«Я человек неверующий, мне проще говорить» Интервью Владимира Шахрина. Он выступает за строительство храма в Екатеринбурге

14 мая лидер группы «Чайф» Владимир Шахрин опубликовал на екатеринбургском сайте Е1 статью в защиту строительства храма Святой Екатерины. Вокруг строительства в городе несколько дней проходили столкновения между активистами, полицией и людьми, называвшими себя защитниками храма. Музыкант, изначально выступавший против возведения храма в других местах, сейчас поддерживает проект: выбор в качестве площадки сквера в центре города он считает хорошим компромиссом, а протестующих назвал «жертвами манипуляторов». Спецкор «Медузы» Андрей Перцев поговорил с Владимиром Шахриным о его отношении к властям и спонсорам строительства храма — а также о протесте, взрослении и Егоре Летове.

— Вы сторонник строительства храма в сквере. Почему?

— Мне сложно встать на сторону противников храма. История не двухдневная: это не то что вчера начали неожиданно ставить храм — и вдруг народ охерел от неожиданности. Девять лет идет эта история! Девять лет идет, по сути, диалог с горожанами. Изначально хотели восстановить этот храм на том историческом месте — на площади Труда, где фонтан «Каменный цветок». Я был в числе противников этого места. Ходил в СМИ, искал аргументы: там уже была поставлена часовенка. Для меня эта площадь важна: фонтан я помню с детства, здесь мы пускали кораблики. Пространство имеет определенную архитектурную ценность: тут стоят здания в стиле конструктивизма. То есть — совершенно нет.

Люди пошли, придумали: чтобы не занимать ничью землю, давайте мы построим храм на воде, отсыплем остров, очистим реку Исеть. Начали очищать Исеть — народ снова против, и я тоже был против: нет, мне это не нравится. Там исторически сложившаяся панорама: кинотеатр «Космос» 1970-х годов, левее —стадион «Динамо» в стиле конструктивизма, красиво! Нет, нет и нет!

После был объявлен конкурс — выставили несколько мест, никем не выкупленных, — и проведены общественные слушания в интернете. Проголосовать два раза было нельзя. Получились такие результаты: порядка 60% за, 20% — против, и 20% — кому пофиг вообще; из тех, кто проголосовал. В это же время был сделан опрос ВЦИОМ, который показал: 40% — за, 20% — против, остальным — пофиг. Был сделан опрос ФСО: результаты примерно те же.

Некая историческая справедливость на стороне этого храма, мы его действительно в свое время разрушили. Город Екатеринбург, святая Екатерина, православных людей много — все логично. Я сам неверующий человек, я не православный. Мне в этом отношении проще говорить, надо мной не висит религиозная догма, мне не говорил батюшка в церкви: «Иди и сделай то-то, ты — православный человек, ты должен быть за храм». Я не должен. Когда мне моя совесть говорила: надо выступить против, — я выходил и говорил против. Но не в этой ситуации. Я понимаю, что этот храм должен быть — и должен быть в центре.

— Защитники сквера рассказывают, что в центре храмов достаточно, но они пустуют. Ажиотажа в церквях и я не вижу.

— В центре много музеев и много театров, и они тоже не с утра до вечера полные стоят. Люди находятся там, только когда идет спектакль или когда проводится какая-то значимая выставка. Но это не значит, что музеи и театры не надо финансировать из бюджета — а они почти все финансируются из бюджета — и [надо] закрывать.

Меня лично ничего не связывает со сквером. На этом месте ничего не происходит, там нет ничего такого, чего нельзя было бы сделать в любом другом месте. Лежать на травке? Отойди в исторический сквер через мост, и там та же самая травка, те же самые газоны — лежи! Еще через мост делают хороший современный сквер. Нужно более дикое место? Ну отойди к «Ельцин-центру», там тоже набережная. Саму прогулочную зону по берегу проект не перекрывает, а люди гуляют в основном там. Перекрывается, по сути, одна аллейка наискосок, до всех этих лавочек, до фонтанов, где собираются люди, где проходят концерты.

Зимой в сквере никого нет. Я специально месяца полтора назад набрал в «Гугле» «все скверы Екатеринбурга», вылезло 200 с чем-то скверов, но не этот. Летом ребята останавливались тут покурить травку, потому что это идеальное место: если едет полиция, видно издалека. Сальсу танцевали на берегу реки, а не на аллеях сквера, но даже если бы и там — танцевать можно у фонтана, у «Ельцин-центра». Места — во!

— Среди протестующих немало жителей близлежащих домов — им хочется рядом прогуляться среди деревьев, вывести куда-то детей!

— Человек 50 местных жителей, которые гуляли, там есть, но можно пройти подальше и гулять, кататься на велосипеде. Строительство в сквере — не идеальное решение, но это компромисс для меня, это компромиссное решение, которое устраивает обе стороны. 

— Вернее, должно устраивать — защитники сквера компромисса не видят.

— Когда они говорят: нам все равно, но только не здесь — это тоже не компромисс, потому что он не устраивает ту сторону. 

— Инициаторы строительства храма — [компания] РМК — тоже двигаться не хотят!

— Это не упыри какие-то, не душегубы, не какие-то зажравшиеся чиновники. Это люди, которые занимаются тяжелым металлургическим бизнесом, очень важным для этого региона, которые после 1990-х годов многие предприятия подняли из руин. Там некоторые населенные пункты, как Карабаш, где был металлургический завод, в Челябинской области, в 1980–90-х [это было] место непригодное для жизни. Люди были уверены, что они там просто умрут, потому что им уехать некуда, они там квартиру не могут продать. Они же [РМК] очистили город, привели в порядок. Там жить можно.

Пышма — там стоит металлургическое производство УГМК. В 1980-е годы в Свердловской [области] «парень из Пышмы» — было имя нарицательное, типа все вообще… Сейчас там, может, покруче, чем в Екатеринбурге, во многих пониманиях. Там и спортивные площадки, и стадионы, два музея — автомобильный и военной техники.

Эти люди — да, богатые, миллиардеры, но они здесь живут, в этом городе, у них дети учатся здесь, они не на Багамах или еще где-то живут, они искренне за этот город переживают, содержат все спортивные площадки. Ночь музыки, которая проходит в Екатеринбурге, — это просто роскошная история, когда весь город на всю ночь летом становится музыкальной столицей. Там 200 площадок музыкальных, которые работают всю ночь. Билеты не продаются, это бесплатно. Но мы же взрослые люди, мы понимаем: кто-то за это заплатил. Да, я понимаю, что я могу себе позволить высказать непопулярное мнение, но быть честным по отношению к себе.

— А что горожане думают о вашем мнении?

— Я сам не читаю отзывы в интернете, но мне мои друзья начали присылать, что обо мне говорят за эти последние два дня. Там очень часто говорят: вот, продался, начал петь под дудку попов. В 1980-е, в 1990-е — я всегда говорил что думаю и сейчас говорю что думаю. Я знал, какое количество говна в интернете на меня выльется, я взрослый мальчик. Отчитываться я не собираюсь, но у меня есть дети и внуки, которым я честно должен в лицо смотреть. Я могу сказать, что никаких денег не брал.

Я не был знаком с [главой Русской медной компании Игорем] Алтушкиным, когда вписался в эту историю, но у меня есть знакомый парень, который с друзьями восстанавливает заброшенный и разрушенный храм в одном селе. Мы с [гитаристом «Чайфа»] Вовкой Бегуновым десять лет им немножко помогаем, но это какая помощь? 25 тысяч, 50 тысяч рублей, где-то приехать, поддержать, чтобы селяне тоже помогли. Было ясно, что мы никогда этот храм не достроим, а он там нужен. В деревне храм — некая нравственная планка, туда не придешь пьяным, сраным, сквернословить не будешь, материться не будешь. В храме свадьба может не просто пьянкой быть, как это часто бывает на селе. Как и поминки. Я через фонд Святой Екатерины попросился на встречу с Игорем Алтушкиным и рассказал эту историю. Он послал людей посмотреть — посмотрели и дали миллион рублей. Парни отчитались, Алтушкин с ними встретился и дал еще миллион. В Верхотурье храмовый комплекс они практически отреставрировали уже.

— А зачем им это? Зачем нужен Екатерининский храм?

— Люди поставили себе некий обет, цель — вернем исторический храм Святой Екатерины. Ничего плохого я в этом не вижу, даже как некрещеный человек. Меня не пугают как таковые храмы. Да, есть какие-то непорядочные попы, есть какие-то деяния церковников, которые периодически всплывают и нам не нравятся. Мне это точно так же не нравится. Но есть огромное количество искренне верующих людей.

Я не видел, чтобы непосредственно в храме творились какие-то непотребства. Там все равно люди могут подумать о себе, о каких-то нравственных вещах, решить что-то для себя. Меня больше смущает чудовищное количество винных магазинов в шаговой доступности. В спальных районах они просто в каждом доме, а то и не по одному! И никто вообще не протестует. Ты мимо не можешь пройти, там бухло дешевое, дрянное — хочешь не хочешь выпиваешь, потому что дешево, доступно. 

— Напротив храма на месте недостроенного здания спонсоры хотят обустроить жилой комплекс — так что коммерческий интерес тут есть.

— Недострой стоит уже сто лет, пусть хоть доделают его — уже смотреть невозможно, тряпки только меняют: сгниет плакат — следующим затянут. Это так же, как с этой пресловутой башней. Конечно, вокруг нее все хороводы водили. Но эта жутковатая конструкция 30 лет стояла в центре города, на набережной вокруг нее было огорожено. По техническим особенностям из нее было можно сделать только арт-объект с подсветкой, стоил бы он 350 миллионов.

— Многие творческие люди из Екатеринбурга защитников сквера поддерживают и приходят к ним, например режиссер Николай Коляда. Вы за храм — у вас группа поддержки есть?

— Во-первых, это его [Коляды] право. Во-вторых, Коля — занятой человек, он занимается театром с утра до вечера, он может просто не владеть ситуацией. Ему его друзья прислали на фейсбук, что мракобесы бьют детей и сносят этот всеми любимый парк. Я не думаю, что он сам в этом парке гулял, ему некогда в этом парке гулять. Многие мои друзья согласны со мной. Когда Е1 напечатал мой текст, пришло море сообщений: молодец, что не зассал, наконец-то кто-то это сказал, озвучил нашу позицию.

— А сами они почему не высказывают мнение? Ведь это точка зрения власти, по сути.

— Аргумента два. Первый: высказывания помешают бизнесу, кто-то отвернется. Второй: не буду встревать, чтобы не полились куча говна, чтобы не заклевали.

Я считаю, что у меня достаточно большой запас прочности, время лечит все, оно расставит многие вещи по своим местам. Я уверен, что молодым людям, которые «кто не скачет, тот за храм», через несколько десятков лет станет стыдно. У меня есть поступки в молодости, за которые стыдно сейчас: мы сдуру с друзьями переворачивали милицейскую машину пустую, не знаю зачем — «круто же, давай перевернем». В соседнем дворе стояла голубятня — давай ее развернем задом наперед, охеренно же, хозяин выйдет завтра и увидит. Зачем мы это делали? Это возраст, это нормальная история. Я не осуждаю, понимаю — но искренне верю, что огромному количеству этих парней и девчонок будет за свои поступки стыдно.

Мы требуем от власти, от чиновников, от полиции: закон превыше всего, нам нужно вернуть Россию в правовое поле. Да, это главная проблема нашей страны. Как только мы вернем ее в правовое поле, все будут равны перед законом — наладится очень многое. Но получается, что чиновники и менты должны, а мы-то нет — мы за правду, поэтому можем в полицейского плюнуть, чужую собственность портить. Хочется сказать: где вы были, когда проводились общественные слушания, где вы были, когда шли выборы в гордуму? Почему вы не выбрали депутатов, которые могли бы отстоять ваше мнение? Но эти же точно ребята перед выборами говорили: на хер, надо бойкотировать, это все профанация. Ну получите! Депутатами стали те, за кого вы не голосовали.

Городскую думу мы точно можем выбрать. Я даже не за выборы всероссийские агитирую, хотя я хожу на них, все равно голосую, хоть понимаю, что за последние 16 лет мой кандидат ни разу не набрал полутора процентов голосов.

— А кто этот кандидат?

— Ну, я голосую! Демократия — это когда меньшинство подчиняется мнению большинства. Большинство проголосовало так. Я абсолютно не фанат Путина и прочее, но я понимаю, что за свои 60 лет лучше я не видел. Может быть, когда-то будет лучше на Руси, но на моем веку лучше не было пока. Может, доживу. Я не идеализирую, но я пытаюсь сделать, чтобы было по-другому, я хожу и голосую за других персонажей, это нормально. 

— А может, противостояние жесткое еще и потому, что дело не только в храме? Люди тоже хотят, чтобы в стране было по-другому. Недовольство растет, рейтинги власти падают. Гражданам хочется выразить протест.

— Мы об этом говорили с Алтушкиным, он это прекрасно понимает. Он говорит: мы понимаем, что дело не в храме, что у людей наболело. Тут с пенсией проехали, тут зарплаты не растут, покупательная способность падает, экономическая ситуация тяжелая, и у людей возникает протест против власти. Но это не та история.

— Вы вспомнили о вале отрицательных отзывов на ваше выступление в поддержку храма — почему их так много, как думаете?

— Мы проигрываем на информационной поляне. Молодые ребята умеют свое мнение, свою мысль подать доходчиво, очень наглядно — и, соответственно, умеют замылить и забанить другую точку зрения. Мы начинаем объяснять: для Е1 я написал текст на трех листах. Знакомые говорят: «Вова, никто из людей, до кого ты хочешь достучаться, не читает три листа, им это на хер не нужно. Вот столько должно быть!» (Показывает один абзац.) Никто до конца не дочитал, все прочитали заголовок: Шахрин высказался в защиту строителей храма. «Говно ваш Шахрин, мы его пластинки сожжем!»

— Люди долго ждали, когда свое мнение выскажет бывший мэр Евгений Ройзман — но он не спешил. В чем могла быть причина?

— Он же был мэром, когда для храма планировалась площадь Труда и остров на воде — он поддерживал эти площадки. Я был против. Он говорил: нормальное место, можно строить. Как мэр Женя мало чем отличился: не сменил команду, не провел ни одного значимого документа, революционного, для города. Он проводил приемы граждан, люди приходили со своими чаяниями — потом он звонил Алтушкину и (другому спонсору строительства храма гендиректору УГМК Андрею) Козицыну: надо помочь — и те помогали. Поэтому он и поддерживал храм.

Сейчас он не мэр и озвучивает протестные истории, но все равно старается отмалчиваться — понимает, что вспомнят и мордой ткнут. Он, в принципе, не подонок, Женька, он нормальный человек, просто выбрал политическую карьеру — в ней надо лавировать. Он хороший горожанин — много для города сделал, музей лично собрал, с народом умеет разговаривать. (Евгений Ройзман в 1999 году создал Музей невьянской иконы на основе своего собрания икон.)

— С областной властью у вас какие отношения?

— Я с ней стараюсь не поддерживать контактов.

— Свердловский рок в 1980-е был протестным, остросоциальным, сейчас многие его представители поддерживают инициативы власти. Юлия Чичерина, например, активно поддерживает [самопровозглашенные республики Донбасса] ДНР и ЛНР. Что изменилось? Что произошло?

— Мы все меняемся, мы взрослеем, наши взгляды меняются. Это Юлино право, она ездит в Донбасс, искренне поет. Я не езжу туда, я и в Крыму не был ни разу. Вовка Бегунов у нас был несколько раз в Крыму, это его родина, он там родился. Он говорит: я просто люблю там бывать, мне там нравится, и стало круто, удобно. Никакой политики, абсолютно житейская практичность. Что касается истории с Донбассом, со всей историей Новороссии, время, я думаю, покажет, лет через 20, что это было, кто был прав и чем это закончится.

В 2014 году, когда все только началось, к нам поехали беженцы, а мне мои друзья с Украины звонили и говорили — Вова, не верь, это все херня, никто не стреляет, кучка сепаратистов затеяла заварушку. Но рядом у меня дом отдыха полностью отдали под беженцев — они вышли из обстрелов буквально в трусах, я им помогал, вещи покупал. Они не захотели вступать в ряды ополчения, они просто сбежали, потому что захотели жить и сохранить свои семьи. Я знаю людей, которые сейчас живут под Луганском. Они просто говорят — нам хочется, чтобы это просто закончилось, хоть как, вообще любым способом, мы устали. Но при этом они очень боятся — идет пятый год существования ЛНР, жители там сотрудничали (с властями) так или иначе, вдруг Украина начнет преследовать за такое сотрудничество?

— Вы собираетесь приехать в сквер к протестующим?

— Я был на молебне — просто стало интересно. Много людей было, говорят, что их свозили на автобусах. Да, привозили — из дальних приходов. Сторонников храма много — их правда много. У меня из окна виден кафедральный собор. На Пасху была жуткая погода, валил дождь, ветер. 20 тысяч человек крестным ходом шло, это же тоже горожане! Их мнение тоже надо уважать. На «Нашествие» тоже на автобусах приезжают — это же не значит, что их силой гонят. Был на одном из протестных сходов — было много вменяемых людей, мы разговаривали. Я пытался объяснить, что в моем понимании это компромиссный вариант. Да, тут что-то пострадает, но при этом тот вариант может устроить всех. Вот прямо уперлись за несколько деревьев. Ну не станет меньше деревьев, не станет!

Все равно мы все городские вопросы на улице, на площади не решим. Среди противников храма в сквере тоже нет согласованной позиции. Политолог Федор Крашенинников говорит — только не в сквере, давайте на площади 1905 года, депутат Константин Киселев всеми руками и ногами против площади, я, кстати, тоже против. Всем нужно немножко остыть, нужно выдохнуть. Мне вот не нравится — «кто не скачет, тот за храм». Это херовая шутка. Если им кажется, что это прикольно, то это совсем не прикольно.

— Сейчас время постмодерна, любая цитата идет в ход.

— Вы [внешне] очень похожи на Егора Летова, в то время, когда мы с ним познакомились. У нас был один очень серьезный разговор в конце 80-х годов. Он мне рассказывал свое понимание, как должно быть все устроено. Я ему говорю: «Слушай, Егор, ты по большому счету в прозе пересказываешь слова революционной песни „Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем!“ (цитирует текст „Интернационала“ — прим. „Медузы“) Ты понимаешь, что это утопия?»

Идеального государства не существует, его вообще нет. Любое государство по своей сути тоталитарная машина. Здесь помягче, здесь пожестче. Я говорю слова очень взрослого человека, что, скорее всего, лет 30 назад я бы был тоже на той стороне и не воспринимал все эти аргументы, говорил бы: мне похер, мы тут сами все знаем. Я протестующих по большому счету не осуждаю, кроме тех, кто начинает распылять газ баллончиком или оскорблять полицейских и чоповцев.