«Смещение судей Советом Федерации нарушает саму Конституцию» Бывший федеральный судья Сергей Пашин — о том, почему начатая Путиным реформа судов окончательно уничтожит их независимость

15 января Владимир Путин предложил переписать российскую Конституцию, внеся в нее целый ряд поправок. В том числе президент предложил ограничить приоритет международного права над российским и захотел получить право вносить в Совет Федерации представления об отрешении судей от должности. Еще Путин хочет заставить Конституционный суд проверять законопроекты на законность — до того, как он их подпишет. Поправки он собирается пакетом вынести на «общенародное голосование» — они уже внесены в Госдуму. «Медуза» попросила объяснить последствия реформы для российских судов Сергея Пашина — федерального судью в отставке, автора закона о Конституционном суде 1991 года, а также соавтора законов «О статусе судей» и «О суде присяжных».

— Какую общую цель вы видите в новой реформе судебной власти и что она значит для российских судов?

— В реформе есть некая идеологическая часть. Она связана с отмежеванием от органов по защите прав человека, которые выступают на международной арене. Она также предполагает укрепление суверенитета России и национального законодательства, в том числе конституционного. Но многие нормы, которые предлагаются, на самом деле уже содержатся в Конституции — и про суверенитет, и про верховенство Конституции, и про то, что Россия может заключать международные договоры и вступать в организации и соглашения, только если они соответствуют конституционным нормам.

А для судебной системы это будет означать, что президентская администрация фактически сместит систему сдержек и противовесов в нашей стране в пользу президентской власти. Потому что если президент, а не высшая квалификационная коллегия будет рассматривать дела судей и преследовать их дисциплинарно, то он получит чрезмерный контроль над органами, которые должны проверять конституционность и правомерность его же указов. То есть судьи, по сути, теряют независимость, и их несменяемость находится под угрозой.

Кроме того, предложение о смещении судей Советом Федерации, я бы сказал, нарушает саму Конституцию. Потому что судья, которого сместил Совет Федерации, еще и жаловаться не сможет. Конституция предполагает право всех граждан на судебную защиту. И на высшую квалификационную коллегию судья мог пожаловаться, а на Совет Федерации не сможет. Как на него жаловаться? Да и разве Совет Федерации потратит несколько часов на персональное рассмотрение дела судьи? Нет, это будет очень быстрая чиновничья процедура.

— То есть реформа нарушает принцип независимости судебной власти?

— Принцип независимости судей и самостоятельности судебной власти.

— Но сейчас Совет Федерации уже назначает судей. В чем принципиальное отличие?

— Одно дело — назначать судей. Во всех странах судей назначают не судьи, а кто-то. Например, в США их назначает президент с ведома и согласия сената. То есть существуют процедуры, которые позволяют другим ветвям власти формировать судейский корпус. Но после этого судьи оказываются независимы — они получают должность и никак не зависят от того, кто их назначил. В свое время президент [Ричард] Никсон сказал про одного из судей, которого он сам назначил: «Моя самая большая ошибка сидит в Верховном суде США». Этот судья не стал выслуживаться, но президент ничего не мог с ним сделать. Это самое важное. Назначение — это одно, а смещение — другое. Судья не должен жить под дамокловым мечом и рисковать должностью потому, что он отменил или признал недействующим указ своего благодетеля.

— Вы сказали, что везде судей назначают представители других ветвей власти. Почему не сделать судебную ветвь полностью автономной?

— Полная автономность — это миф. Ее не может быть и нигде нет. Речь идет о системе сдержек и противовесов. Судебная власть зависит от других ветвей хотя бы потому, что сама должна выполнять законы. Но судьи независимы. Например, есть правила, что судью нельзя сместить или переместить в другой суд без его согласия.

— Есть распространенное мнение, что российский суд уже полностью зависит от власти. Если это действительно так, то что поменяется сейчас? Это просто закрепят на бумаге?

— Видите ли, надписи на бумаге имеют самостоятельную силу. Действительно, существует порочная практика зависимости от президента, его чиновников, силовиков и даже губернаторов. Хотя по Конституции суды должны снабжаться только из федерального бюджета, но есть примеры, когда суды для капитального ремонта привлекали внебюджетные средства — то, что им давали региональные власти. Это грубейшее нарушение, но те, кто получал эти средства, до сих пор у власти в судебной системе.

По сути, сейчас речь идет о создании некой практики, которая окончательно закрепостит суды. Надо понимать, что системные отношения — это одно, а поведение конкретных судей — другое. Как бы ни была зависима судебная система, но конкретный судья способен вынести справедливое решение — опираясь на свою совесть и на свое гражданское мужество.

Сказать, что судьи совсем в цепях, — я бы не сказал. Но есть серьезные рычаги и возможности давления. Не в последнюю очередь потому, что судьи хотят, чтобы их труд был оценен. Хотят повышения в должности. А если они этого хотят, то они проходят через комиссию при президенте РФ, где заседают силовики. И они могут указать, что судья слишком часто оправдывает — возможно, он коррупционер. Судьи и так зависимы, если они хотят делать карьеру. Но это не значит, что все готовы жертвовать своей совестью.

— Теперь пойти против системы будет еще сложнее?

— Да, это становится едва ли не самоубийственным. Понятно, что какие-то нарушения можно найти всегда и преследовать судей дисциплинарно. Ну и надлежащего разбирательства не будет. Совет Федерации не будет заседать как суд и рассматривать все обстоятельства — это будет междусобойчик чиновников. Чиновники администрации через президента передадут документы против судьи чиновникам из Совета Федерации, а те проголосуют.

— Какие основные рычаги давления на судей есть сейчас?

— Главное — бюджетный процесс. Сколько будет выделено на Верховный суд, на Конституционный суд и так далее.

Кроме того, важный рычаг — инфраструктура. Администрация президента располагает санаториями, курортами, дачами, автомобилями, охраной. И высшие судьи причастны ко всем этим прелестям. Судьи — часть номенклатуры. И этим, конечно, скованы.

— Российские судьи сейчас имеют и чувствуют хоть какую-то независимость?

— Судьи осознают себя частью власти. И в этом смысле независимость не сильно востребована. Я знавал одно дело, где совет судей прямо записал в представление о прекращении полномочий одной женщины-судьи, что ее разговоры о независимости суда «не способствуют эффективной работе». Они прямо говорят: вам надо мясорубку крутить, а вы о независимости рассуждаете. Люди не хотят независимости, они хотят соответствовать. Они работают с учетом пожеланий власти и, конечно, не хотят ссориться с силовиками. Также нужно учитывать, что многие судьи — выходцы из прокуроров и оперов. Многие из них искренне полагают, что делают полезное дело. Отсюда и ничтожная доля оправданий в нашей стране — 0,3%. При Сталине было больше — тогда было 7%.

— То есть даже попытки судей сопротивляться давлению — редкость?

— Это единичные случаи, но это происходит. Когда-то выносят решения и против власти. Например, по делам о защите чести и достоинства. По уголовным делам оправданий почти нет, но фактически судьи тоже понимают, что если человек невиновен, то на каторгу его отправлять нехорошо. Поэтому у нас есть эвфемизм оправдания — условное наказание. Или когда человеку назначают наказание в пределах уже отбытого в СИЗО.

— То есть и со стороны судей есть понимание, что условный срок означает невиновность?

— Не всегда, но вообще говоря да. Не оправдывать же. Тогда будут неприятности у следователей, у прокуроров, которые «свои» — в отличие от людей, которых судят. А так и волки сыты, и овцы целы. В общем, выработалась такая уродливая система вынесения решений.

— После этой путинской реформы у судей останутся хоть какие-то механизмы защиты от давления?

— Принятие решения — индивидуальная вещь. Судья может поступить честно в любой момент. Таких судей называют неуправляемыми. И теперь их будет легче убрать по самым надуманным поводам. И это серьезно.

— Возможно ли решить проблему зависимости судов без реформирования политической сферы?

— Я не политик, но прекрасно знаю, что не было в нашей стране судебной реформы, которая бы шла снизу. Все судебные реформы шли сверху. Государь Александр II, который провел великую судебную реформу, оставался самодержцем и абсолютным монархом. Тем не менее внутри империи была так называемая Судебная республика. Так что вполне возможно обеспечить независимость суда без каких-то потрясений и серьезных политических реформ. Судебная система может, наоборот, стать катализатором политических реформ. И те, кто будут даровать судьям независимость, должны это понимать. Но теоретически это возможно, когда первое лицо государства хочет войти в историю царем-освободителем и царем, который провел судебную реформу. То есть работает на благо страны, а не на благо своей камарильи. Так что это вопрос, чего хочет первое лицо. Кем оно хочет прослыть и войти в историю.

— Но, как вы сами упомянули, в российских судах многое держится на неформальных отношениях — например, судей с прокурорами.

— Да, таких моментов очень много. Например, когда я был судьей, ко мне приходили опера и рассказывали плохие истории о подсудимых: «Мы их прищучили на этом, но вы должны понимать, что за ними еще есть всякие злодейства». Конечно, эти неформальные связи опутали судей. Да, есть рычаги борьбы с этим — например, судьи должны вносить в специальный журнал все непроцессуальные обращения. Но фактически это происходит крайне редко, да и основные непроцессуальные обращения исходят от председателей судов. И судья, который вносит в этот журнал информацию о непроцессуальных обращениях, не знает, каким боком ему это выйдет.

Как и везде, в судах очень многое делается не по закону, а на основе неформальных отношений. Это Россия — здесь живут не по закону, а по понятиям.

— Зависимость судов можно как-то снизить в таких условиях?

— Самый простой шаг — ввести суд присяжных по большому количеству уголовных дел и по гражданским делам. Присяжные находятся за рамками этого негласного сговора, и отсюда у них большое количество оправданий. Они интересуются доказательствами, а не тем, накажут ли следователя. Им важно, пойдет человек в клетке на каторгу после их решения или домой.

— Еще один пункт из путинской реформы — Конституционный суд будет проверять законопроекты на конституционность до их принятия. Вы считаете это ослаблением КС. Почему?

— Есть конституционный контроль предварительный, и есть последующий. Предварительный, то есть работа с законопроектами, — свойство конституционных советов и других органов, которые являются не столько судебными, сколько совещательными. А суд пустяками не занимается: законопроектов великое множество и президент все время их подписывает. Конституционный суд резко повысит свою нагрузку, если начнет работать с ними. Ну а раз повышается нагрузка, повышается и зависимость. Надо будет как-то организовать работу по законопроектам, и меньше времени останется на работу с теми же указами президента. Это очевидно.

Ну и самое главное. Вы одобрили законопроект, президент его подписал, а потом гражданин пишет в КС, что закон не конституционен. А там сидят те же судьи и говорят: мы уже сказали, что он конституционен. Как они будут это все отменять? Ведь когда вы говорите, что законопроект конституционен, вы еще не понимаете всех его последствий. Вы не знаете правоотношений, которые сложатся на его основе, а просто абстрактно прикидываете: правильно ли указаны статьи, на месте ли запятые, наверно, законопроект хороший. А вот потом уже жизнь начинает подбрасывать вам жалобы на закон.

Да и вообще, есть государственно-правовое управление [президента РФ]. Оно читает все эти тексты и пишет президенту заключение. КС становится частью этого управления — подручными президента.

— Многих смутили слова Путина о верховенстве национального права над международным. Что изменится в этой сфере?

— Видите ли, уже сейчас Конституционный суд говорит, что определенные решения ЕСПЧ не должны действовать. И ничего хорошего от всей этой идеи ждать не приходится. Сама идея уже содержится в Конституции, и если президент просто хочет ее повторить — это плохая законодательная техника, но это не так опасно. А если развить эти нормы, то дальше развивать их некуда. Может быть что-то очень плохое. Например, схожие права с Конституционным судом по этому вопросу может получить Верховный суд. А уж они наработают. Уж они наработают.

— Объясните, чем это опасно.

— Потому что Верховный суд больше — у нас там 170 судей — и ближе к народу. В отличие от КС, он осуществляет контроль по конкретным делам. И уже сейчас Верховный суд взял такую моду: ЕСПЧ выносит решение, что человека незаконно содержали под стражей или содержали в пыточных условиях, и Верховный суд в этих условиях должен пересмотреть состоявшиеся приговоры. С 2016 года они перестали это делать, указывая, что права человека нарушены, но это никак не сказалось на приговоре, и пусть он сидит дальше. То есть Верховный суд уклоняется от реального восстановления человека в правах. А это очень опасно.

— Как вы оцениваете сам процесс и скорость подготовки поправок?

— У нас хорошо соблюдают порядок: процедуры и ритуалы. Формально все можно делать быстро, но спешка не способствует качеству всех этих проектов. Но тут и не идет речь о качестве. Речь тут о лояльности и верности. И соответствующие чины их проявляют.

Я бы вообще не говорил о том, что это реформа. Это конституционная не реформация, а деформация. Но если есть люди, готовые принять в этом участие, то что сказать — бог им судья.

— Вы были автором первого закона о Конституционном суде 1991 года. Как вы сейчас оцениваете то, чем стал этот орган?

— На самом деле, с болью. И КС пришел к этому, по сути, 7 октября 1993 года, когда его полномочия были приостановлены, у судей стали отбирать всякие льготы и они поняли, что против лома нет приема. И несколько сбавили первоначальный апломб. Президент Ельцин поставил их на место, причем самым грубым способом. Да еще и дважды написал в преамбуле указа от 7 октября, что Конституционный суд дважды ставил Россию на грань гражданской войны.

С этого момента КС окончательно влился в номенклатуру. То, что он делает сплошь и рядом, называется «стратегическое избегание» — разбирает маловажные вопросы, а от решения важных уклоняется. Ну и в той или иной степени всегда на стороне власти. Когда что-то действительное важное — в позиции КС можно не сомневаться. Оно будет в пользу власть предержащих.

— Почему мы тогда теперь должны переживать за него?

— Правосудие — дело индивидуальное. В составе КС всегда были если не диссиденты, то люди, которым дорого право. Эти люди не могли переломить большинство, но демонстрировали хотя бы юридической общественности некоторые неправовые конституционные подходы своими особыми мнениями. Это само по себе важно, потому что если дать судьям реальную независимость, то эти ростки могут сыграть свою роль.

— То есть сейчас эту независимость полностью зачищают?

— Ну да. Но мы в любом случае должны поддерживать судей и судебную власть — хотя бы в расчете на дальнейшие правовые решения. Мы без судебной власти не можем. Наш народ в числе своих ценностей, кроме соборности, имеет еще и справедливость. Нам важно, чтобы все было по совести. Для других народов, например, очень важен порядок или соблюдение ритуалов. Для нас важнее справедливость и милосердие. Мы склонны защищать суд. Потому что хотим, чтобы где-то была справедливость, которой не дождешься у чиновников. У нашего народа два источника справедливости: первое лицо и суд. Хотим, чтобы все было по справедливости.