Как две собаки, четыре кошки и сотня попугаев изменили жизнь целого дома престарелых Фрагмент книги Атула Гаванде «Все мы смертны»

В октябре в издательстве Corpus при поддержке фонда «Эволюция» вышла книга американского хирурга-эндокринолога и журналиста Атула Гаванде «Все мы смертны». Автор рассказывает, как в современной культуре менялось и продолжает меняться отношение к старости и смерти. С разрешения издательства «Медуза» публикует два отрывка из главы «Может быть и лучше» — о том, как врач из штата Нью-Йорк в 1990-х завел в доме престарелых нескольких животных и сотню птиц — и изменил жизнь всех его обитателей и сотрудников.

Это случилось в 1991 году в маленьком городке Нью-Берлин на севере штата Нью-Йорк. Молодой врач по имени Билл Томас провел эксперимент. Он сам не до конца понимал, что делает. Ему исполнился 31 год, он меньше двух лет назад закончил резидентуру и стал семейным врачом, а совсем недавно он занял должность главного врача дома престарелых «Чейз-Мемориал», где проживало 80 глубоких стариков с тяжелой инвалидностью. Примерно у половины постояльцев были различные физические недуги, а у четырех из пяти — болезнь Альцгеймера или другие формы когнитивных расстройств.

До этого Томас работал врачом скорой помощи в больнице напротив дома престарелых. К нему на прием попадали люди с конкретными проблемами, которые было легко решить, — например, сломанная нога или ребенок, засунувший ягоду в нос. Если у больного было что-то более серьезное — например, подлинной причиной перелома ноги была старческая деменция, — то рабочий регламент Томаса предполагал, что он должен проигнорировать эту фоновую проблему либо направить больного к другим специалистам — скажем, в тот же дом престарелых. Поэтому Билл Томас и согласился занять должность главврача: для него это была возможность поставить дело иначе.

Персонал «Чейз-Мемориал» не ощущал никаких особых сложностей в своей работе, но глаза Билла Томаса еще не замылились, и он ясно видел отчаяние в каждой палате. Дом престарелых мог вызвать депрессию даже у собственного главврача. Билл решил все изменить. Первым делом он собирался наладить все то, в чем профессионально разбирался как врач. Он видел, что обитатели его учреждения совершенно обессилены и что дух их сломлен. Сначала доктор заподозрил влияние какого-то неучтенного заболевания или неправильного сочетания медикаментов. Поэтому он провел медицинский осмотр всех пациентов, распорядился сделать анализы и провести другие исследования, назначил другие лекарства. Прошло несколько недель, исследования были проведены и нужные изменения сделаны, однако результат был практически нулевым — разве что счета за медицинские услуги заметно выросли, а медсестры сбились с ног. Старшая медсестра поговорила с Биллом и убедила его остановиться.

«Я перепутал уход с лечением», — признался мне Билл. Однако доктор Томас не сдался. Он пришел к выводу, что в его доме престарелых не хватает одного очень существенного ингредиента — жизни как таковой. И доктор решил в качестве эксперимента назначить пациентам жизнь — для начала в малых дозах. Его идея была столь же безумной и наивной, сколь и гениальной. А то, что он заставил персонал и обитателей дома престарелых воплотить эту идею в жизнь, — настоящее маленькое чудо.

<…>

Билл Томас был убежден, что правильная жизнь — это жизнь максимально независимая. И именно в этом обитателям «Чейз-Мемориал» было отказано. Билл близко познакомился со всеми своими подопечными. Бывшие учителя, домохозяйки, рабочие, владельцы магазинчиков — в общем, те же люди, что окружали его в детстве и юности. Билл считал, что жизнь этих людей может стать лучше. И он решил немножко оживить дом престарелых — примерно так же, как делал у себя на ферме: буквально добавить сюда живых существ. Если в жизни его подопечных появятся растения, животные и дети, если он наполнит ими дом престарелых — что тогда будет?

Билл отправился к руководству «Чейз-Мемориал». Предложил подать заявку на небольшой грант, которыми штат Нью-Йорк поддерживал инновационные проекты. Роджер Хэлберт — администратор, который и принял Томаса на работу, — в принципе одобрил идею. Он был рад попробовать что-нибудь новое. За 20 лет в «Чейз-Мемориал» Хэлберт обеспечил своему заведению безупречную репутацию и постоянно придумывал для обитателей новые занятия. Так что проект Билла Томаса казался вполне логичным продолжением этих инноваций. Команда администраторов засела писать заявку на грант, однако Билл Томас затеял куда более масштабные перемены, чем думал Хэлберт.

Тем временем Томас объяснил, каков ход его мыслей. Цель его предложения — устранить «три бича» жизни в доме престарелых: скуку, одиночество и беспомощность. Чтобы искоренить эти беды, нужно привнести жизнь. Надо поставить во все комнаты растения в горшках. Расчистить лужайку и разбить там цветник и огород. И завести животных.

На первый взгляд ничего сложного. Однако животные — это особый вопрос, их могут не разрешить из соображении гигиены и безопасности. Впрочем, по законам штата Нью-Йорк в доме престарелых может жить одна собака или одна кошка. Хэлберт сказал Биллу, что они уже два или три раза пытались завести собаку, но ничем хорошим это не кончилось. Собаки попадались с неважным характером, да и ухаживать за ними оказалось трудно. Впрочем, он готов попробовать еще раз.

— Давайте заведем сразу двух псов? — сказал Томас.

— Это незаконно, — возразил Хэлберт.

— Ну давайте хотя бы впишем это в нашу заявку, — настаивал Томас.

Повисла пауза. Даже такой крошечный шаг противоречил не просто основным принципам законодательства, регулирующего деятельность домов престарелых, но самому смыслу существования таких учреждений — ведь он потенциально угрожал здоровью и безопасности стариков. Хэлберту было трудно принять подобную идею. Мы с ним недавно беседовали, и он в красках рассказал мне, как все это было:

«В совещании также принимали участие старшая медсестра Лоис Грейсинг, старший аниматор, социальный работник… и вот я смотрю на них и вижу, как они переглядываются, закатывают глаза и говорят: „Как это интересно!“ Я говорю: „Хорошо, я впишу двух собак“. А сам думаю: „Ну, я не то чтобы в таком же восторге, как вы все, но двух собак я впишу“.

Но тут Билл спрашивает:

— А кошек?

Я говорю:

— Каких еще кошек? Мы и так уже вписали двух собак!

— Не все же любят собак, — говорит Билл. — Многие любят кошек.

— То есть мы хотим и кошек, и собак?! — говорю я.

— Давайте впишем, — настаивает Билл. — Нам же понадобится предмет для торга.

— Хорошо, я впишу одного кота, — решаюсь я.

— Нет-нет-нет! У нас же два этажа. Нужно по две кошки на этаж!

— Мы что, хотим заявить отделу здравоохранения, что заводим двух собак и четырех кошек?!

— Ага, именно, давайте так и запишем.

Я говорю:

— Да записать-то я запишу. Но, по-моему, мы зарываемся. С ними этот номер не пройдет.

И тут Билл говорит:

— Да, и еще же птицы!

Я ему говорю, что в законе черным по белому прописано: держать птиц в домах престарелых запрещено.

А он на это:

— Да вы только представьте себе — вот посмотрите в окно, — представьте себе, что сейчас январь или февраль. Вокруг метровый слой снега. Что вы здесь слышите зимой, в нашем доме престарелых?

— Кто-то стонет, — отвечаю я. — Кто-то, может, и смеется. Там и сям включены телевизоры, может, немного слишком громко. Ну, еще объявления по громкоговорителю…

— А еще что?

— Наверное, разговоры медсестер друг с другом и с подопечными.

— Да, — говорит Билл, — но разве это звуки жизни? Разве в них есть радость?

— А что же, тут птичье пение должно раздаваться?

— Вот именно!

— Ну и сколько птиц должны обеспечить это пение?

— Скажем, около сотни, — говорит Билл.

— СТО ПТИЦ? В доме престарелых?! Да вы в своем уме? Вам приходилось жить в доме, где держат двух собак, четырех кошек и сотню птиц?

— Нет, — говорит он, — но, может быть, стоит попробовать?

В общем, похоже, у нас с доктором Томасом разные подходы. А у остальных троих тем временем уже глаза на лоб полезли, сидят и только шепчут: „Боже милостивый! Зачем нам все это?“

Я говорю:

— Доктор Томас, я на вашей стороне. Я готов мыслить нестандартно. Но я не уверен, что хочу, чтобы мое учреждение стало похоже на зоопарк. И чтобы здесь пахло, как в зоопарке. Так что я не представляю себе, как мы это организуем.

Он говорит:

— Положитесь на меня.

— Если вы докажете мне, что дело стоит того, — говорю я».

Этих слов Томас и дожидался. Ведь Хэлберт не сказал «нет». Они провели еще несколько совещаний, и Томас взял начальство измором. Он твердил про «три бича», упирал на то, что обитатели домов престарелых умирают не от старости, а от скуки, одиночества и беспомощности, и что он хочет найти средство против этих напастей. Ради такой цели надо испробовать все методы!

Они подали заявление на грант. Хэлберт считал, что шансов нет. Но Томас настоял, чтобы они все вместе поехали в столицу штата и лично поговорили с чиновниками, чтобы склонить их на свою сторону. И они получили грант и добились всех необходимых исключений и послаблений в законе. И когда грант был одобрен, вспоминает Хэлберт, он сказал себе: «Господи, и теперь придется все это делать».

Задача наладить процесс была возложена на старшую медсестру Лоис Грейсинг. Ей было уже за шестьдесят, и она почти всю жизнь проработала в домах престарелых. Поэтому ей пришлась по душе мысль привнести новизну в жизнь стариков и сделать ее лучше. Она говорила мне, что для нее это был «великий эксперимент», и решила, что ее задача — найти компромисс между несколько избыточным оптимизмом Билла Томаса и осторожностью и косностью остальных сотрудников.

Задача была не из легких. В каждой организации есть своя устоявшаяся культура, свои представления о работе. «Корпоративная культура — это сумма общих привычек и ожиданий», — говорит Томас. С его точки зрения, именно привычки и ожидания вывели на первый план внутренний распорядок и безопасность, а не качество жизни, именно привычки и ожидания не позволяли дому престарелых завести даже одну-единственную собаку. Билл хотел, чтобы в доме было как можно больше животных, зелени и детей, чтобы они прочно вошли в жизнь каждого обитателя. Естественно, это в какой-то степени помешает работе сотрудников катиться по привычной колее, но ведь это тоже часть плана! «Корпоративная культура чудовищно инерционна, — говорит Томас. — На то она и культура. Она актуальна, пока держится. Культура душит новаторство в зародыше».

Чтобы остановить эту инерцию, Билл решил, что нужно атаковать непосредственно осторожность и косность — «ударить их побольнее», как он выразился. Билл назвал это «большим взрывом»: не надо заводить одну собаку, кошку или птицу, а потом смотреть, какая у кого будет реакция. Надо завести всех животных сразу — и по возможности одновременно.

Той же осенью в доме престарелых появилась борзая по кличке Таргет, мопс Джинджер, четыре кошки, а также птицы. Были выброшены все искусственные растения, во все комнаты поставили горшки с живыми. Дети сотрудников стали после школы заходить на работу к родителям, друзья и родные постояльцев разбили за домом садик и оборудовали детскую площадку. Это была шоковая терапия.

Приведу один пример, который хорошо говорит о размахе перемен: администрация приобрела сотню волнистых попугайчиков, и их доставили всех сразу. Кто-нибудь знает, как разместить сто попугаев в доме престарелых? Нет, никто. Кроме того, когда грузовик с птицами прибыл, выяснилось, что клетки для них еще не привезли. Поэтому водитель просто выпустил птичек в салон красоты на первом этаже, закрыл дверь и уехал. Клетки приехали под вечер, и то не собранные, а в плоских коробках. По словам Билла Томаса, это было «сущее столпотворение». Вспоминая об этом, Билл до сих пор улыбается. Такой уж он человек.

Они с Джуди, старшая медсестра Лоис Грейсинг и еще кто-то из сотрудников несколько часов собирали клетки, вылавливали попугайчиков из тучи перьев в салоне и разносили птиц по комнатам. А старички собрались под окнами салона и смотрели. Чуть животики не надорвали со смеху, говорит Билл. Вспоминая, какими неопытными были сотрудники «Чейз-Мемориал», он только руками разводит: «Мы совершенно не понимали, что творим. Ни-че-го не соображали». Но это и было самое прекрасное. Их невежество было столь полным и всеохватным, что никто не знал, откуда ждать опасностей, и просто делал свое дело — в том числе и сами старички. Все, кто был физически в состоянии, выстилали клетки газетами, искали матрасики и миски для кошек и собак, звали детей помогать. Кругом царил восторженный хаос — или, как дипломатически выразилась Лоис Грейсинг, «приподнятое настроение».

Многочисленные проблемы приходилось решать по мере поступления: например, как, собственно, кормить животных? Решили устраивать ежедневные «обходы». Джуди раздобыла в расформированной психиатрической клинике старую тележку для лекарств и сделала из нее «птицемобиль». Птицемобиль нагрузили птичьим, собачьим и кошачьим кормом, и кто-нибудь из сотрудников объезжал с ним комнату за комнатой, менял газеты в клетках и кормил зверей. Томас заметил, что был какой-то восхитительный парадокс в том, чтобы раздавать сахарные косточки с тележки, на которой когда-то развозили тонны нейролептиков.

Случались и всевозможные накладки — и каждая из них грозила положить конец эксперименту. Однажды Биллу Томасу в три часа ночи позвонила дежурная медсестра. В этом не было ничего необычного: он же как-никак главный врач. Но медсестра хотел поговорить вовсе не с Биллом. Она потребовала к телефону Джуди. Билл передал трубку жене.

— Ваша собака нагадила на пол, — сообщила Джуди медсестра. — Приезжайте и уберите за ней.

Медсестра считала, что подобное не входит в ее обязанности. Не для того она училась в школе медсестер, чтобы убирать за собаками! Джуди отказалась приезжать. Да, были некоторые сложности, признается Билл. Наутро, прибыв на работу, он обнаружил, что медсестра поставила над кучкой стул, чтобы в нее никто не наступил, и ушла домой.

Одни сотрудники полагали, что нужно нанять в штат кого-то для профессионального ухода за животными — это и в самом деле не входило в обязанности медсестер, к тому же никому за это не доплачивали. Более того, зарплату сотрудникам не повышали уже года два, а то и три, поскольку бюджет штата сократил расходы на содержание домов престарелых. Разве можно рассчитывать, что тот же штат выделит деньги на зверей, птиц и растения? Другие считали, что нужно организовать все как дома: уход за животными следует распределить между всеми по справедливости. Когда держишь домашних животных, всякое бывает, и кто оказался поблизости, тот и решает проблему, будь он хоть директор, хоть санитарка. На самом деле это была битва противоположных мировоззрений: что же такое «Чейз-Мемориал» — больница или дом?

Вторую точку зрения всеми силами поддерживала Лоис Грейсинг. Она помогала сотрудникам распределить обязанности. Постепенно все сотрудники согласились, что наполнить «Чейз-Мемориал» жизнью — задача для всех и для каждого. И все они занимались этим не потому, что согласились с какими-то рациональными доводами или пошли на компромисс, а потому, что скоро было уже невозможно не заметить, как полезны перемены для обитателей дома престарелых: они стали просыпаться и оживать. «Даже те, кто, как мы считали, уже навсегда утратил дар речи, вдруг начали говорить, — вспоминает Билл Томас. — Те, кто уже давно замкнулся в себе и вообще не выходил из комнаты, теперь просили у дежурной сестры разрешения погулять с собачкой».

Попугайчиков разобрали по комнатам и каждому дали имя. В глазах обитателей дома престарелых понемногу загорался свет. Билл Томас написал об этой истории целую книгу, в которой приводит цитаты из дневников сотрудников, которые дают понять, какое прочное место заняли звери и птицы в повседневной жизни обитателей дома престарелых — даже тех, у кого была тяжелая деменция:

«Гэс прямо обожает птиц. Слушает их пение и предлагает им свой кофе».

«Наши подопечные облегчают мне работу — многие подробно рассказывают, как прошел день у их птичек (например, „весь день пела“, „плохо ест“, „повеселела“)».

«М. С. сегодня пошла со мной в „птичий обход“. Обычно она сидит под дверью кладовки и смотрит, как я хожу туда-сюда, поэтому сегодня я пригласил ее пройтись со мной. Она согласилась с большим жаром, и мы отправились в путь. Я подсыпал корм и менял воду, а М. С. держала миску с зерном. Я подробно рассказывал ей, что делаю, а когда устраивал попугайчикам душ, она заливалась смехом».

Итак, в число обитателей дома престарелых «Чейз-Мемориал» теперь входили сто попугайчиков, четыре собаки и две кошки, а также колония кроликов и несколько кур-несушек. А еще несколько сотен комнатных растений и замечательный цветник и огород. Кроме того, при доме престарелых открыли детский сад для детей сотрудников и кружки для школьников.

Ученые анализировали результаты этой программы в течение двух лет, по целому ряду параметров сравнивая обитателей «Чейз-Мемориал» с обитателями другого дома престарелых неподалеку. Исследование показало, что в среднем количество врачебных предписаний на каждого обитателя в «Чейз-Мемориал» сократилось вдвое по сравнению с контрольной группой. Особенно резко снизилась потребность в антипсихотических средствах вроде галоперидола. Общие расходы на лекарства составили всего 30% от расходов контрольного дома престарелых. Смертность снизилась на 15%. В чем тут дело, ученые понять не могли. Но у Билла Томаса была своя версия: «Я считаю, что снижение смертности вполне можно объяснить фундаментальной человеческой потребностью в смысле жизни».

И некоторые исследования подтверждают этот вывод. В начале семидесятых психологи Джудит Роден и Эллен Лангер провели в одном из домов престарелых в Коннектикуте эксперимент: всем обитателям раздали по растению в горшке. Половине поручили поливать растение и прочитали лекцию о пользе выполнения повседневных обязанностей. Другая половина не должна была поливать растение — это делал за них кто-то другой — и выслушала лекцию о том, что за их благополучие отвечают сотрудники дома престарелых. Через полтора года оказалось, что старики, у которых появились обязанности — даже такие несложные, как поливка комнатных растений, — лучше сохранили активность и остроту ума. И, похоже, они дольше жили

Билл Томас в своей книге приводит историю своего подопечного мистера Л. За три месяца до того, как Л. поступил в дом престарелых, у него умерла жена, с которой они прожили вместе более 60 лет. Он потерял аппетит, его детям приходилось все больше и больше помогать ему с повседневными делами. Потом он загнал машину в кювет, и полиция предположила, что это могла быть попытка самоубийства. Когда мистер Л. выписался из больницы, родные отправили его в «Чейз-Мемориал».

Билл вспоминает, как они познакомились: «Я не понимал, почему он жив до сих пор. События последних трех месяцев до основания разрушили его привычный мир. Он потерял жену, дом, свободу, а хуже всего — окончательно перестал понимать, в чем смысл дальнейшего существования. Жизнь утратила всякую радость».

Очутившись в доме престарелых, мистер Л. стремительно угасал, несмотря на антидепрессанты и попытки его приободрить. Он перестал ходить. Целыми днями лежал в постели. Отказывался от еды. Но тут как раз запустили программу с животными, и мистеру Л. предложили взять к себе в комнату пару попугайчиков. «Он согласился с безразличием человека, уверенного, что скоро умрет», — вспоминает Томас.

Но вскоре все изменилось. «Поначалу перемены были еле заметны. Мистер Л. стал садиться в постели так, чтобы лучше видеть, чем заняты его новые питомцы». Он стал давать советы сотрудникам, приходившим ухаживать за птицами, рассказывал, что они любят и как у них дела. Попугайчики его вытаскивали. По мнению Билла Томаса, это наглядное подтверждение его гипотезы о том, что могут дать человеку другие живые существа. Вместо скуки — непредсказуемость. Вместо одиночества — компания. Вместо беспомощности — возможность о ком-то заботиться.

«Мистер Л. снова начал есть, одеваться и выходить из комнаты, — рассказывает Томас. — С собаками нужно было гулять каждый день после обеда, и он дал нам понять, что теперь это его работа». Через три месяца мистер Л. вернулся к себе домой. Билл Томас до сих пор убежден, что программа спасла ему жизнь.

Так это или нет на самом деле — не столь уж и важно. Главный результат эксперимента Билла Томаса — даже не подтверждение его гипотезы, что ощущение осмысленности жизни снижает смертность среди немощных стариков. Главный результат — что это ощущение им можно обеспечить, и точка. Осмысленной, приятной и стоящей можно сделать даже жизнь стариков с очень тяжелой деменцией, плохо осознающих, что происходит вокруг. Измерить, насколько именно повысилась вера человека в то, что ему стоит жить дальше, конечно, гораздо труднее, чем просто сосчитать, насколько меньше ему теперь нужно лекарств или насколько дольше он проживет. Но это и есть самое важное.