Мой ребенок на домашнем аресте. Мой ребенок ждет суда Ирина Кравцова рассказывает, как дело «Нового величия» изменило жизнь семьи Павликовых

Рано утром в середине марта 2018 года полицейские ворвались в квартиру семьи Павликовых и потребовали, чтобы их 17-летняя дочь призналась, что состоит в экстремистской группировке «Новое величие». Такое же обвинение предъявили еще девяти людям. Позже выяснилось, что главным свидетелем обвинения был полицейский информатор: он предложил активистам, познакомившимся в телеграм-чатах, основать политическую организацию, арендовал помещение для встреч и даже написал устав, в котором позже нашли «признаки пропаганды идеологии насилия». Родители Анны Павликовой за эти годы посетили, по их оценке, уже около 80 судебных заседаний. Сейчас процесс вышел на финишную прямую: адвокаты Павликовой предполагают, что приговор ей и другим фигурантам объявят в июне 2020 года. Спецкор «Медузы» Ирина Кравцова рассказывает, как семья Павликовых ждет вынесения приговора своей дочери — и как это ожидание изменило их жизнь.

«На первый суд я шла с пачкой Анютиных выписок из детской поликлиники и четко была уверена: сейчас покажу судье все документы, она посмотрит на мою девочку, увидит ее диагнозы, материалы дела и отпустит, — вспоминает мать Анны Павликовой, 45-летняя Юлия Виноградова. — Я тогда на суд с пятимесячной внучкой Оливией приехала. Я ей комбинезон только расстегнула, а снимать не стала, думала, сейчас я им быстренько все объясню и заберу Аню домой».

«А потом мы два часа ждали начала заседания, — продолжает Виноградова. — Наш адвокат прочитала материалы дела, повернулась ко мне и сказала: „Юля, я боюсь вас расстраивать, но мне кажется, тут не будет никакого домашнего ареста“. Я говорю: „Оля, как? Ей же 17 лет — а как, а куда ее заберут? Ее в тюрьму заберут?!“ Я сидела в коридоре и все-таки не верила. А потом меня взяли за голову и в это все окунули».

* * *

Мы с Юлией Виноградовой созваниваемся по скайпу в мае 2020 года. Павликовой нельзя общаться с журналистами, но время от время она мелькает за спиной матери (16 августа 2018-го — на следующий день после «Марша матерей» — Павликову выпустили из СИЗО и отправили под домашний арест). Во время нашей беседы Виноградова сидит на кухне. На кухонной вытяжке видны магниты из городов и стран, в которых семья успела побывать до истории с арестом: Суздаль, Казань, Массандра, Хургада, Хорватия и Болгария (в шестом классе Аня выиграла месячное обучение там).

Аня — на ней махровый бело-голубой халат, а на щиколотке черный пластмассовый браслет — подходит к окну, небрежно кладет тюль себе на плечи и поливает петрушку и лук, которые выращивает на подоконнике. «У Ани тут целое хозяйство, — говорит Юлия. — Съедобный салат посеяла, горошек, картошка у нее зацвела. Она все суетится: то рыхлит постоянно им землю, то поливает».

На кухонной стене нет обоев — Юлия старается поставить телефон так, чтобы она не попадала в объектив. «За пять месяцев до Аниного ареста у нашей старшей дочери Насти родилась дочь Оливия, и мы на радостях затеяли в квартире ремонт. В кухне успели ободрать обои, зашпаклевали стену, а потом к нам ворвались полицейские, и закрутилась эта история. С тех пор у нас нет возможности поклеить обои: финансово это стало затруднительно, да и мастеров не вызовешь — ФСИН вряд ли одобрит».

* * *

Какая часть ее теперешней жизни посвящена деятельности и общению с людьми, так или иначе связанными с преследованием дочери? Юлия ненадолго задумывается перед ответом.

«До карантина дважды в неделю — во вторник и четверг — у нас были заседания по Аниному делу. По средам — суд по Паше Ребровскому. Еще я всегда старалась приходить к ребятам [политзаключенным], к которым мало народа приходит поддержать. Судов так много, что приходится писать себе расписание, в какой день я к кому пойду. А иногда бывают такие совмещения, когда я уже начинаю думать: так, а куда мне пойти-то, кого поддержать? Тогда я говорю [матерям других обвиняемых]: девчонки, не обижайтесь, пожалуйста, я бы рада разорваться, попасть и туда, и туда, но, к сожалению, это невозможно. А еще иногда бывало такое, что меня зовут в студию [какого-то телеканала] после суда, а я понимаю, что уже просто рухну сейчас, потому что нет сил».

«А потом пятница — это же всегда метропикеты! — спохватывается Юлия. — Каждую неделю вечер уходит на это. Мы со старшей дочкой всегда на „Славянском бульваре“ [стоим в пикете], и папа наш приезжает туда к нам после работы. А еще мероприятия в Сахаровском центре».

Юлия подытоживает: трудно сказать, какую часть жизни у нее занимает деятельность, связанная с преследованием дочери: «Вся жизнь крутится вокруг этого».

Несмотря на это, по словам Юлии, сейчас ей чуть легче, чем в то время, когда Аню только забрали в СИЗО. «У меня тогда такая травма была. Я не могла ничего есть. В какой-то момент я пришла в магазин купить еду для семьи, увидела лапшу „Доширак“ и сказала себе: „О, а вот это я могу съесть“. Хотя я никогда это не ем в обычной жизни».

Через несколько месяцев после того, как Аню посадили, Юлии пришлось обратиться к психологу, «потому что понимала, что сама уже не могу это пережить». Психолог объяснил, что она подсознательно пытается ущемлять себя. «Я дома могла себе приготовить что угодно, но я не могла это делать, потому что Аня не могла. Я пыталась ее ситуацию перенести на себя — так мне психологически было проще». Впрочем, основательно проработать травму со специалистом не удалось: «Сеансы стоят довольно дорого для меня, я же сейчас получаю только пенсию по инвалидности. Я решила, что лучше на эти деньги куплю еды для семьи».

С тех пор, как Аню перевели на домашний арест, она постоянно говорит: «Мама, ну что ты по этим судам все ходишь? Это же невозможно, скоро ты с ума сойдешь, пойди, сходи куда-нибудь, сделай что-нибудь для себя». «А как я объясню ребенку, что мне не хочется? Мне как будто нужно во всем этом крутиться, вариться, чтобы мне было проще как-то воспринимать эту действительность: мой ребенок ждет суда, ребенок на домашнем аресте. Это, наверное, как самобичевание. Но в то же время я этим спасаюсь».

Юлия говорит, что, когда в последний раз стояла с плакатом в метропикете, прохожий строго посмотрел на нее и плюнул под ноги. «[Он] с такой прямо жестокостью сказал: „Сколько вам оплачивают-то? За час платят или за день?“ Плюнул мне в ноги и пошел». Юлия считает, что обижаться на это совершенно не стоит: «Все люди разные, у всех разное воспитание и мировоззрение».

* * *

В 1989 году москвич Дмитрий Павликов вернулся из армии — он служил в Афганистане — и женился на Юлии Виноградовой, которая училась в техникуме на портного. Они «по-скромному расписались», и вскоре у 20-летней Юлии родилась дочь Анастасия. Когда дочь подросла, Юлия хотела пойти учиться — но девочка часто болела, и обучение приходилось откладывать. Потом родилась еще одна дочь — Аня. Когда старшая дочь пошла в школу, Юлия наконец поступила в институт на экономический факультет — учиться нужно было по выходным. Эту возможность, по словам Юлии, ей дали муж и ее отец, которые согласились сидеть с детьми.

Дмитрий Павликов рассказывает, что «когда наша мама училась, мы с Аней каждую субботу что-то выбирали и шли — то в Третьяковку, то в Пушкинский музей, то в консерваторию». «Так как я участник боевых действий, я ведь мог без очереди любого человека проводить с собой», — добавляет Павликов. По субботам Павликов отводил дочерей в духовно-музыкальный центр в Сивцевом Вражке. Там они учились петь и рисовать, а по праздникам пели в храме.

Получив высшее образование, в 2010 году Юлия устроилась бухгалтером в пекарный цех ГУМа. Дмитрий тогда (как и сейчас) работал менеджером в одной из крупных московских фирм.

Однажды утром в 2012 году Юлия Виноградова пошла гулять с собакой, у нее закружилась голова, и ее забрали в больницу. Там ей диагностировали рассеянный склероз. Работать Юлия уже не могла: «Первое обострение, второе, третье». Ей определили вторую группу инвалидности, и она стала домохозяйкой.

Юлия вспоминает, что, когда в 2012 году были протестные митинги на Болотной площади, она еще ходила на работу и видела полицейских, стоящих в оцеплении. «Мне было интересно, из-за чего люди выходят туда. Я наблюдала со стороны, но не более того». Дмитрий Павликов, как ему казалось, «жил без иллюзий насчет президента, мог даже [оппозиционера Алексея] Навального иногда посмотреть». Сейчас, по словам Юлии, в метропикете Павликов уже «прямо стоит с плакатами, всем рассказывает, что да — в нашей стране есть политзаключенные»: «А бывает, смотришь — уже даже спорит с кем-то, доказывает, что вот вы не знаете, а посмотрите, почитайте».

* * *

В полшестого утра в четверг, 15 марта 2018 года, в квартиру Павликовых громко постучали. Юлия вспоминает, что вся семья — она сама, муж, две дочери, зять и пятимесячная внучка — вскочили на ноги; в дверь продолжали ломиться и кричать — якобы Павликовы затопили соседей. Когда Дмитрий Павликов открыл, его ударили в лоб, скрутили, повалили на пол, наступили на спину ботинком. В квартиру, громко ругаясь матом, ворвались четыре человека с автоматами и в масках, за ними — двое в гражданской одежде, они не предъявили документы и заставили всех лечь лицом вниз. Старшая дочь Павликовых Анастасия от страха закатила своего пятимесячного ребенка под кровать.

Аню вместе с родителями отвели на кухню и потребовали, чтобы она отвечала на вопросы. В интервью «ОВД-Инфо» Юлия тогда рассказывала, что полицейские на протяжении нескольких часов орали на дочь и доводили ее до слез: «быстро говори нам», «да ты наркоманка небось» и даже «сейчас мы тебя посадим на 20 лет, выйдешь старухой, никто тебя замуж не возьмет».

Как проходил обыск в квартире, Павликовы не видели, потому что с кухни их не выпускали. Потом они обнаружили, что мебель порушена. «На мебель вставали ногами в обуви. Диван, на котором Аня спит, разломали на три части. С полок все скидывали, из шкафов все вынимали. Дочка любила поделки из пластика лепить, раскрашивала потом — так полицейские во время обыска разломали эти поделки», — рассказывала «ОВД-Инфо» Юлия.

У Павликовых изъяли ноутбук и телефоны, а также «какие-то распечатанные листы», как их тогда назвала Юлия, — они оказались уставом «Нового величия». Матери Аня потом говорила в суде, что «ничего такого» она не хранила и что у нее «„из политического“ дома были только значки Навального».

Из дома 17-летнюю Аню в наручниках увезли на допрос, Дмитрий Павликов поехал с ней, причем на него оперативники тоже надели наручники. Четверо сотрудников СК вели перекрестный допрос до поздней ночи. Павликов говорит, что во время допроса следователи постоянно матерились и кричали на Аню.

Он же рассказывал «Медузе», что Аню не хотели пускать в туалет; когда наконец отпустили, долго не приводили обратно. Через 10 минут она пришла — заплаканная. «Я говорю: „Ань, что случилось?“ — рассказывал Павликов. — Она плачет. Я говорю: „Что вы делаете?“ Сказали: „Заткни рот“. Потом уже она мне сказала, ее там заставляли: „Скажи, что это все папа писал и что папа тебе помогал“. Я горжусь своей дочерью, она ответила: „Папа здесь ни при чем, вообще его не трогайте, он ничего не знал об этом“».

Допрос длился с восьми утра до полуночи. Вопреки просьбам Павликова, полицейские отказывались пригласить Ане психолога (хотя позже в протоколе указали, что он присутствовал) и пустить к ней адвоката (защитница смогла пробиться только поздно вечером). Павликов говорил, что последняя очная ставка была около полуночи с фигурантом дела «Нового величия» Русланом Костыленковым: «Он был весь побитый, нога волочилась, кровь на лице, весь почему-то мокрый». После этого Дмитрия Павликова отправили домой. Анну Павликову на следующий день суд отправил под арест.

После того как у Павликовых изъяли телефоны, Юлия пошла в салон сотовой связи и восстановила сим-карту дочери (Анин номер был зарегистрирован на нее). Она скачала телеграм и прочитала всю переписку в чате про «Новое величие». Так Юлия выяснила, что эту организацию фактически создал внедренный оперативник Руслан Д. Он снял помещение для встреч участников группы, написал устав и распечатал его на принтере.

«В этом чате я не увидела политической ячейки. Это был самый обычный чат: Паша Ребровский присылал аудиозаписи, как он играет на гитаре и поет, кто-то шутил, иногда обсуждали политические новости. Ну а кто сейчас из молодежи не обсуждает политику? Смеялись над новостью о том, что депутаты перевозили наркотики», — описывает Виноградова свою реакцию на прочитанное в телеграме. Впрочем, ее смутило то, что Руслан Д. постоянно «пытался всех организовать и перевести разговоры в серьезный тон», а еще — что ее дочь несколько раз говорила, «ребята, желаю всем добра, но хочу выйти — у меня не хватает времени», а Руслан Д. ее упрашивал остаться. Позже от дочери Виноградова узнала, что накануне ареста Аня встречалась в метро с Русланом Д.: «Он прижал ее к стене и сказал: „Ты что, хочешь, чтобы тебя крысой все считали?“».

Через несколько дней, когда Виноградова не могла отыскать Аню — оперативники не сообщали ей, в каком именно СИЗО находится ее несовершеннолетняя дочь, — она в коридоре Следственного комитета познакомилась с родителями Марии Дубовик. Те показали ей «бумаги, которые достал их адвокат» — в них говорилось, что участники «Нового величия» «хотели свергнуть власть». «Я ехала домой, сопоставляла это обвинение с тем, что я прочитала в телеграм-чате ребят, с поведением своей дочери и думала: „Ну это же просто бред какой-то, какая-то злая шутка“».

В интервью «ОВД-Инфо» в 2018 году она говорила, что «сегодня сидела дома, плакала, думала — вот бы найти место, где Владимир Путин ходит, чтобы ему рассказать об этом деле».

В первые дни, когда семья Павликовых внезапно стала известной на всю страну, общественники и журналисты приезжали к ним домой, фотографировали их самих и квартиру, просили дать интервью — Юлии это давалось тяжело. «До случая с Анечкой я никогда публично не выступала. Даже когда работала бухгалтером и мне надо было на каких-то собраниях выступать, для меня это всегда было напряжение. Мне проще двоих-троих [людей] взять и объяснить им что-то в дружеской обстановке, чем перед толпой толкать речь — я довольно стеснительный человек».

В следственном изоляторе здоровье Анны Павликовой и другой фигурантки дела Марии Дубовик сильно ухудшилось. 15 марта 2018 года в Москве под проливным дождем Юлия Виноградова вместе с другими матерями политзаключенных вышла на несогласованный «Марш матерей», организаторы которого требовали освободить 18-летнюю Анну Павликову и 19-летнюю Марию Дубовик. 

16 августа — на следующий же день после «Марша матерей» — Дорогомиловский суд Москвы отправил обеих под домашний арест. 4 октября Мосгорсуд признал незаконным арест самой молодой фигурантки дела «Нового величия» Анны Павликовой.

* * *

Несмотря на то, что многие поддерживают Павликовых, «некоторые в соцсетях пишут: „Ой, мы бы этих родителей самих посадили, потому что они за детьми не смотрят“». «Может быть, не знают ситуации, либо не верят в ту ситуацию, которая сложилась, — предполагает Юлия. — Я никого не осуждаю, это их право».

Еще в самом начале, столкнувшись с первым агрессивно настроенным комментатором в фейсбуке, Юлия перестала читать комментарии в соцсетях. «Было понятно, что это какой-то подставной аккаунт: не было описания себя и фотографий. Но человек вел себя так, будто хорошо меня знает. Она меня стала оскорблять, унижать, говорить гадости. Даже мою болезнь упомянула — якобы болезнь все мозги мои вышибла. Это был просто ад».

Юлия Виноградова стала гораздо меньше общаться со старыми друзьями: «Некоторые нас поддерживают, но очень многие просто испарились, как будто их и не было никогда». Ее новыми подругами стали матери других политзаключенных.

Со Светланой, матерью фигуранта дела «Сети» Дмитрия Пчелинцева, Юлия познакомилась на одном из митингов и подружилась. Женщины часто созванивались и однажды даже ходили семьями на концерт. В ноябре 2019 года Светлана Пчелинцева организовала чат и предложила: «Юля, добавляй сюда всех своих мам [матерей фигурантов дела „Нового величия“], а я своих [матерей фигурантов дела „Сети“]». Их подруга, правозащитница Александра Крыленкова, добавила туда «мусульманских мам» — матерей фигурантов дела «Хизб ут-Тахрир».

Юлия объясняет, что они сделали этот чат, чтобы «иметь возможность выговориться». «Родители, которые этого не пережили, ведь не до конца могут почувствовать эту боль, — объясняет Юлия. — А с этими мамами у нас одно и то же: обыск, ребенка забрали, кого-то уже осудили, кто-то ждет, неважно, все равно боль одна и та же». «Я всегда говорила: девочки, если хочется поплакать, приходите сюда, будем плакать — вместе легче, — говорит Юлия. — [В чате другие женщины] тебя выслушают, что-то подскажут, поговорят по душам — и легче становится. Я ведь не могу свои переживания выливать в семью — им и так больно. Так что этот чат стал таким спасением для нас, для всех мам». Во время эпидемии коронавируса родители политзаключенных начали устраивать «зум-посиделки».

С новыми подругами Юлия периодически встречается и в очередях, когда приносит передачки в Матросскую Тишину Константину Котову, фигуранту «московского дела». Осенью 2019 года Аня Павликова вышла замуж за Котова: они расписались в СИЗО, где сидит Константин. Виноградова рассказывает, что ее дочь начала общаться с Котовым, когда сидела в СИЗО: «В апреле 2018 года, спустя месяц после того, как Аня оказалась в СИЗО, Костя стал ей писать через „ФСИН-письмо“. Они познакомились, он поддерживал ее, рассказывал истории», — рассказывает Юлия. Впервые Павликова и Котов встретились лично через пять месяцев в суде, когда Павликову из СИЗО отпустили под домашний арест. В тот же день, по словам Юлии, Котов «впервые обнял Аню». Потом, по словам матери, Котов приезжал к Ане и они гуляли в разрешенное ей время. Когда именно дружба «переросла в любовь», Виноградова не знает, но летом 2019 года они решили пожениться.

Юлия рассказывает: для того, чтобы передать в СИЗО передачку, она часов в пять утра вносит себя в список живой очереди; затем гуляет в округе; а около двух наконец попадает внутрь. Обычно одна из матерей политзаключенных приезжает ранним утром и записывает других, остальные появляются позже. «То я кого-то из девочек запишу, то меня, — рассказывает Юлия. — У нас с девочками место встречи изменить нельзя: либо на митинге, либо в СИЗО».

Мать Азата Мифтахова Гульнур сказала «Медузе», что вступила в «родительский чат» осенью 2019 года и была удивлена, что там так много людей (по оценке Виноградовой, в этом чате около 70 участников). «Я ужаснулась, что нас так много. Я думала, что это только у меня с Азатом такая история», — говорит Мифтахова. По ее словам, ее сын, еще когда был на свободе, рассказывал ей о деле «Сети» и о деле «Нового величия», но она «не очень прислушивалась». Мифтахова говорит, что общение с матерями других политзаключенных в этом чате ее «спасает и помогает держаться»: «Мы стали как семья. Рассказываем друг другу, у кого что с детьми сейчас происходит. Каждая из нас чувствует переживания другой, потому что сама испытывает то же самое. Поэтому когда кто-то рассказывает, что ребенок, например, заболел в СИЗО, слезы наворачиваются. А иногда просто делимся фотографиями детей, воспоминаниями о прошлой жизни». По словам Мифтаховой, общаются матери в этом чате каждый день. Когда кто-то не пишет полдня, «становится тревожно».

* * *

Юлии Виноградовой часто говорили: «Если бы вы не развели такую возню — ну посидели бы они и их бы уже давно отпустили». О подобном ей рассказывала и мать Мифтахова. «Она говорит: „Юля, я прихожу к следователю, а следователь меня отчитывает, мол, вы виноваты, вы все рассказали журналистам, подняли шум. Так бы он месяца два посидел, его бы и отпустили, а теперь уже так все раскрутили, что он и будет сидеть“» (Гульнур Мифтахова подтвердила это «Медузе»).

«Я в это не верю, — говорит Юлия. — Я думаю, нам нельзя показывать, что мы боимся. Как только они увидят, что мы боимся рот открыть, у них вообще руки развяжутся».

После одного из заседаний по делу «Нового величия» пристав, который уже давно знал всю семью Павликовых, спросил Юлию: «Зачем вы потратили столько денег на эти экспертизы? Вы что, не понимаете, что это ничего вообще не решает?» «Я стала объяснять, что мы и наши адвокаты цепляемся за каждую мелочь, — говорит Юлия. — За любую возможность доказать, что наши дети не виноваты. Что не делали они и даже не хотели, и не пытались, и вообще это бред полный, абсолютно».

Юлия рассказывает, что в декабре 2019 года, когда прокурор начал возмущаться, что защитники фигурантов дела намеренно затягивают процесс, Аня принялась собирать сумку в тюрьму. «Я ее спрашиваю: Аня, зачем ты это делаешь? — рассказывает Юлия. — Аня отвечала: „Со дня на день меня из зала суда заберут в СИЗО, тебе придется ехать домой, собирать самой эту сумку, потом везти эту тяжелую сумку на передачу, зачем? Я сразу с собой все возьму. Если она не понадобится — хорошо, а если понадобится, я избавлю тебя от переживаний по поводу того, что у меня ничего нет“».

Юлию этот случай потряс, она не спала всю ночь и плакала. «Я эту сумку возненавидела, выбросила на балкон, сказала, чтобы глаза мои этого не видели — до тех пор, пока непонятно, когда это все закончится».

Юлия вспоминает, что однажды, пытаясь в очередной раз подбодрить дочь, она сказала ей: «Аня, в любом случае мы пойдем до конца — что бы ни было, даже если эта борьба займет три года, пять лет. Ну-ка хватит, соберись! Что бы суд ни решил, мы будем бороться снова. Ну посидишь пару месяцев до апелляции в СИЗО — ну ты же там уже была, ничего страшного». После этого разговора Юлия, испугавшись самой себя, созвонилась с чатом матерей: «Говорю: девчонки, представляете, я сегодня своей дочери сказала, что, мол, ну посидишь в СИЗО пару месяцев — и ничего, как будто для нас это уже что-то нормальное!»

Юлия говорит, что от того, что решение по Аниному делу еще не принято, им с мужем и хорошо, и плохо одновременно. «Мы рады, что доченька с нами дома, а срок идет, а с другой стороны — сидеть и ждать, когда же наконец решат судьбу твоего ребенка, невыносимо. Но с третьей стороны, мы же не знаем, какое там будет решение: может, наше нынешнее состояние — это еще цветочки. Мы-то думали, что в СИЗО ад, а когда Костя [Котов] попал в тюрьму, узнали, что там еще хуже».

В одном из писем Константин Котов написал Юлии Виноградовой, что психолог посоветовала ему надеяться на худшее — чтобы, если оно произойдет, не сильно расстраиваться. «Умом я понимаю, что Костя прав, — говорит Юлия. — Мы вот понадеялись, что его отпустят в мае 2020 года уже, дни считали, его любимых вкусностей купили, а ему дали еще полгода. Но что касается Ани, если даже на минуту настроиться на худшее, мне становится страшно».

Пока Юлия говорит, Аня зажигает свет над кухонной столешницей, ставит чайник и достает маленькие коробочки. «Аня у нас тут, значит, заваривает очень вкусные различные чаи травяные», — поясняет Юлия, попытавшись быстро успокоиться.

— Аня, какой ты вчера нам с папой чай приготовила?

— Розмарин, лимон, шиповник и немножко гвоздики, — отвечает Аня и ставит чашку с чаем перед матерью.

В 20-х числах мая Юлия Виноградова почувствовала боль в горле, у нее появились озноб и одышка. У Юлии и Ани взяли анализы на коронавирус и выдали предписание, по которому они с дочерью должны соблюдать двухнедельный карантин: «Мы сейчас все немножко простуженные: у кого горло, у кого нос, и поэтому Анюта говорит, что нам надо пить вот эти всякие травки. Вчера поила нас с папой чаем из облепихи, имбиря и розмарина. Это все витамины, это все хорошо». Результаты анализа пока не пришли.

За год и семь месяцев, что Аня находится под домашним арестом, Павликовым так и не удалось решить ее проблемы со здоровьем, которые появились в СИЗО, где Аня спала в камере на бетонном полу. «Мы до сих пор так и не смогли положить ее в больницу, еще до коронавируса. Нам просто запрещали. Наш участковый невропатолог выписывает направление в больницу, мы приезжаем, нас кладут, уже врач нас [Аню] осматривает, говорит: „Да-да, мы вас кладем“. Потом он звонит куда-то наверх, говорит: „Павликова сейчас прибудет в это отделение“. На том конце провода ее спрашивают: „Павликова, какой год [рождения]? Отказать!“»

Решить этот вопрос Дмитрию Павликову не удалось, даже несмотря на его обращение к уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой: «Ее сотрудник очень бился, в Минздрав звонил — и ничего! Нет и все!»

* * *

Юлия считает, что история с преследованием политзаключенных в России, в которую ей пришлось погрузиться, ее полностью перевернула. Всю жизнь она считала себя добрым и спокойным человеком: «Не то чтобы это моя заслуга, но я просто всегда была открытой, если кому-то нужна была помощь, я по возможности всегда прибегала на помощь. И сердце всегда болеет в большей степени за других, чем за себя». В какой-то момент Юлия сама себя расстроила. «Однажды ехала домой с очередного суда и почувствовала, что у меня появилась какая-то злость. Злость на судей, на приставов, на прокурора. Ненависть к ним за то, что они такие бесчеловечные. И меня это испугало». Потом Юлия стала над собой работать и старалась постоянно с кем-то это обсуждать. «Я звонила Юле Шестун и говорила: Юль, ты представляешь, я сегодня была в суде и как увидела, что наш прокурор идет по коридору, у меня аж все внутри сжалось — и я даже непроизвольно сжала кулаки от злости».

Постепенно Юлия «сумела объяснить себе, что это просто другой человек, другая семья, другое воспитание». «Я же этих следователей, прокуроров, судей абсолютно не знаю. Может быть, у них очень трудная была жизнь, и поэтому они так очерствели? Вот стоит этот пристав, он злой, он пихается, оскорбляет даже кого-то. А вдруг у него какая-то такая страшная жизненная ситуация, и он больше никуда пойти [работать] не мог, и вот он вынужден себя ставить в такие рамки, что я вот злой, я такой вот, не люблю народ? Мол, „я тут получаю зарплату, и все“. Как я могу его осуждать? Я не имею права это делать. И меня это вылечило в какой-то момент».

Павликовы считают, что Аня не то чтобы изменилась за последние два года — «просто была домашняя девочка, резко повзрослела». Ждет Костю, сильно за него переживает, то чаи ему собирает в передачку, то витамины — «вся в своих заботах».

Дмитрий говорит, что, несмотря на то, что Аня прошла через такую школу, для него она осталась тем же ребенком. Впрочем, если раньше он мог ее наставлять, то сейчас думает: «Я лучше промолчу». «Мы пытаемся, чтобы для Анечки все мягко-мягко проходило. Конечно, она нервничает, это видно. Иногда срывается», — рассказывает Павликов.

52-летний Дмитрий Павликов говорит, что не только его дочь, но и сам он всякого повидал: «Побывал на Афганской войне и прошел там через такое, что врагу не пожелаешь». Тем не менее кое-что Павликова все-таки удивило: «Я участвовал в боевых действиях в Афгане и знаю, что такое офицерская честь и достоинство. Я с офицерами ел кашу из одного котелка. Но когда я столкнулся с офицерами из Следственного комитета и прокуратуры, меня поразили их бесчеловечность, ложь, желание достичь результата любыми способами. К примеру, офицер не гнушался тем, чтобы кричать матом на 17-летнюю девочку и угрожать ей. Я немного слышал о подобном, но не думал, что до такого доходит».

«Но наш судья Маслов все-таки человечный, в нем что-то человеческое есть. Он пытается все процедуры соблюдать. Понятно, что на него давят, это видно, но он придерживается закона, всей этой процедуры судебной. Особенно по сравнению с Костиным [Котова] судьей. Есть, конечно, маленькие нюансы. Видно, что прокурор на него давит. Но все-таки Маслов по-человечески относится. Я думаю, он неглупый мужик, он давно уже все понял. Правда, у них у всех [у судей] беда: тихо говорит». 

«А порой задумываюсь: может, никакой порядочности у них и нет — и это действительно перед нами разыгрывают спектакль, а потом просто объявят суровый приговор, и все?» — заключает Павликов.

Адвокат Анны Павликовой Ольга Карлова говорит, что не хотела бы строить прогнозы по поводу ее приговора: «Возможно абсолютно все». «Конечно, мы надеемся на оправдательный приговор или на то, что суд вернет дело прокурору из-за пробелов в обвинительном заключении, которые прокурор утвердил в свое время — суд не имеет права эти пробелы восполнять».

Адвокат отмечает, что, поскольку на момент задержания Анна была несовершеннолетней, любой срок наказания по закону должны сократить в два раза. При этом, по словам Карловой, есть поводы для опасений: «Мы просили, чтобы ребятам в СИЗО сейчас изменили меру пресечения на домашний арест в связи с коронавирусом. Тем не менее на это не пошло ни следствие, ни прокуратура, ни суд». 

Прения по делу «Нового величия» должны были начаться в феврале 2020 года, но постоянно переносились — сначала из-за болезни судьи, потом из-за пандемии; сейчас заседания откладывают из-за того, что фигурантов, которые находятся в СИЗО, не могут оттуда вывезти, а качество трансляции плохое. Кроме того, из-за эпидемии невозможно обеспечить доступ людей в суд, а поскольку дело открытое, адвокаты настаивают, чтобы оно слушалось публично. С 25 мая Анна Павликова две недели не может выходить из дома из-за подозрений на коронавирус. Судебные прения назначены на 16 июня.