Конец давно устаревшего идолопоклонничества Антон Долин — о неожиданных итогах Каннского кинофестиваля

25 мая завершился Каннский кинофестиваль. «Золотую пальмовую ветвь» получил корейский режиссер Пон Чжун Хо за фильм «Паразиты». Квентин Тарантино и Педро Альмодовар остались без наград. Кинокритик «Медузы» Антон Долин объясняет, почему это не трагедия.

Решения каннского жюри с мексиканцем Алехандро Гонсалесом Иньярриту во главе оказались и логичными, и неожиданными. Закономерным было награждение «Золотой пальмовой ветвью» фильма, вышедшего в лидеры критических симпатий, — остросоциальных, парадоксальных, остроумных «Паразитов» корейца Пон Чжун Хо. Этот вердикт внесет 72-й Каннский фестиваль в число исторических: впервые главный приз уедет в Корею, в списке лауреатов появилось новое для многих имя и лицо. Очевидным был и актерский приз Антонио Бандерасу за его оглушительную работу в «Боли и славе» Педро Альмодовара. Шок вызвало другое: отсутствие в числе лауреатов режиссеров, в чьей победе многие аналитики не сомневались — того же Альмодовара (ему прочили главную награду), Тарантино, Малика, Лоуча и Джармуша. 

Разочарованные не жалеют крепких словечек для тех, кому достались призы. А среди них и дебютантка Мати Диоп, чья «Атлантика» получила Гран-при (в каннской иерархии это «серебро»), французы Селин Сьямма с «Портретом девушки в огне» — фильмом о трагическом романе двух молодых женщин, художницы и ее модели (приз за сценарий), и Ладж Ли с политическим триллером о бунтах в парижских предместьях «Отверженные», бразильцы Клебер Мендонса-младший и Жулиано Дорнелес с «Бакурау» — неовестерном о бунте одураченных политиками крестьян против капиталистов-убийц (они поделили Приз жюри). Говорят о тайных каннских квотах, что довольно смешно. Очевидно, правила отбора картин в конкурс непрозрачны — каждый год там оказывается несколько слабых (часто французских) лент. Однако невозможно себе представить, как к Иньярриту и его коллегам по жюри приходит директор фестиваля Тьерри Фремо или иной представитель воображаемого либерального обкома и требует непременно отдать награды меньшинствам, женщинам и чернокожим. Тем не менее, многие в эту конспирологическую теорию искренне верят. 

Больше всего это напоминает старый советский анекдот о чудаке-провинциале у московского памятника Пушкину. «Это он „Муму“ написал?». «Что вы, „Муму“ написал Тургенев!», — отвечает местный житель. Приезжий поникает: «Как же так, „Муму“ Тургенев написал, а памятник Пушкину поставили». Точно так же россияне — включая тех, кто в Каннах не был и ни одного фильма не видел — расстроены тем, что в конкурсе был сам Тарантино (подставьте любую другую известную фамилию), а наградили не пойми кого. 

Меж тем, если попробовать отрешиться от сильных чувств, выбор каннского жюри предстанет цельным и концептуальным. Они наградили кинематографистов нового поколения, которые в прямой или метафорической форме говорят о современной ситуации в мире. Вот, собственно, и все. Что до художественности премированных фильмов (вопрос всегда спорный), то задолго до раздачи наград у каждого из них были яростные поклонники среди критиков всего мира. Напротив, по поводу Альмодовара, Тарантино или Малика звучало множество скептических голосов. 

Многое проясняет еще один важный приз. За лучшую режиссуру был награжден «Молодой Ахмед» бельгийских братьев Дарденнов, живых классиков, ныне собравших полный набор каннских трофеев (у их фильмов уже есть призы за сценарий, мужскую и женскую роли, Гран-при и две «Золотые пальмовые ветви»). Как же так — Тарантино с пустыми руками, а Дарденны опять премированы? Но и здесь просматривается железная логика. «Боль и слава» Альмодовара, «Однажды в… Голливуде» Тарантино, «Скрытая жизнь» Малика — картины, погруженные в прошлое, напитанные ностальгией, замкнутые в, безусловно, прекрасных авторских мирах создавших их гениев. «Молодой Ахмед» — на острие современности. Пусть попытка Дарденнов проанализировать и понять соблазн радикального исламизма не до конца удалась, но их искренний гуманистический призыв к милосердию, их аскетичный, прозрачный, неизменно выразительный киноязык и даже их неизменная житейская скромность производят сильное впечатление на фоне необузданных культов других Авторов с большой буквы. 

Канны-2019 кладут конец этому давно устаревшему идолопоклонничеству. Забавно вспомнить, что впервые такую акцию осуществил Дэвид Кроненберг ровно 20 лет назад, в 1999-м. Тогда в конкурсе с блестящими фильмами были Дэвид Линч, Леос Каракс, Такеси Китано, а также нынешние участники Джим Джармуш и Педро Альмодовар. «Золотую Пальмовую Ветвь» жюри отдало не этим любимцам публики, а мало кому известным Дарденнам с их «Розеттой». Многим это казалось концом света, зал возмущенно свистел, критики тонули в собственном сарказме. Реальность тогда впервые вломилась в двери мраморной башни Большого Кинематографа, а теперь прочно там обосновалась. Не пора ли к этому привыкнуть? Тем более, что великие режиссеры прошлого живы-здоровы, работают, не жалуются и снимают замечательное кино, которое мы продолжаем смотреть.   

В кулуарах на протяжении всего фестиваля бесконечно звучали такие доводы в пользу великих: «Дайте уже Альмодовару, он заслужил» или «Тарантино — это любовь, если его не наградят, больше не поеду в Канны». По большому счету, подобные формулы хуже любого приговора. Можно спорить о том, являются ли «Боль и слава» или «Однажды в… Голливуде» шедеврами их создателей или уступают прежним заслугам, можно обсуждать достоинства или недостатки «Паразитов» и «Атлантики». Наконец, задаваться вечным вопросом о том, кому нужнее «Пальма» — обожаемым всем миром Альмодовару с Тарантино или молодым Пон Чжун Хо с Мати Диоп. Но по-настоящему интересен другой вопрос: чья победа нужнее кинематографу, чья победа поможет сдвинуться ему с мертвой точки, а чья лишь подтвердит составленные тысячу лет назад иерархии. Ответ на него и был дан в Каннах.