Это не может остаться безнаказанным Ингуши устроили бессрочный митинг против передачи земель Чечне. Саша Сулим выяснила, при чем тут Сталин, Осетия и нефть

С 4 октября в столице Ингушетии Магасе продолжается бессрочная уличная акция протеста против нового соглашения об административной границе между Ингушетией и Чечней. Согласно документу, Чечне отойдет часть Сунженского района. Старейшины ингушских тейпов, представители духовенства и активисты выступают против передела территории; ингушский Конституционный суд заявил о необходимости одобрить соглашение на референдуме, а депутаты республиканского парламента — о том, что итоги голосования о ратификации документа сфальсифицированы. С 8 октября акция протеста станет согласованной — разрешение выписано на 7 дней, но люди не намерены уходить с площади, пока передача территорий Чечне не будет отменена; звучат на площади и требования отставки Евкурова. Спецкор «Медузы» Саша Сулим провела в Магасе трое суток и узнала, почему отчуждение 20 тысяч гектаров земли, где никто не живет, вызвало в Ингушетии самые массовые протесты за последние годы — и причем тут новейшая история ингушского народа.

— Смотрите, как горячие кавказские мужчины себя хорошо ведут.

Барах Чемурзиев — активист, председатель общественного движения «Опора Ингушетии» и один из лидеров протестов, которые с 4 октября продолжаются в центре Магаса — показывает на группу из нескольких сотен мужчин, которые молчаливо и спокойно стоят на площади за ограждением: его изготовили сами участники акции, чтобы стоять по обе стороны проезжей части.

— Люди настроены очень эмоционально, мы их успокаиваем, объясняем, что любое нарушение, которое они совершат, будет использовано против нас, — продолжает Чемурзиев. — Если они будут соблюдать все правила, то мы доведем дело до конца. До сих пор мы все свои обещания выполняли.

49-летний Чемурзиев — в сером клубном пиджаке и без головного убора — сильно выделяется из толпы в мужчин в папахах и тюбетейках. Но именно к нему чаще всего подходят молодые люди — поздороваться и узнать последние новости. Почти каждый из них приветствует Бараха неофициальным лозунгом акции: «До конца!». Это одно из очень немногих русскоязычных выражений, которые звучат в эти дни в центре Магаса — в основном здесь говорят и выступают по-ингушски. Другие — «отставка» (это относится к главе Ингушетии Юнус-Бек Евкурову), «Москва» и «ОМОН». О последнем отзываются исключительно положительно: силовики никого не трогают, совершали пятничный намаз вместе с митингующими — а история о том, что они не пустили в республику подкрепление из других регионов, уже успела превратиться в городскую легенду.

«В Ингушетии самая большая в России плотность населения — 164 человека на квадратный километр при шести в среднем по России. При этом глава нашей республики считает, что он имеет право отчуждать почти 10% нашей территории в пользу субъекта, у которого территория в пять раз больше нашей», — объясняет Чемурзиев причины происходящего в ингушской столице. Активиста возмущает, что Евкуров, «утоляя аппетиты агрессора, мечтающего расширять свою территорию», не только нарушает Конституцию РФ — в ней написано, что изменение границ допускается только с согласия субъектов и после референдума, — но и обманывает собственный народ.

«Наша республика исчезнет»

Подозрения, что земли в районе Сунженского района, из-за которого Чечня и Ингушетия спорят с начала 1990-х, могут отойти Рамзану Кадырову, появились еще в конце августа. Тогда в лесу недалеко от села Аршты появилась чеченская строительная техника в сопровождении чеченских силовиков. Представитель главы Чечни заявил, что рабочие просто ремонтировали дорогу, — но к 5 сентября строительные работы углубились на 15 километров территории Ингушетии.

В это же время ингушскому парламенту стало известно, что готовится новое соглашение о границах между республиками. «Мы уже знали, что будет идти разговор [о границе], — рассказал „Медузе“ депутат Сет-Салим Ахильгов (он пояснил, что утечка произошла из администрации кого-то из глав двух регионов). — Я был свидетелем четырех этапов определения границ между Чечней и Ингушетией, и ни в одном еще не было, чтобы от Ингушетии не оттяпали кусок». Депутаты, по словам Ахильгова, несколько раз пытались встретиться с Евкуровым, но он все их попытки игнорировал.

«9 сентября главе республики задали вопрос, правда ли он ведет переговоры с главой республики Чечни о передаче земли, — рассказывает Барах Чемурзиев. — В тот день он сказал, что это неправда. А 26-го числа подписал соглашение с Кадыровым».

Как объясняет правозащитник, председатель регионального отделения «Яблока» Руслан Муцольгов, в соглашении написано, что республики просто утверждают границы. А дальше — в приложении — указаны на 90 листах географические координаты: «Никто, абсолютно ни один человек, не обладая никакими специальными навыками, не сможет расшифровать, что это такое». Официально власти заявили лишь об обмене равноценными территориями Малгобекского района Ингушетии и Надтеречного района Чечни. О том, что Ингушетия отдает Чечне более 20 тысяч гектаров Сунженского района, главы республик промолчали.

Депутат Ахильгов вспоминает, что Евкуров пришел в парламент только после того, как соглашение было подписано: «Я спросил его тогда: „А вы не опоздали, господин президент? Вы уже договорились со всеми чеченцами, а теперь на досуге вы зашли в парламент?“». По словам парламентария, Евкуров кричал и клялся, что ни сантиметра лишнего не отдал.

Первая акция протеста против подписания соглашения — в ней приняло участие от 300 до 500 человек — прошла еще 25 сентября в поселке Сунжа. «Люди поехали туда, чтобы встретиться с депутатами, — рассказывает Руслан Муцольгов. — Те подтвердили, что землю отдают и у нас ничего не спрашивают. Правда, на камеру сказать это они отказались». В тот же день глава Сунженского района Иса Хашагульгов объявил в своем инстаграме, что подает в отставку.

26-го — в день подписания соглашения — митинг прошел в Магасе. На нем собралось 200 человек; как объясняет Муцольгов, остальных просто не допустили на площадь представители Росгвардии. Трассы, ведущие в город, перекрыли; в Магасе не работал интернет. 1 октября прошла еще одна акция протеста — автопробег от Сунжи до республиканской столицы.

4 октября высказаться по поводу соглашения о границе должен был парламент Ингушетии. Накануне старейшины ингушских тейпов и активисты обратились к людям с призывом прийти к зданию парламента в день голосования и поддержать депутатов, чтобы те сделали выбор в пользу народа и республики. Начиная с восьми утра на центральной площади начали собираться тысячи людей.

«Передача Чечне почти 10% ингушских земель Сунженского района — от 20 до 30 тысяч гектаров — это первый шаг к потере нашей государственности, — объясняет Барах Чемурзиев. — Мы потеряем территорию, потеряем народ, который связан с этими территориями, который формировал нашу нацию. Над ними начнут довлеть чеченцы, и наша республика исчезнет».

По словам Ахильгова, группа депутатов за несколько дней до голосования договорилась, что не ратифицирует соглашение. «[Евкуров], видимо, это пронюхал и начал по одному вызывать нас: с восьми часов вечера и до двенадцати ночи — убеждал проголосовать „за“­», — рассказывает депутат. Позже в СМИ появится информация, что Евкуров угрожал депутатам проблемами в бизнесе или безопасностью близких, но Ахильгов эту информацию не подтвердил: он считает, что глава республики не посмел бы делать таких заявлений. Сам Евкуров позже заявил, что на голосовавших давили родственники и духовенство (с муфтиятом Ингушетии у чиновника давний конфликт).

Утром 4 октября Конституционный суд республики потребовал проведения референдума о переделе территории, митинг явочным порядком превратился в бессрочный.

В тот же день, 4 октября государственные информагентства сообщили, что парламент одобрил соглашение о границе — 17 голосами «за» против трех «против». Сообщить об этом народу на площадь вышел сам Юнус-Бек Евкуров — и народу это не понравилось: позже старейшины возмущались, что глава республики пришел «без спроса», не попросив разрешения обратиться к ним. В сторону чиновника полетели пластиковые бутылки; его охрана выпустила несколько очередей из автоматов в воздух и эвакуировала Евкурова с площади.

Следом за Евкуровым к народу стали выходить сами депутаты — в течение дня 4 октября они сделали это трижды. Парламентарии заявили, что результаты голосования сфальсифицированы: на самом деле против ратификации соглашения высказались 15 из 24 депутатов (об этом же «Медузе» сообщил Ахильгов). Все эти пятнадцать человек один за одним приходили на площадь — и, глядя старейшинам тейпов в глаза, клялись, что голосовали против.

Блины для старейшин

«Акция выглядит стихийно, но фактически этому предшествовали несколько недель работы активистов, — рассказывает Барах Чемурзиев. — Они прятались от власти, которая пыталась их арестовать. Ночевали в разных местах, но продолжали свою работу в публичном пространстве».

По словам Руслана Муцольгова, для того, чтобы организовать людей, объединилось около 40 политических сил Ингушетии — их общее количество сторонников он оценивает в 80-90 тысяч человек — почти 20% населения республики. «Мы действовали с помощью разъяснения и убеждения — в фейсбуке, в ютьюбе, — добавляет Чемурзиев. — Пытались задеть какие-то струны, чтобы люди проснулись. И люди просыпаются, удивляются, как будто у них пелена спадает». После 26 сентября в интернете появились десятки видео с обращениями уважаемых жителей республики, старейшин и призывами не допустить передачу земель Чечне.

«Людей очень трудно вывести на улицу. Если бы все эти усилия не были приложены, этого бы не случилось, — говорит Муцольгов. — Но за 10 лет правления Евкурова у людей столько накипело, что они наконец решились». Подогрели протестные настроения и обыски, которые прошли сразу у нескольких активистов — и штрафы, выписанные за участие в первых акциях.

Участники и организаторы акции редко называют ее «митингом». Она и правда больше похожа на народный сход, чем на нелегальный уличный протест: никаких агрессивных выкриков или беспорядков. Уже в первые часы организаторы начали обустраивать быт вышедших на улицы людей. Во главе схода — там, где обычно располагается трибуна, — поставили несколько шатров, которые позаимствовали у летних кафе, и скамейки с соседней аллеи. В шатрах разместились несколько десятков старейшин ингушских тейпов.

К вечеру первого дня активисты взяли в прокат стулья, привезли одеяла, дождевики и отгородили митингующих от проезжей части красно-белыми лентами. На место митинга регулярно заезжали машины с водой и продуктами; приносили еду и жители соседних домов — одна из участниц акции признавалась «Медузе», что больше не может есть. На второй день на площади появилась полевая кухня, где разогревали суп и варили обед, а потом и ужин; пять раз в день по всей площади разматывали специальные водостойкие настилы — чтобы люди смогли помолиться.

Протестующие организованно собирали мусор, а в туалет их круглосуточно пускали в близлежащие кафе. Там же зачастую бесплатно наливали чай, а еще там можно было подключиться к вай-фаю — впрочем, в субботу, 6 октября, интернет начали отключать и в ресторанах, и в гостиницах. Соседи не только пекли для участников акций пирожки и блины, но и приносили им одеяла — а некоторых даже пускали домой отдохнуть и совершить омовение перед молитвой.

«Вы же напишете об этом?» — спросила журналистка Изабелла Евлоева в ответ на мое замечание о том, насколько спокойно и четко организован митинг. Редакция госканала «Ингушетия» расположена в нескольких метрах от акции — но ни один его сотрудник даже не приблизился к участникам; в кафе люди включали репортажи «Би-би-си».

На второй день акции люди уже в шутку благодарили Евкурова — за то, что ему удалось объединить ингушей. Кто-то сказал в мегафон: «То, что мы здесь, значит, что нация жива».

«Про нефть Евкуров молчал, как про покойника»

«Земли, которые могут отойти Чеченской республике, принадлежат орстхойцам — это одна из нахских народностей, к ней, в том числе принадлежат чеченцы и ингуши, — объясняет активист Муцольгов. — Орстхойцы проживают на территории современной Чечни и Ингушетии — и в зависимости от места своего проживания относят себя к тому или другому народу. Они приложили немало усилий, чтобы наша республика появилась на карте в начале 1990-х как самостоятельный субъект федерации».

28-летний Ахмет (он попросил не публиковать свою фамилию) — высокий мужчина в тюбетейке — как раз принадлежит к орстхоевскому тейпу. Его родовое село Мужган после принятия соглашения о границе может оказаться на территории Чечни. «Это мои корни, корни моей семьи, любой ингуш знает всех своих предков как минимум до седьмого колена, — рассказывает мужчина „Медузе“. — Тот факт, что эти села отошли Чечне, ставит потомков выходцев из этих сел перед фактом, что они чеченцы. Я ничего против чеченцев не имею, но то, что, не спросив, нас отнесли к другой республике, не может не возмущать».

В селе Мужган, как и на всей территории Сунженского района, которая может отойти Чечне, уже давно никто не живет. Тем не менее, по словам Ахмета, он все равно часто бывает на своих родовых землях: это важная «точка схода» старейшин тейпа, там они делятся опытом с молодыми и решают важные для рода вопросы.

Есть у спорной территории и историческая ценность (на этих землях находятся около 50 памятников культурного значения — например, родовые башни и могилы), и природная — здесь официально находится заповедник, в котором растут ценные лесные породы. Как считает Муцольгов и многие его коллеги по протесту, еще одна причина передачи земель Чечне — это нефть. «На землях, которые мы сегодня отстаиваем, находится порядка 70% площади нефтяного озера, — говорит активист. — Как мы помним, не так давно 49% акций „Чеченнефтехимпрома“ были переданы руководству республики Чечня. А еще „Роснефть“ не так давно получила лицензию на разработку Бамутско-Датыхского месторождения, [которое находится в граничащем с Ингушетией Ачхой-Мартановском районе]».

По мнению Муцольгова, Евкурова специально оставили на посту главы республики, чтобы он провел передачу земель Чечне: «Подписание этого соглашения стало расплатой за новое назначение — или же Москва специально его переназначила, чтобы провести этот закон».

«Про нефть [Евкуров], молчал, как про покойника, — смеется депутат Ахильгов. — Но я ему сказал на нашей последней встрече: „Не знаю, о каких именно, но о процентах вы договорились“». Ахильгов признает: 9 сентября он и сам проголосовал за то, чтобы утвердить Евкурова на посту главы республики. Теперь депутат выступает за его отставку.

Операция «Чечевица»

В течение первых дней акции один из ее лидеров Барах Чемурзиев покидал площадь всего на несколько часов — чтобы переодеться, немного отдохнуть и еще для того, чтобы рассказать «Медузе» о «типичной для Ингушетии» истории своей семьи.

Отец Чемурзиева родился в конце 1930-х годов в селе Ахки-Юрт в Пригородном районе — на территории между современными Ингушетией и Северной Осетией. Тогда район считался ингушской землей. В феврале 1944 года, когда Ахмет Чемурзиев был еще совсем маленьким, началась операция «Чечевица» — массовая депортация чеченцев и ингушей с родных земель.

«23 февраля всех мужчин по случаю дня советской армии пригласили на собрание», — рассказывает Барах. Спустя несколько часов им и их семьям объявили, что советская власть приняла решение навечно депортировать их в Казахстан — за то, что многие чеченцы и ингуши сотрудничали с немецко-фашистски оккупантами. «Парадокс заключается в том, что никаких оккупантов на нашей территории не было, — говорит Чемурзиев. — Они до нас не дошли, в отличие от осетин или кабардинцев. Но их не выселяли, а выслали нас».

Мужчин и женщин погрузили в грузовики, а потом в эшелоны, в которых уже были заготовлены нары сорок сантиметров высотой. В этих поездах в Казахстан и Киргизию переправили около 400 тысяч человек. Чемурзиев считает, что советская власть просто ждала нужного момента для депортации двух народов, которые несколько десятилетий сопротивлялись режиму. Территорию Чечено-Ингушской АССР (впервые она была образована в 1936 году) разделили между Северной Осетией, Грузией, Дагестаном и Ставропольским краем. Все имущество депортируемых перешло новым поселенцам.

В ссылку в Казахстан маленький Ахмет Чемурзиев, которому в тот год исполнилось семь, ехал с теткой, у которой как раз гостил в то время. Мама Ахмета умерла за несколько лет до этого, с отцом Маасом — дедом Бараха Чемурзиева — они встретились уже в Казахстане.

Там Мааса приговорили к году лагерей — за то, что украл с колхозного поля пригоршню зерна. Из тюрьмы его выпустили досрочно: «Там он серьезно заболел, они, наверное, подумали, что он уже не жилец», — рассказывает Барах. Чтобы выходить находящегося при смерти отца, 12-летний Ахмет по ночам воровал на станции каменный уголь и менял его на молоко. Маас выжил, у него было еще две жены, а общее количество его детей, внуков и правнуков сейчас, по словам Бараха, больше ста человек.

Из Казахстана Чемурзиевы уехали только через 13 лет — Ахмету тогда уже было двадцать. В 1957 году был принят указ о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, и люди стали массово возвращаться на свои земли, в свои дома. Впрочем, Чемурзиевы свой дом вернуть не смогли. Чечено-Ингушскую АССР решили возродить в других границах — и восточная часть Пригородного района, где родился отец Бараха, так и осталась в Северной Осетии.

«Владикавказ с момента своего основания в 1784 году всегда был военной базой России, — поясняет Барах, который много лет изучает историю своего народа. — Ингуши близки к чеченцам, а чеченцы всегда считались неблагонадежными. Поэтому империя старалась заселять территорию возле Владикавказа осетинами — считалось, что они преданные, покорные».

Некоторые исконно ингушские земли в Пригородном районе все же удалось получить назад. Речь идет о селе Тарское, которое до депортации ингушей называлось Ангушт. Это почти священное для ингушей место — именно там во второй половине XVIII века старейшины подписали договор о вступлении в Российскую Империю. «Русские стали называть жителей тех места сначала „ангушевцы“, потом „ингушевцы“, а потом „ингуши“, — рассказывает Чемурзиев. — И это название перенесли на все население от Владикавказа до Чечни».

К моменту возвращения из ссылки Тарское уже заселили осетины — но ингуши люди стали рыть землянки и селиться рядом. «Их травили, мучили, а потом осетины устали от настойчивости ингушей и сдались, — рассказывает Чемурзиев. — Сейчас есть Старый Ангушт и Новый, до сих пор там отдельно живут осетины и ингуши. Осетинские дети ходят в осетинскую школу, ингушские — в ингушскую».

Отец Бараха поселился в Грозном — там в те годы было много рабочих мест, переселенцы могли получить участок земли и построить дом. Туда же в итоге приехали и родители будущей жены Ахмета и матери Бараха. Ахмет и Роза познакомились в колхозе: «Прямо как в фильме „Свинарка и пастух“ или „Кубанские казаки“».

В 1958 году в Грозном вспыхнул первый крупный конфликт между переселенцами и вернувшимися ингушами и чеченцами: в пьяной драке зарезали русского рабочего — и его похороны переросли в массовую акцию протеста; сотни разъяренных горожан несколько дней выходили к зданию обкома партии и требовало вернуть чеченцев обратно в Казахстан. Чтобы утихомирить протестующих, в город ввели войска.

Еще через 25 лет — в январе 1973 года — ингуши вышли в центр Грозного с требованием вернуть Пригородный район в состав Чечено-Ингушской АССР или разрешить селиться там ингушам. Люди фактически молча простояли на улице три дня и три ночи; их разогнали поливальными машинами. Требования выполнены не были — а ситуация в итоге стала только хуже: в конце 1970-х в Северной Осетии прошли первые антиингушские погромы, в октябре 1981 в Орджоникидзе (современный Владикавказ) двое суток продолжались массовые беспорядки, спровоцированные тем, что ингуш убил таксиста-осетина. В город ввели войска, тогда же в Пригородном районе временно ограничили прописку ингушей.

О депортации в семье Чемурзиевых — кроме Бараха в семье родились еще три дочки — не говорили никогда. Бараху было уже 12 лет, когда он узнал, что его родители 13 лет жили в Казахстане. «В это тяжело было поверить, это звучало чудовищно, — вспоминает мужчина. — И я не поверил, потому что не мог допустить мысли, что советское государство могло сделать такую жестокость. Я исходил из того, что по телевизору и на уроках об этом не говорят, в газетах не пишут — подумал, отец что-то сочиняет». 

Сегодня 23 февраля в Ингушетии считается Днем памяти жертв депортации. До 2012 года эта дата отмечалась и в Чечне, но Рамзан Кадыров перенес ее на 10 мая (в этот день был убит его отец, Ахмат Кадыров), обосновав свое решение тем, что «республика должна отмечать все государственные праздники России наравне с другими регионам». «В Ингушетии тоже была попытка это сделать тоже, вот в феврале у нас была беседа с Евкуровым — рассказывает Барах Чемурзиев. — Он собрал блогеров и осторожно пытался эту тему пробить, но ему жестко указали, чтобы он даже [об этом] не думал».

Антикризисный управляющий

Барах Чемурзиев признается, что ни в детстве, ни в юности не испытывал тоски по родовым землям — хотя они часто ездили во Владикавказ с отцом, и тот рассказывал ему, что их предки жили в Пригородном районе. «Я был нормальным советским молодым человеком, образцовым пионером, комсомольцем, — вспоминает Барах. — Я больше был на стороне советской власти, чем на стороне всех этих историй».

В 1988 Чемурзиев ушел в армию и пообещал себе, что в республику не вернется. Он любил приключенческие и исторические романы — и ему хотелось увидеть те места, где жили и которыми вдохновлялись его любимые писатели и жили их герои. После дембеля он поступил в Ленинградский финансово-экономический институт имени Вознесенского (в 1991-м преобразован в Санкт-Петербургский университет экономики и финансов) — и только потом узнал, что Николай Вознесенский, первый зампред советского Совета министров, был одним из тех, кто подписал указ о депортации. После получения диплома Чемурзиев стал работать преподавателем в том же университете, получил еще одно высшее образование — юридическое — и женился.

Осенью 1992 года на территории Пригородного района произошел осетино-ингушский конфликт: после того как там убили несколько ингушей, начались жестокие боевые столкновения, в результате которых погибло 608 человек: 490 ингушей и 118 осетин. Пригородный район и сейчас остается частью Северной Осетии.

«На территории Северной Осетии до сих пор есть села, где запрещено селиться ингушам, — говорит Барах Чемурзиев. — Раньше это было запрещено официально, а сейчас если вы ингуш, вам будут улыбаться в лицо, но найдут причину, по которой не продадут дом. В селе моего отца Ахки-Юрт — сейчас оно называется Сунжа (не путать с городом Сунжа в Ингушетии — Прим. „Медузы“) — с 1944 года не живет ни один ингуш. Нас туда до сих пор не пускают».

Чемурзиев, впрочем, сдаваться не намерен. Он не только хочет купить дом на родной земле, но и попробовать устроиться на работу в Северо-Осетинский Государственный Университет. «Я уже подал туда документы, но думаю, что с моей активной жизнью здесь в республике, да еще и с моей национальностью, у меня мало шансов, — рассуждает он. — Национальность у нас на Кавказе — очень важный фактор для того, чтобы подниматься по социальной лестнице».

Чуть больше года назад Чемурзиев с женой Ассият и тремя детьми вернулся в Ингушетию. «Я уже хорошо погулял, а родители мои сейчас уже пожилые люди — пора им уже дань отдать, — объясняет он, добавляя, что Ахмет и Роза Чемурзиевы переехали в Ингушетию в 1994 году, когда в Грозном началась война. — Я же единственный сын. Пока сестры были не замужем, я еще мог отлынивать от возвращения».

«Я думал, что здесь меня ждет спокойная жизнь, — продолжает Чемурзиев. — Два моря рядом, буду ездить, в горы ходить, а тут началось». В Ингушетии мужчина, по его словам, быстро столкнулся со спецификой республики. «Все перевернуто, везде бардак. К нотариусу заходишь — он ошибки делает. Судьи — чудовищные ошибки совершают даже для России. Тротуаров нет, парков нет, — перечисляет он. — Нищенская республика, с бюджетом как у одного района Петербурга, а руководитель ездит на бронированном мерседесе в окружении пяти „Гелендвагенов“».

Чемурзиев стал критиковать местные порядки на своей страничке в фейсбуке и там же разъяснять, как можно изменить ситуацию к лучшему. Посты быстро расходились в интернете, с ним стали встречаться местные чиновники: «Представьте, что министр просит меня, чтобы я писал про них помягче». На митинги мужчина ходил, и когда жил в Петербурге, — но там старался «держаться на пятнадцатых ролях». В Ингушетии все изменилось. «Что-то нужно было менять, и кто-то должен был это начать, — говорит Чемурзиев. — Я был один из немногих, кто ждать не стал».

По словам мужчины, для него суть происходящего сейчас в Ингушетии не в национализме, а в пробуждении политического сознания. «Для меня это попытка поменять как-то мировоззрение людей. Ведь в Ингушетии люди сами создают себе трудности: там, где есть дверь, они лезут в окно. Люди должны участвовать в управлении республикой, в управлении селами, интересоваться бюджетами сел, как эти деньги распределяются, — говорит активист. — Они не должны закрывать глаза на нарушения чиновников, должны писать на них жалобы. Виноват не Евкуров, а ингуши, которые полностью переложили ответственность за свою судьбу на руководителя».

Утром 7 октября люди продолжали находиться на центральной площади Магаса. Ночь была холодной, и их ряды поредели — но все собеседники «Медузы» были уверены, что скоро здесь снова будет много народу. Накануне протестующим удалось добиться важной уступки: власти договорились согласовать акцию, и с понедельника она станет легальной. Впрочем, в документе, санкционирующем митинг, указано, что он должен начинаться не ранее 7 утра и заканчиваться не позднее 10 вечера — а люди на площади говорят, что не собираются уходить ночевать домой, пока парламент не проголосует по соглашению заново. В понедельник, 8 октября, представители протестующих должны поехать в Пятигорск на переговоры с полпредом президента по Северо-Кавказскому федеральному округу Александром Матовниковым.

Когда я спрашиваю, не боится ли Чемурзиев идти на конфликт с властью, он в первый и единственный раз за весь разговор упоминает Аллаха — «на все воля Всевышнего». «Я понимаю, что фактически мы пытаемся сорвать крупную сделку — а если речь там действительно идет о нефти, то это огромные деньги, — рассуждает активист. — И вот я туда своими комсомольскими замашками влез и пытаюсь этому всему помешать. Это не может остаться безнаказанным: одно дело — отстаивать права каких-то народов, другое — влезть в экономическую сделку». Впрочем, если предложат, Чемурзиев сейчас уже готов и к тому, чтобы поработать в правительстве. «Я вообще люблю новые проекты, — говорит он и шутит: — Особенно мне нравится роль антикризисного управляющего».