадавших. После школы Володя поступил в речное училище и переехал в Нижний Новгород. Валентина Митрофанова в годы после катастрофы старалась обходить вокзал стороной, а когда приходилось проезжать мимо — отводила глаза.

Хочешь всю страну напугать?

В отличие от многих других трагических событий советского времени, — например, расстрела демонстрации в Новочеркасске и катастрофы на Чернобыльской АЭС — о событиях в Арзамасе государственные СМИ сообщили в тот же день. В телевизионных сюжетах и газетных заметках кратко рассказывали о ликвидации последствий взрыва и слаженной работе чиновников, но не о количестве погибших и не о причинах случившегося.

Через день на первой полосе «Правда» писала о дне рождения Пушкина, новых тезисах ЦК КПСС, демонстрациях в США против оккупации арабских территорий Израиля; в том же номере был материал о «самой крупной за последние 25 лет катастрофе в угледобывающей промышленности ФРГ» — в шахте оказались заперты больше 50 горняков. Материал об Арзамасе был на последней странице; в нем рассказывалась история одного из спасателей, сообщалось, что «панические настроения среди горожан, едва возникнув, уступили деловитости» и что «химических веществ в поезде не было». Газета также указывала, что установить точное количество погибших из-за силы взрыва будет непросто. Местный журналист Александр Цырульников снял для программы «Время» сюжет о взрыве, но большую его часть вырезали. Когда он позвонил в редакцию, ему сказали: «Такой ужас нагнал. Хочешь всю страну напугать?»

Сразу после взрыва Совет министров СССР создал правительственную комиссию по расследованию причин катастрофы; ее возглавил Геннадий Ведерников, заместитель председателя Совета министров СССР, которого раз за разом отправляли расследовать чрезвычайные ситуации — то в Чернобыле, то в Арзамасе, то в Каменск-Шахтинске, где в 1987 году в железнодорожной катастрофе погибли 106 человек. К вечеру 4 июня он вместе с сотрудниками спецслужб и чиновниками из министерств приехал в Арзамас.

В первую очередь надо было восстановить железнодорожное сообщение — первый состав по рельсам, положенным по засыпанной землей яме, прошел уже через несколько дней. Он следовал из Воркуты в курортный Адлер; один из пассажиров вспоминал, что, когда проезжали Арзамас, все, кто ехал в поезде, сгрудились у окон. Комиссия под руководством Ведерникова также поручила провести эвакуацию, выставить охрану у пострадавших магазинов (жители вспоминали о нескольких случаях мародерства) и обеспечить организацию похорон. «При желании родственников погибших исполнить религиозный обряд при похоронах — не возражать, не учинять препятствий», — указано в протоколе.

Вечером 5 июня комиссия встретилась с арзамасцами на одной из городских улиц. Ведерников выразил соболезнования пострадавшим и попросил людей сохранять спокойствие. «Лишенных крова селят в общежития, а как быть с имуществом? Кто обеспечит сохранность?» — спросил мужчина. «Вещи советуем передать для хранения по месту работы», — ответил один из чиновников. Другие горожане интересовались, нельзя ли убрать из города нефтебазу: они боялись, что она тоже может взорваться. Комиссия обещала подумать.

В следующие дни городские столовые начали проводить поминальные обеды. «Арзамасская правда» начала публиковать письма, приходившие в газету. Советские граждане со всей страны писали, что готовы принять у себя потерпевших — детей или целые семьи. Многие из авторов этих писем были беженцами из Припяти или ликвидаторами чернобыльской аварии.

Календарь с Янковским

Через несколько недель следствия в прокуратуру из Новосибирска пришло заказное письмо без обратного адреса. Внутри оказался настенный календарь за 1988 год с фотографией актера Олега Янковского.

Этот календарь вышел многомиллионным тиражом — такие висели в автобусах по всей стране. Дата 4 июня на нем будто бы обведена; часы Олега Янковского показывали точное время, когда произошел взрыв. Из-за этого заказного письма с плакатом появились слухи, что взрыв был предсказан.

Следователи нашли фотографа, который снимал Янковского. Оказалось, что снимок был сделан в ходе кинопроб к фильму «Успех», вышедшему еще в 1984 году, — а на негативе фотографии «черточка или волосочек попал [на 4 июня]». Получали следователи и записки, в которых анонимы брали на себя ответственность за взрыв.

Дело расследовали около ста человек; они допросили около 700 свидетелей и пострадавших. Руководитель КГБ в Горьковской области Леонид Виноградский вспоминал, что основной версией была «диверсия для нанесения урона государству».

Представители ведомства считали, что взрыв мог быть терактом, организованным спецслужбами «вероятного противника» или группой экстремистов внутри страны, — как взрывы в московском метро в 1977 году, за которые осудили членов Национальной объединенной партии Армении.

Секретный поезд

Несколько бывших силовиков из Арзамаса рассказали «Медузе», что помимо взорвавшегося поезда на станции стоял другой — секретный, который ехал из Арзамаса-16. Его охранял спецназ. Внутри, по словам оперативников, было ядерное оружие. Они уверены, что взрыв должен был произойти, когда поезда будут проходить рядом, но состав, который вел Юрий Миканович, опоздал.

«Что везли из Арзамаса-16? Все мы знаем, что там Всероссийский ядерный центр, не гороховые каши и тушенка там была», — говорил Анатолий Мигунов, работавший мэром Арзамаса с 2000 по 2012 год. «Везли ракеты или ядерные боеголовки», — утверждал зампред горисполкома Арзамаса тех лет Юрий Галкин. «Это была диверсия, если бы взорвалось все, что было в тот момент — и нефть, и поезд секретный, — был бы второй Чернобыль», — уверены на градообразующем приборостроительном заводе.

Свидетели рассказывали, что среди погибших во время взрыва были спецназовцы, охранявшие секретный поезд. Их имен нет в официальном списке погибших.

Сразу после взрыва в город прилетело несколько армейских вертолетов. «Вышли генералы. Увидели, что состав воинский не взорван, все на месте, — вспоминал начальник городской милиции Арзамаса Юрий Кудряшов. — И улетели». Сам секретный поезд, по его словам, почти сразу же отогнали в обратном направлении.

КГБ провел десятки следственных экспериментов на полигоне Капустин Яр, чтобы понять, от чего могла сдетонировать взрывчатка. Вагоны поджигали, взрывали, подводили к ним газ, расстреливали из разного оружия. Всего уничтожили около 150 вагонов, — возможно, это один из самых затратных следственных экспериментов в истории. Однако результата он так и не дал. «И поджигали, и сталкивали вагоны, и стреляли из оружия, и имитировали тот же путь. И ничего не случилось похожего. Почему же тогда детонировал? Может, там другой груз был на самом деле? — недоумевает мужчина, в те годы работавший в арзамасской милиции. — Материал государственной проверки не опубликован и засекречен до сих пор, ответов мы не получим никогда».

Помимо диверсии рассматривались и другие объяснения. Например, взрыв газа — следствие даже пыталось обвинить строителей, проводивших трубу под рельсами. Или что охранник поезда был обижен на власть из-за того, что его сына осудили за грабеж, и поэтому он выстрелил во взрывчатку из пистолета. Или ошибка поставщика, который отправил взрывчатку с повышенным коэффициентом детонации: еще несколько вагонов, выехавших с завода имени Свердлова в июне 1988 года, срочно отозвали, обнаружив, что внутри них взрывчатка высыпалась из порванных упаковок на пол.

В итоге в аналитической записке КГБ в качестве причины взрыва указаны случайность и нарушение правил перевозки взрывчатки: по версии следствия, металлический лист в вагоне ударился о рассыпанный по полу вагона порошок взрывчатого вещества. Но многие по-прежнему верят в диверсию — включая нижегородских чиновников. «Это была катастрофа того же уровня, что и Чернобыль. Или когда произошли трагедии в Ульяновске, в Уфе, — говорил мэр Нижнего Новгорода Иван Скляров. — В это время шло разрушение великой империи, думаю, это одно из звеньев цепи организованных катастроф». В том же был уверен и губернатор Нижегородской области в 2001–2005 годах Геннадий Ходырев. На его официальном сайте было опубликовано заявление: «Кому-то было выгодно сформировать у населения страны уверенность в неспособности власти тех лет управлять государством, обеспечивать безопасность граждан. Утонул теплоход „Нахимов“, взорвалась Чернобыльская АЭС, взрыв в Арзамасе. Через год, ровно день в день — такой же взрыв в Свердловске. И нигде не нашли виновных».

«Цеховики» и «статисты»

Взрыв в Арзамасе — один из самых обсуждаемых сюжетов среди русскоязычных любителей теорий заговора.

В основном они общаются на интернет-форуме «The 9/11 Truth Movement: Форум о глобальных постановках» — конспирологи уверены, что 11 сентября 2001 года башни-близнецы на Манхэттене взорвали спецслужбы. По их мнению, это не единственная подтасовка. Они верят, например, что теракт в петербургском метро в апреле 2017 года организован спецслужбами, большая часть пострадавших в нем были актерами. На форуме существует целая ветка, в которой конспирологи выкладывают фотографии якобы актеров, которые играют пострадавших и сотрудников спецслужб; их они называют «цеховиками» и вычисляют по униформе — одежде от Adidas. «Фальшивыми» многие из завсегдатаев форума считают и жертв сбитого над Украиной «боинга» MH17. На видеозаписях с места теракта на волгоградском вокзале в декабре 2013 года они находили «реквизит», «статистов», «трупы, лежащие не там, где нужно». Обсуждаются здесь и убийство Бориса Ельцина тайным правительством, и замена Ельцина и Путина двойниками.

На видеозаписях и фотографиях с мест катастроф конспирологи также ищут символы, которые якобы оставляют участники заговора для своих. Например, обсуждая взрыв в Арзамасе, они упоминают, что он произошел на 232-м километре железнодорожного перегона в 9:32: «232 км — 322, череп и кости. Символистика могущественного тайного общества Черепа и Костей, в котором состояли госсекретарь США Джон Керри и бывшие президенты Дж. Буш-ст. и его сын, часто вставляется в видеоклипы, коммерческую рекламу, голливудские фильмы и обычно символизируется их тайным номером 322, в котором часто меняют порядком цифры».

Силовики, работавшие над ликвидацией последствий взрыва, не сидят на конспирологическом форуме — но тоже считают, что катастрофа не была случайностью. Они периодически собираются вместе в арзамасской библиотеке, где несколько лет назад появился музей памяти взрыва, — и снова и снова обсуждают случившееся за чаем с вишневым пирогом.

— Янковский — это мистика какая-то, — говорит Вячеслав Храбалов. — Но если подумать? Не осудит нас ФСБ сейчас, если будем говорить. Человеческая халатность только не позволила поезду въехать на станцию Арзамас-1, он опоздал. А если бы подошел вовремя, то он подошел бы тогда же, когда там стоял другой состав. Состав из известного нам города атомщиков, необычный состав, который сопровождали морские пехотинцы. Никто не знает про погибших оттуда. Ведь это не один календарь был выпущен большим тиражом. Он везде висел, в автобусах. Зачем в нем дату обвели? И время то же?

— Но что за иезуитская должна быть натура, чтобы продумать не только диверсию на высшем государственном уровне, да еще и календарь такой сделать? — отвечает бывший член штаба гражданской обороны.

— Возможно, он был призывом к действию исполнителям. Как цветок на окне в «17 мгновениях весны», — предполагает Храбалов.

— Я постоянно думаю о том, что с нашего городка и началась чехарда дальнейшая, — говорит пожарный. — Был дальше взрыв в Свердловске, потом под Уфой два поезда.

Ровно через год после арзамасского взрыва — 4 июня 1989 года — под Уфой взорвались ехавшие навстречу друг другу два поезда Новосибирск — Адлер и Адлер — Новосибирск. Взрыв полностью уничтожил семь вагонов, остальные сгорели изнутри; в эпицентре температура достигала 1000 градусов; в 12 километрах от взрыва выбило стекла в домах, вокруг повалило деревья. Погибли около 600 человек; некоторые трупы опознавали по часам или личным вещам. Причиной катастрофы в итоге признали утечку газа из магистрального газопровода, — видимо, взрыв произошел из-за искры, возникшей при встрече поездов, или выброшенного из окна окурка. Двух строителей обвинили в том, что они повредили трубы во время ремонтных работ, и приговорили к условным срокам.

— Если бы взрыв в Арзамасе произошел рядом с нефтебазой и поездом из города атомщиков, то разговор шел бы не об Арзамасе, а обо всей Нижегородской области, — продолжает бывший руководитель арзамасских пожарных Шамиль Айдагулов. — Мне кажется, что зарубежная разведка, наши недруги, работали и хотели таким образом развалить нашу страну.

— Все это система потрясений, — подхватывает бывший главный редактор «Арзамасской правды» Игорь Гордеевцев.

— Немногие знают, что в этот же день в городе было назначено совещание, на которое приехали около 200 ученых-конструкторов с основных авиационных предприятий страны. Совпадение? — добавляет бывший член штаба ликвидации аварии.

Партийный чиновник Михаил Балакин уверен, что нет: «Обезглавить все заводы авиационной промышленности? Убить всех, кто разрабатывал авиационное вооружение?»

В том, что обстоятельства взрыва замалчивают, убеждены и многие пострадавшие. Например, многие указывают на то, что за несколько недель до 4 июня в городе открылось новое кладбище, на котором потом хоронили погибших. «И еще весь май до взрыва во всех школах готовили к гражданской обороне на уроках!» — добавляет Татьяна Куклина.

Распространена и версия, что погибших было значительно больше, чем 91 человек. Один из пожарных говорил о том, что «списки жертв, которые были опубликованы, конечно, не соответствуют действительности, на самом деле было больше». Военный, который в 1988 году дежурил в городе, рассказывал, что видел в морге 190 тел.

Бывший главред «Арзамасской правды» утверждает, что о диверсии ему сказал сам Ведерников — глава расследовательской комиссии. «Ко мне обратились трое мужчин, рабочие приборостроительного завода, — вспоминает Гордеевцев. — Они рассказали, что видели, как из поезда торчал и шипел бикфордов шнур. Эту информацию я передал Ведерникову. Он сунул эту записку в карман. После я спрашивал его, подтвердились ли эти факты. Он говорил: „Идет следствие, давай подождем“». Вскоре к журналисту обратился военный, который видел такой же шнур из своего огорода. Эту информацию журналист снова передал Ведерникову. Тот отдал эту информацию следователям. Сколько бы журналист позже ни спрашивал, тот просил подождать.

Валерий Колпаков из следственного отдела КГБ общался с этим военным, и ему он тоже рассказывал о струйке дыма и пламени из одного из вагонов. Следователям о струйке дыма, похожей на бикфордов шнур, рассказали пять свидетелей.

Как и все конспирологи, мужчины считают, что любые другие версии — это попытки скрыть правду. Гордеевцев в 1990-х отправлял запрос в Генпрокуратуру с требованием рассказать, как все было на самом деле; ему пришел ответ о том, что взрыв произошел из-за искры, вылетевшей из-под колес и залетевшей в вагон. Журналист считает частью заговора и то, что его не пустили на секретный завод имени Свердлова, откуда ехала взрывчатка.

11-й микрорайон

Новый микрорайон для пострадавших построили на месте, где арзамасцы любили собирать грибы — особенно маслята.

Главный архитектор Арзамаса Анатолий Петряшин вспоминает, что проектировать эту часть города ему пришлось за полтора часа. Этого от него потребовали на одном из первых совещаний после взрыва, дав на работу день. Вместе с коллегой они написали концепцию, начертили проект и представили его на собрании. Пока новые дома строились, людей, лишившихся жилья, поселили кого где: в школах, училищах, гостиницах, общежитиях, пионерлагерях, даже в пассажирских вагонах, снятых с рейсов. Некоторые уехали в другие города, откликнувшись на объявления, авторы которых предлагали пожить у них.

Многие пострадавшие и тридцать лет спустя живут в 11-м микрорайоне. Он находится немного в отдалении от старой части Арзамаса — за оврагом, по которому ведет протоптанная тропинка. В основном тут стоят красно-серые панельные пятиэтажки и девятиэтажки. На месте уничтоженных взрывом домов, — в частности, того, где жила сестра Валентины Митрофановой, — появился престижный район с особняками. Теперь поезда идут мимо них.

Большинство пострадавших от взрыва, с которыми поговорила «Медуза», не верят в то, что взрыв был случайным, а количество пострадавших соответствует заявленному официальному. Они верят в другое. Говорят, на железнодорожных путях на месте взрыва появляется старик в белой одежде. Арзамасцы уверены, что это покровитель города — святой Серафим Саровский.