Как в Хабаровске создается республика Максим Трудолюбов объясняет хабаровский протест через античную и средневековую историю — и рассказывает, что об этом почитать

Протесты в Хабаровске продолжаются три недели в ежедневном режиме. Пока непонятно, чем они закончатся, но вряд ли протестующим будет легко добиться победы. Протест не может быть постоянно действующим, он живет от волны к волне. Подъем сменяется спадом, и на смену воодушевлению приходит апатия. Часто после таких протестов люди испытывают разочарование от ощущения, что пытаться влиять на государство бессмысленно. Колумнист The New York Times, редактор The Russia File и «Медузы» Максим Трудолюбов считает, что на самом деле в этих протестах рождается настоящая республика — то есть процесс выработки самими гражданами правил общей жизни. И разочарование можно преодолеть, если не останавливать этот процесс даже после протеста, пусть даже безуспешного.

В 2018 году жители Хабаровского края отнеслись к формальной процедуре выборов так, будто это действительно были настоящие выборы. Хабаровчане проголосовали — изначально из протестных соображений — за немосковского кандидата, а теперь отстаивают свое решение. 

По сути, сейчас они борются за то, чтобы наполнить выхолощенную процедуру реальным политическим содержанием («У нас отобрали наш выбор, нашу свободу», — цитирует социолог Сергей Белановский одну из участниц фокус-групп). Москва между тем настаивает, что процедуры должны оставаться формальными, выборы должны быть выборами в кавычках, а вход в политику может быть только через Кремль. Протесты политизируют проблемы, вокруг которых развиваются. Граждане начинают верить, что могут отстоять свой выбор, в данном случае — «народного губернатора». 

Но такая политизация быстро спадает: люди устают от эмоций, им нужно ходить на работу и заботиться о близких, подъем сменяется спадом и на место воодушевления приходит апатия. Постоянно вкладывать силы и время в политику могут позволить себе немногие. Потому, кстати, среди протестующих бывает много молодежи — они еще не успели разочароваться. А подавляющее большинство граждан признает, что никак не может влиять на государственные дела. 

Осознание неспособности что-либо изменить в делах страны — это осознание неспособности разбудить спящие институты представительной демократии и тем самым почувствовать себя свободными гражданами. Олег Хархордин, профессор и руководитель центра Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге, уверен, что знает, как это разочарование преодолевается. России уже сейчас присуща свобода, но она не либерального, а республиканского толка — с такого утверждения Хархордин начинает свою книгу «Республика, или Дело публики». И территорию этой «республики» нужно расширять.

Поясняя эту мысль, Хархордин напоминает, что существует традиция, которая, как и либеральная, ставит во главу угла ценность свободы, но имеет более долгую и богатую историю — это классическая республиканская традиция, связанная с практикой и мыслью античности, Средневековья и раннего Нового времени. С точки зрения многих представителей классической республиканской мысли, правление должно осуществляться в интересах общины граждан, а уж является ли оно единоличным, аристократическим или демократическим — вопрос второй. 

Большинство свободных граждан мужского пола в античных и средневековых республиках имели опыт службы судьями, аудиторами, военачальниками или другими «чиновниками». Равенство по-республикански — это не всеобщее избирательное право (которое распространилось совсем недавно) и не равенство, например, в доходах, а равные шансы на участие в исполнительной, законодательной и судебной власти. Демократия — это структура и процедура, а республика — процесс, постоянное общее действие.

В этом случае жребий оказывается совсем не бессмысленным способом отбора должностных лиц. Жребий был нормой в городах-республиках прошлого — от Афин до Венеции. Отбор в один из немногих действующих в современных государствах республиканских институтов — коллегию присяжных — по закону, в том числе и российскому, происходит путем случайной выборки. Организаторы партиципаторного бюджетирования — реально действующей на муниципальном и региональном уровне республиканской практики — находят неравнодушных людей через соцсети.

Опираясь на классические определения res publica и принимая во внимание недавние исследования по истории понятий, Хархордин напоминает, что в этих словах заключены смыслы, связанные с тем, что захватывает каждого и становится делом общественного обсуждения. В смысловое ядро res publica входит и особое понимание «публики». Это не любое скопление народа, а соединение людей, связанных пользованием общими вещами (например, инфраструктурой) — и совместно вырабатывающих правила пользования этими вещами. «Но это не „теория малых дел“, — поясняет Хархордин. — Речь о том, чтобы вместо „архипелага ГУЛАГ“ создать „архипелаг свободы“. Чем больше сообществ и мест, где люди производят правила, по которым они живут, тем лучше… Когда-то эти островки могут слиться вместе». 

Практики соучастия в делах в том виде, в котором мы их знаем, связаны с приземленными вещами — это товарищества собственников жилья, споры с городскими властями по поводу строек и сносов домов, общественные и судебные слушания. Заметим, что во всех таких делах люди участвуют не как чьи-либо представители, «депутаты», а как активные деятели в своем личном качестве, граждане в прямом смысле слова. Часто им совсем не хочется это делать, а приходится — в республике обязанности часто оказываются важнее прав (вообще, то обстоятельство, что идея защиты прав человека плохо вписывается в республиканизм, — это существенная проблема). 

Хабаровский край при огромной территории совсем небольшой регион. Здесь многие друг друга знают и наверняка знают, кто чего сто́ит. И если говорить не о книжном знании, а о жизни, то Москва, на мой взгляд, вошла в конфликт с местной общиной граждан и стремится ее морально сломать. То, что конфликт в принципе вышел на такой публичный уровень, говорит прежде всего об ошибках федерального центра и о его неспособности за фикциями вроде «сепаратизма» или «иностранцев» (которые Кремль старательно культивирует) видеть реальность гражданской жизни. 

Между тем российская власть в целом благосклонно относится к проявлениям самостоятельности в малом (в том же партиципаторном бюджетировании), хотя бы потому что это не мешает и даже помогает системе власти. Но Москва, как правило, не терпит создания инициативных групп по любым чуть более политизированным темам. Хотя в интересах самой федеральной власти было проявить уважение заявки на самоуправление, которую сделали хабаровчане, избрав «своего» губернатора. Эта заявка говорит о гражданской зрелости и стремлении научиться самостоятельно решать свои проблемы — и ее удовлетворение помогло бы снизить напряженность. 

Фактически — в живой жизни — такие «республиканские» местные группы реально существуют, хотя и не формализованы. В любом сообществе есть те, кому «не все равно», кому хочется поработать на общее благо. Вспышка протеста может выявить таких людей, но протест затихает, а проблемы, вызвавшие недовольство, остаются. Чтобы их решать, нужно постоянное совместное действие в группах и организациях, причем не только в «малых» делах — это и есть лекарство от политического разочарования, доступное всем в России, хотя и вызывающее ревность Москвы.

Граждане Хабаровска не могут выиграть в прямом противостоянии с центром, но могут остаться в выигрыше в долгосрочной перспективе, если укрепят свою региональную идентичность, выработают правила взаимодействия с Москвой и будут следовать им в будущем. Даже если эти правила не сразу будут приняты другой стороной.

Что еще об этом почитать 

Хархордин О. Республика, или Дело публики. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020. 

Республиканизм актуален для России, считает Хархордин, в частности, в силу наследства, полученного от СССР. Домовая, дворовая и городская инфраструктура часто построена так, что граждан до сих пор связывают общие вещи. Реформа бывших социалистических городов «по Цицерону», пишет Хархордин, предполагала бы расширение узкой правящей группы за счет неравнодушных граждан. Необходимо и постепенное увеличение сфер, где развиваются общие практики принятия и применения правил совместной городской жизни. 

Марк Туллий Цицерон. О государстве // Цицерон. Диалоги: О государстве; О законах. М.: Наука, 1994.

Этот диалог (а также книга Цицерона «Об обязанностях»), хотя и известный до начала XIX века только в цитатах и пересказах, сильно повлиял на формирование республиканских идей. Для Цицерона главным в определении res publica было то, насколько народ распоряжается своей вещью (res) или контролирует свои дела. Форма правления — правит ли один (монархия), немногие лучшие (аристократия) или все (в схеме Аристотеля, на которую Цицерон ориентировался, это обозначалось как «полития») — была не так важна для res publica. 

Ханна Арендт. Vita Activa, или О деятельной жизни. М.: Ад Маргинем Пресс, 2017. 

Человек по-настоящему реализует свою природу в совместном действии с другими и на благо других. Для людей жизнь равносильна пребыванию среди людей, пишет Арендт. В отличие от труда и созидания, действие — единственная деятельность, развертывающаяся без посредничества материи. Арендт акцентирует важность публичного форума, который выделяет и записывает наиболее достойные поступки тех как потенциальные модели поведения для современников и потомков.