«Мне боязно за себя, но за будущее страны еще более боязно» Священник Димитрий Климов — о письме в защиту узников «московского дела»

Больше ста священников Русской православной церкви подписали письмо в защиту узников «московского дела», в котором призывают судебную власть пересмотреть приговоры фигурантам и отпустить их на свободу. Одним из первых письмо подписал протоиерей Димитрий Климов, настоятель Свято-Никольского кафедрального собора в городе Калач-на-Дону Волгоградской области. В 2015 году большой резонанс имело выступление отца Димитрия на местном казачьем кругу, в ходе которого он резко раскритиковал милитаристскую риторику власти и лицемерную пропаганду патриотизма. Сейчас на его аватаре в фейсбуке — фотография фигуранта «московского дела» Егора Жукова. «Медуза» поговорила со священником о том, почему он подписал нынешнее письмо и как в Калаче-на-Дону реагируют на события в Москве.

— Кто был инициатором письма? Как вы о нем узнали?

— Инициатором письма был, к сожалению, не я. Об этом письме я узнал через интернет. Там нет определенного автора, это авторство коллективное всех подписавшихся. Все, кто подписали, — все авторы.

— Что лично вас заставило подписать это письмо?

— Импульсом было то, что в этом письме достаточно четко, ясно и кратко сформулированы основные мысли, которые сейчас беспокоят очень многих. Понимаете, нельзя сказать, что только церковь расколота, общество у нас всё расколото, все мы в какой-то степени разбиты на фракции, на какие-то политические союзы, предпочтения. Но дело даже не в этом, а в том, что сейчас очень многими людьми церковь воспринимается как сообщество глухое, отстраненное от всех проблем. И то, что пытались сделать большевики с церковью, такое ощущение, что начало получаться у теперешних уж не знаю кого — сделать ее таким гетто, куда заводили бы иностранцев и показывали, что у нас есть кусочек старины, полюбуйтесь и езжайте дальше.

Сейчас то же самое. Я не скажу, что люди перестали обращаться в церковь с житейскими вопросами, этого как раз меньше не стало, но с какими-то вопросами мировоззренческими в церковь сейчас идут намного меньше, потому что не слышат от нее вразумительного ответа на то, что общество будоражит. Это вопросы справедливости, вопросы добра и зла, вопросы разумности или неразумности того исторического пути, который сейчас выбирает Россия. Это ведь очень серьезные вопросы, это не просто политическая конъюнктура, не способ заявить о себе и пропиариться на каких-то лозунгах и политических событиях. Это вопросы, которые являются той средой, где общество созревает — гражданское общество, властные структуры. Печально, что церковь на это никак не откликается, никаких комментариев не дает.

Кто-то считает, что не этим должны заниматься священники, они должны молиться, не выходить из храма и там общаться с людьми, которые к ним приходят. Но я считаю, что на такие вещи нужно как-то реагировать.

— Для вас это пастырское высказывание? Гражданское?

— Во-первых, пастырское. Потому что я считаю, что те мысли, которые мы высказали в этом письме, совершенно не противоречат, более того, наоборот, подтверждают какие-то христианские истины. Во-вторых, гражданское, потому что меня никто гражданства, собственно говоря, не лишал. В-третьих, с гражданской позицией связано то, что я — родитель, у меня трое детей, и мне не все равно, в какой стране эти дети будут жить. В какой-то степени это забота об их будущем.

Причем я хочу подчеркнуть, что то, о чем мы в письме писали, — это не «либеральный взгляд». Некоторые как-то странно реагируют на это заявление как на заявление особенно либеральных священников. Там очень разные священники с очень разными политическими воззрениями, с разным образованием, историческим и любым другим. Но если глубже вчитаться в письмо, то его посыл очень консервативный, потому что мы не хотим расшатывать власть.

Давайте вспомним, что такое власть по определению еще древних философов. Власть — это три ветви: судебная, законодательная и исполнительная. В империи по-другому: там император, у которого все эти ветви. Мы, по конституции, президентская республика, где эти три ветви власти должны быть независимы друг от друга. Мы этим письмом хотим укрепить судебную власть, укрепить ее авторитет, сказать, что этот авторитет она сама расшатывает. А если судебная власть будет расшатывать свой авторитет, то люди научатся добиваться справедливости другими способами.

Потому что справедливость — это как гравитация, она есть всегда, это закон, который никуда ты не денешь. Особенно если вспомнить исторический опыт нашей страны, а именно опыт построения справедливейшего социального уклада здесь на земле — опыт неудачный, но, по крайней мере, имевшийся. Учитывая этот опыт, у многих людей есть настоящая потребность в справедливости. Многие знают, что она должна быть в государстве, и, более того, государство как раз существует, чтобы она была. И если люди не будут видеть, что они могут добиться справедливости в суде, совершенно естественно, что они будут добиваться ее другими способами. Например, у бандитов. Например, просто положив себе в карман пистолет. Например, палками. Например, камнями. Разве это нормально? Разве это то, что нам нужно?

Мы-то как раз не призываем к революции, мы не хотим майдана; мы хотим, чтобы не было революции, не было майдана. Но суды подобными решениями, подобными приговорами как раз превращают себя в революционеров, которые подталкивают общество к возмущению и недоверию.

— Заместитель председателя отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского патриархата Вахтанг Кипшидзе заявил, что в этом письме цитаты из Священного писания перемешаны с политической риторикой. Как бы вы могли это прокомментировать?

— В любом тексте много чего перемешано, только глупый человек строит текст на одном источнике. Текст состоит из разных мыслей, а мысли у человека появляются из всяких книг, и священных, и несвященных, и сложных, и простых, и популярных, и научных. Я считаю, нельзя инкриминировать то, что тексты перемешаны.

Другое дело, что уважаемый Вахтанг высказался в том духе, что мы прикрываем политические декларации [религиозными текстами]. Так вот, я готов заверить всех патриархийных чиновников, что ни один из подписавших священников не имеет никаких политических претензий, никто из нас власти не хочет и не поддерживает какую-либо политическую силу в этих устремлениях.

Это высказывание [Кипшидзе] было, во-первых, очень скоропалительным. Во-вторых, что касается адвокатов, которых он советует оплатить, то надо все-таки сказать, как раз юридическая поддержка там оказывается, и нет проблемы с тем, чтобы кто-то носил им передачки, продукты и так далее. Главное, в чем эти ребята сейчас нуждаются, — это в поддержке, в солидарности общества. И как раз эту солидарность мы, священники, сейчас высказали. И это особенно важно, учитывая, что некоторые из этих ребят — верующие и воцерковленные.

— Есть ли какие-то внутрицерковные дискуссии, которые стоят за ситуацией с этим письмом?

— Конечно, есть. Между правым и левыми, можно сказать. Мы в какой-то степени левые. А есть правые государственники, которые очень опасаются майдана и революции и считают, что, если не эта власть, то все рухнет. Их немало среди православных, хотя я не могу сказать, что большинство. И эти люди считают, что мы льем воду на мельницу определенных политических сил. Ну и люди боятся — может, они телевизор смотрят больше, чем надо, какой-то передоз у них от этого. Кстати, Алексей Навальный разместил у себя в твиттере наше письмо, так там один из самых приличных комментов был — «О, новости из параллельной вселенной».

Но, в любом случае, я с уважением отношусь к любому мнению. Дискуссии у нас есть, но хватает ума и той, и другой стороне держаться в рамках. Есть только некоторые отмороженные личности, которые начинают проклинать, кричать, что все агенты Госдепа. Но это везде у нас сейчас.

Я еще раз повторяю: мы тоже не хотим революции, мы тоже не хотим майдана, тоже не хотим насильственного свержения власти, за которым непременно последует гражданское противостояние, если не война, и, естественно, кровь. Этого никто из нормальных людей не хочет. Но одни почему-то в этих настроениях и брожениях винят оппозицию, а я считаю, что в большей степени в этом виновата власть. Я считаю Николая II одним из главных революционеров, по вине которого произошла революция. Так же, как и в Украине, я считаю, что Янукович — главный революционер, по вине которого майдан и случился. У нас идет к тому же. Если власть этого не поймет и будет пытаться одной рукой договориться, а другой — давить дальше, тогда этот взрыв неизбежен. Мы как раз хотим этот возмущение предотвратить. Мы хотим, чтобы к судебной власти было доверие.

— Вам не боязно это все говорить? Насколько вы как священник свободен в своих выступлениях? Может ли священнику за подобные высказывания грозить какое-то наказание?

— Я думаю, наказание грозить может, и мне в какой-то степени боязно, но мне еще больше боязно за то, что происходит с нашей страной, и еще может произойти — что будет с моими детьми, в каком обществе они будут жить. А с нами, конечно, что-то может произойти. Если патриархия предпримет какие-то репрессивные меры против нас, то в этом смысле мы бесправны совершенно. И готовы ко всему.

— Вы живете и служите в относительно небольшом городе Калач-на-Дону. Как там воспринимается происходящее в Москве? Потому что нам часто говорят, что происходящее в столицах никого не интересует, а люди живут себе обычной своей жизнью.

— В какой-то степени это правда. У меня больше всего калачевцев в «Одноклассниках», там вообще никто на это письмо не отреагировал — три лайка из шести тысяч друзей. Это тоже процессы, которые мне совершенно не нравятся, — когда молодежь, самые активные люди уезжает куда-то в центр, в Волгоград и в Москву, и очень чувствуется расслоение.

Но я-то историк, я знаю, что вопросы все-таки решаются не в провинции. Когда в 1917 году власть поменялась в Петрограде, кто в том же Калаче знал о том, что там случилось? Пришли красные, сказали: теперь будут красные. Пришли белые, сказали: теперь будут белые. ГКЧП в 1991 году — что тут решалось, в Волгограде или в Калаче? Все решалось в Москве.

— В какой-то момент действительно казалось, что церковь оторвана от общества, по крайней мере, от некоторой его части. Теперь она предстает в непривычной роли защитницы от произвола. Как вы думаете, это тенденция? К этим переменам есть стремление внутри самой церкви?

— Я думаю, да. Сейчас люди понимают, что страх перед какими-то репрессиями, перед какими-то церковными прещениями, все же меньше, чем страх за будущее нашей страны.

Мы, конечно, написали это письмо не потому, что спрос рождает предложение, а потому что это был порыв совести очень многих людей. Но это оказалось очень востребовано, люди ждут от церкви именно этого. И когда они не слышат этих вразумительных простых слов, они разочаровываются. Казалось бы, так быть не должно, нельзя разочаровываться в церкви, когда ты разочаровываешься в священнике. Но так происходит. Люди видят, что священники молчат, и начинают думать, что они равнодушные, а неравнодушные только, когда дело касается их кармана. И люди просто разворачиваются и уходят. В какой-то степени это наша миссионерская задача, чтобы люди увидели, что священники готовы разговаривать на такие темы.

Заметьте, что сейчас на сайте Синодального отдела по взаимоотношениям с обществом и СМИ появилась куда более взвешенная реакция на наше письмо, в которой есть не только негативная, но и позитивная часть. В негативной части там говорится о том, что мы священники из девяти стран, из Австрии, Украины, Китая, откуда нам, собственно, знать подробности, если мы не листали материалы дела — дескать, их только судьи знают, поэтому и высказываться не надо. А вторая часть очень конструктивная: принято решение создать околоцерковную комиссию, которая будет разбираться в подробностях дела и искать справедливость. Если это окончится освобождением людей, то вообще будет идеально.