У меня теперь перевязаны трубочки В уральском пансионате врачи на протяжении десяти лет угрожали женщинам и заставляли их пройти стерилизацию. Лилия Яппарова узнала, почему они это делали

Екатеринбургское издание «Лампа» 17 октября опубликовало видеообращение Людмилы Гусевой, живущей в Уктусском пансионате для инвалидов: она рассказала, что сотрудники учреждения заставили ее пройти процедуру стерилизации. История произвела колоссальный резонанс. Местные чиновники и сам пансионат признали, что регулярно проводили операции, лишающие женщин способности рожать детей, — но заявили, что они были добровольными. Специальный корреспондент «Медузы» Лилия Яппарова выяснила, как работники пансионата 10 лет принуждали подопечных идти на аборты и отказываться от детей — и кому из них пришло в голову сделать так, чтобы в госучреждении «никто не рожал».

Это называется геноцид

Анна Банных и Владимир Бахтеев познакомились в детдоме. «Влюбился в Анечку с детства, с маленьких лет. Как все влюбляются, так и мы с ней общались: играли в мячики, в салки, я ей песни пел, сказки рассказывал», — вспоминает 26-летний Бахтеев те моменты, когда расселенным по разным корпусам мальчикам и девочкам удавалось собраться вместе.

Еще в детстве Владимир пообещал Анне, что она не попадет в психоневрологический интернат. «Ее там хотели просто закрыть: у нее диагноз тяжелый, „умственная отсталость с нарушением поведения“, — вспоминает Бахтеев в разговоре с „Медузой“. — Но я пообещал, что она в ПНИ не уедет. Выпустился [из детдома] раньше и три года ее ждал в пансионате. Звонил ей и говорил: „Жди: я договорюсь с директором, чтобы ты попала ко мне“. И ее действительно отправили в Уктусский пансионат».

В советские годы Уктусский пансионат на окраине Екатеринбурга работал в «условиях элитного санатория» и обслуживал «привилегированных клиентов» — вышедших на пенсию «заслуженных деятелей» и «членов КПСС», сказано на сайте учреждения. Теперь в государственное учреждение для людей с инвалидностью и пожилых попадают и пенсионеры без государственных наград, и сироты из детских домов, имеющие проблемы со здоровьем (они живут там, передавая пансионату большую часть своей пенсии).

Анна поступила в пансионат 2015 году, когда ей исполнилось 18; вместе с Владимиром они заняли «семейную» комнату. «Чтобы вместе жили, гражданским браком, — говорит Бахтеев. — Если уж мы уже друг друга любим и не можем обходиться друг без друга».

Когда в пансионате узнали, что Анна беременна, Бахтеев перевел комнату на осадное положение: все постояльцы знали, что женщины здесь подвергаются абортам и принудительным стерилизациям. «Сказал Ане, чтобы закрылась и никого не пускала, а сам поехал в ЗАГС, — вспоминает Владимир события 2017 года. — Решил поторопиться, чтобы мы поженились с ней: чтобы я уже как муж отстаивал ее права и чтобы Аньку не стерилизовали. Возвращаюсь в пансионат — а наша комната открытая: Аню увезли в больницу».

«Я опоздал, я просто опоздал». Бахтеев так и не смог простить себе, что его не было рядом, когда Анну обманом уговорили поехать в центральную городскую больницу № 20. «Сказали, что едут просто на обследование, а на месте и психиатр, и терапевт [из пансионата] окружили ее и стали шантажировать — она просто растерялась!» — говорит Владимир. Информированное согласие на обе процедуры — и аборта, и стерилизации — Анна подписывала под давлением сотрудников пансионата. «Если не подпишешь, мы тебя прямо на этой же машине отправим в ПНИ — и там-то тебе все сделают: и стерилизацию, и аборт. Забудешь и про ребенка, и про все!» — пересказывает Владимир угрозы социальных работников; с содержанием бумаг, утверждает он, его жена тоже до конца не ознакомилась.

Когда Владимир добрался до больницы, Анна уже находилась на операционном столе; после наркоза она ему позвонила. «Вся в слезах, и я тоже уже реву. И она не смогла сказать, просто не могла это [слово „аборт“] выговорить», — вспоминает Бахтеев.

Смысл второй операции — необратимого метода контрацепции — Анна осознала, только когда вернулась в пансионат. «Забирал я ее на такси: она не могла ни встать, ни ходить, ничего», — вспоминает Владимир. Уже на подъезде к Уктусу Бахтеев решился спросить Анну о произошедшем в больнице. И услышал в ответ: «Вот у меня теперь перевязаны трубочки».

«Она даже не поняла, что ей там сделали внутри! — рассказывает с волнением Бахтеев. — Я ей говорю тогда: „Все, тебе перевязали маточные трубы, Ань, ты не можешь иметь детей“. Она сразу же начала реветь: „Как они могли мне это сделать?“ Ее усыпили просто — она просто не знала, что делать, понимаете?»

Анна Банных стала последней постоялицей Уктусского пансионата, которая прошла через процедуру стерилизации, но всего с 2007 по 2017 год репродуктивному насилию подверглись как минимум 13 воспитанниц, сообщили «Медузе» четверо выпускников учреждения (региональный омбудсмен Татьяна Мерзлякова говорила о 12 случаях стерилизации). Одна из этих женщин умерла в марте 2020-го; перед смертью, по словам мужа, она жаловалась на боли в животе. Других обитательниц Уктуса сотрудники пансионата системно заставляли отказываться от детей или идти на аборты.

Первым о принудительной стерилизации в Уктусском пансионате сообщило 17 октября екатеринбургское издание «Лампа» — в подтверждение журналисты выложили фотографию из медицинской карты одной из прошедших операцию женщин. После этого об истории рассказал телеграм-канал Baza, на нее обратили внимание федеральные СМИ. Два дня спустя в учреждении подтвердили сам факт стерилизации постоялиц, но заявили, что все вмешательства происходили «по медицинским показаниям».

Принудительная стерилизация возможна только в одном случае — если человек признан недееспособным — и только по решению суда. Однако Анна Банных дееспособна и, согласно закону, могла пройти такую процедуру только «при наличии медицинских показаний и информированного добровольного согласия гражданина». Если сотрудники пансионата заставили ее решиться на операцию угрозами и обманом, это можно квалифицировать как причинение тяжкого вреда здоровью (статья 111 Уголовного кодекса) или злоупотребление должностными полномочиями, объяснила изданию «Екатеринбург онлайн» юрист Юлия Федотова.

Большинство прошедших стерилизацию постоялиц пансионата, утверждают три собеседника «Медузы», которые раньше там жили, дееспособны юридически и фактически. «У кого шизофрения, у кого задержка развития, но они все в легких формах, которые позволяют им себя обслуживать, — подтверждает журналист „Лампы“ Андрей Казанцев. — Обычные люди, но с некоторой особенностью. Этот пансионат проще описать как санаторий, где они, отдавая 75% своей пенсии, могут спать, жить. Они свободно гуляют, могут выходить из учреждения». 

Перевод в психоневрологический интернат закрытого типа — самое страшное для живущих в условиях относительной свободы постояльцев, объясняет «Медузе» Владимир Бахтеев. «В ПНИ находятся люди с тяжелым диагнозом: ты оттуда не выйдешь ни в магазин, никуда. Будешь сидеть, смотреть в одну точку — и все. А будешь гавкать, мы тебе укольчик сделаем — и ты забудешь, как тебя звать, — говорит Бахтеев — Иногда еще грозились „вызвать охрану, бригаду, скорую помощь, психушку“. Просто воспользовались тем, что людям некуда было идти».

Сейчас Владимир и Анна покинули пансионат и живут в квартире, которую выделило им государство. «Хотелось бы, конечно, наказать тех, кто это сделал, — рассуждает Бахтеев. — Я хотел ребенка — я хотел жить как все нормальные люди: чтобы свой, родной родился, чтобы пошел в маму или в папу. Но мы для них [администрации пансионата] — несуществующие люди. Как дети. Нет, не как дети даже — мы для них как мрази. Это геноцид называется».

Анна Банных — теперь Анна Бахтеева — сказала «Медузе», что прекрасно помнит момент, когда очнулась в больнице после наркоза. Говорить о нем подробнее она, несмотря на просьбы мужа, отказалась.

Куда мне было деваться?

Ольга Егорова прожила в Уктусском пансионате 22 года — в каком именно году ее стерилизовали, она не помнит. «Мне в детдоме один хулиган, когда я с кружка выходила, по вискам — по мозгу — как дал! И с тех пор я не могла даже пять стихов рассказать, моя феноменальная память немножко исчезла», — объясняет она «Медузе».

О том, что ее навсегда лишат возможности иметь детей, Егорова узнала по пути в медблок пансионата, где помогала с уборкой: штатный терапевт учреждения Марина Кравченко поймала ее в коридоре и коротко объяснила, что и когда ей предстоит. «„Оля, надо собираться в больницу, чтобы подготовиться к стерилизации. Если не согласитесь, вы поедете в психоневрологический интернат“. И куда мне было деваться?» — вспоминает Егорова; сразу после разговора она продолжила идти в медблок.

Перед операцией Кравченко снова «пугала меня интернатом», вспоминает Егорова — это происходило уже в больнице № 20, прямо при враче. Подписанные тогда бумаги Егорова даже не прочитала. «Я неграмотная, еще плохо вижу. Они сказали „подпиши“ — и куда мне было деваться?» — говорит Егорова.

Всю ночь перед процедурой Егорова не могла уснуть; по дороге в операционную ее трясло. За все это время врачи заговорили с ней только раз — когда пытались растормошить после наркоза. «Меня, видать, с операционной-то выкатили — и они будили: „Просыпайтесь, просыпайтесь, иначе трубки у вас не будем убирать!“ Шевелят меня, а у меня рвота поднялась — меня вырвало. Адские боли были, я тела не чувствовала», — говорит Егорова.

С тех пор Егорова побывала в гинекологическом отделении ЦГБ № 20 дважды: «чтобы зеленкой шов помазали» — и чтобы его снять. В пансионате Ольга уже два года не живет: она нашла работу и вышла замуж — за мужчину, который когда-то работал в охране пансионата. «Ребенка нам с мужем очень хотелось. А теперь ни детей, ничего не будет — так как это? Сиротой родилась — сиротой и умрешь? — рассуждает Егорова. — Детей-то я люблю очень. Я бы так, как моя мать, сроду не поступила. Я бы его на ноги поставила».

«Иду, иду, иду, — вдруг отвечает на чей-то окрик Егорова, которую звонок корреспондента „Медузы“ застал на работе. — Я сейчас в школьной столовой работаю на крупной посуде — вот уже меня кричат».

«А сотрудников интерната надо наказать, — подумав, напоследок говорит она. — Материально наказать их надо».

В разговоре с «Медузой» Егорова так и не смогла назвать ни точной даты, ни даже года, в котором она легла на операцию, однако вспомнила множество имен других постоялиц, которых подвергли той же процедуре. Одна из них — Ирина Кашина, которая в 2009-м сумела отказаться от стерилизации, несмотря на угрозы сотрудниц пансионата. Она уже побывала в системе ПНИ и возвращаться в нее не боялась, даже несмотря на то, что в предыдущем учреждении перенесла принудительный аборт. «У меня прозвище было Головастая! Так что сильно на меня не давили, я была посмелее», — вспоминает Кашина.

К практике массовых принудительных стерилизаций администрация пансионата перешла в 2007 году — «после Татьяны Волковой», вспомнили трое собеседников «Медузы» из числа бывших постояльцев учреждения. «Поводом послужило то, что Волкова — тогда у нее была фамилия Кузнецова — забеременела, скрыла это — и родила, — вспоминает Кашина. — Сумела дотаскать ребенка до срока и ни в какую не соглашалась на аборт. И чтоб в дальнейшем никто не рожал, вот на такой поступок они [руководство пансионата] пошли».

Татьяну Волкову стерилизовали первой. Ребенка у нее, заставив подписать отказ от родительских прав, тоже отобрали. На операции девушек возили «партиями по трое», вспомнила Егорова. С тех пор пансионат пережил несколько волн насилия: на протяжении 10 лет в Уктусском пансионате стерилизовали каждое новое поколение девушек, поступавших в учреждение из свердловских детдомов.

«Волкова родила, потом Таня К. родила — прямо в комнате у бабушки, с которой она дружила на Уктусе, прям в тазик. И пошла стерилизация: Люсе [Гусевой] сделали в 2008-м, мне пытались в 2009-м — и успокоилось на время, — вспоминает Ирина Кашина в разговоре с „Медузой“. — Потом поступила Ксюша Яковлева и в 2014 году забеременела от охранника — сейчас она Панова, у них была свадьба, он ее забрал. Но [стерилизаций] не делали, тишина была. Потом еще понавезли [девушек] с детдомов — и у нас в 2016-м забеременела Валя М. Приходили волонтеры из церкви, она там [среди волонтеров] себе парня нашла, забеременела, надеялась, что он ее заберет. Но он ее не забрал — и у нее ребенка отняли. И заново пошли все эти стерилизации. После Ксюши забеременела Вера К. — дееспособная, но говорить не может, глухая наполовину; ей сделали тоже аборт и сразу стерилизацию» (фамилии девушек, которые не давали согласия на раскрытие своих медицинских данных, скрыты, но известны редакции, — прим. «Медузы»).

Это началось с главного врача

Сотрудники пансионата — как прикрепленные к учреждению врачи, так и администрация — сделали хирургическую процедуру, для которой нужны медицинские основания и согласие пациентки, обязательной и недобровольной. На стерилизацию отправляли даже девственниц, утверждает Кашина. «Чтобы не возить каждый раз аборты делать и спирали ставить, потому что через спираль тоже залететь можно… Зачем им эта головная боль?» — объясняет Ирина мотивацию соцработников.

Решение было принято внутри пансионата — и все собеседники «Медузы» называют одни и те же фамилии ответственных. «Это [началось] с главного врача [пансионата] Анжелины Анатольевны Щепелиной, — вспоминает Кашина. — От нее и повелось, что „зачем девочек водить каждый месяц к гинекологу? Давайте всем делать стерилизацию“. А угрожали [не согласным на операцию отправкой в ПНИ] Кравченко Марина Михайловна, терапевт [пансионата], и Ольга Станиславовна Аксентьева, тоже [штатный] терапевт».

Сейчас эти медики не работают в пансионате, уточнила специалист по кадрам учреждения Анастасия Васильева. Она отказалась отвечать на другие вопросы «Медузы» или предоставлять контакты бывших сотрудников. Анжелину Щепелину, занимавшую в пансионате должность замдиректора по медицинской части, в 2018 году наградили почетной грамотой главы Екатеринбурга. Врач высшей категории Марина Кравченко стала почетным гостем на праздновании 15-летия отдела милосердия храма Преображения Господня: в отчете на сайте главной уктусской церкви Кравченко называют «представителем госструктур». Полная тезка Ольги Аксентьевой, согласно открытым данным, работает терапевтом уже больше 20 лет и продолжает повышать свою квалификацию.

В ЦГБ № 6, где, согласно открытым данным, работала Ольга Аксентьева, такого сотрудника больше нет, сказали «Медузе». Щепелина и Кравченко сейчас занимают должности терапевта и ревматолога в больнице № 2 им. А. А. Миславского, подтвердили в регистратуре, но связаться с ними можно только «на личном приеме». «Чтобы там [в истории с пансионатом] фигурировали фамилии наших сотрудников, я от вас слышу впервые. На уровне юридической службы эта ситуация в больнице не разбиралась и, видимо, открыто не афишировалась», — сказала «Медузе» юрист ЦГБ № 2 Марина Иванова. Региональный омбудсмен Татьяна Мерзлякова, которая ведет проверку пансионата, также не связывалась с работавшими там медиками, которых женщины обвиняют в принуждении к стерилизациям.

Знало о принудительных операциях и руководство пансионата, рассказали «Медузе» трое собеседников среди его бывших жильцов. «Когда девчонкам стали делать [стерилизацию], у нас [директором пансионата] работал Борис Григорьевич Вахрушев. Там рта не дадут раскрыть! Там пара слов — и до свидания на этом: [Вахрушев] реально отправлял [в ПНИ]», — вспоминает Кашина.

В 2015 году, после смерти Вахрушева, учреждение возглавил отставной полковник Андрей Попов. Выйдя на пенсию после 22 лет во внутренних войсках, признавался Попов в интервью «Российской газете», он понял, что, «кроме „стой, стрелять буду“, ничего о жизни не знает». На первых порах Попов требовал от постояльцев пансионата приветствовать его стоя. «Здесь у меня тоже маленькое государство, — объяснял журналистам полковник. — Пытаюсь сделать так, чтобы им было удобно, а нам — спокойно. Я же не только в штабе округа сидел. В свое время успел и по горам Кавказа полазать».

«Когда [директором Андрей] Попов заступил, он начал ЕДВ с пенсии у нас отбирать, много нарушений делал», — вспоминает Кашина. В 2017 году о похожих жалобах уже писала «Российская газета»: постояльцы пансионата говорили, что Попов якобы вынуждает отдавать ему большую, чем положено, часть пенсии, а также «оккупировал тренажерный зал и занимается там с друзьями, никого не пуская».

«Говорил, что мы у него будем как солдаты, как в войну: маршировать и кричать „ура!“» — вспоминает в разговоре с «Медузой» Владимир Бахтеев. К Попову в кабинет он пришел после насильственной стерилизации Анны Банных. «Чего ты сейчас от меня хочешь? Чего хочешь? Ты сейчас обратно не вернешь ребенка — все!» — пересказывает ответ директора пансионата Бахтеев.

Попов, уже год как ушедший с поста директора пансионата, отвергает свидетельства, что находящиеся под его попечением женщины прошли через принудительную стерилизацию. «Я на 100% уверен, что там есть согласие клиента. Без этого никак», — сказал он изданию «Подъем».

Власти работой Попова были довольны. «Награжден почетной грамотой министерства в 2011 году, благодарственным письмом министерства в 2012 году и благодарственным письмом председателя правительства Свердловской области в 2015 году», — перечислили «Российской газете» в региональном министерстве социальной политики заслуги полковника.

В министерстве также подчеркнули, что раньше жалоб на принудительную стерилизацию из Уктусского пансионата не поступало. В пансионате «периодически возникают такие истории», не согласилась с ведомством региональный омбудсмен Татьяна Мерзлякова, которая сейчас ведет независимую проверку учреждения — одновременно с министерством социальной политики и самим пансионатом.

В министерстве и подведомственном ему пансионате, рассказала Мерзлякова «Медузе», «пытаются извернуться» и обвинить в серии незаконных операций врачей. Чиновник из Минсоцполитики региона Илья Илларионов действительно уже подчеркнул, что стерилизации происходили не в самом пансионате, а «в медицинских учреждениях по месту жительства». Замдиректора пансионата Анастасия Покидышева также заявила, что манипуляции ее подопечным проводят только по назначению врачей екатеринбургской больницы № 20 (сотрудники ЦГБ № 20 направили «Медузу» в юридическую службу учреждения, однако там не ответили на звонки издания).

«У нас слов нет на это [министерство] соцполитики! — говорит омбудсмен Мерзлякова „Медузе“. — Больница меньше всего здесь виновата — это соцполитика виновата, которая их [женщин] убедила. В больницу они легли с готовыми документами, врачам привозят полностью готовых [к процедуре] женщин! К гинекологу привезли — гинеколог делает свою операцию».

«И за последние пять лет в [Свердловской] области было всего три стерилизации среди тех, кому [было] показано, — продолжает омбудсмен в разговоре с „Медузой“. — Минздрав резко закрыл тему стерилизаций, очень жестко стал к этому относиться. А ведь раньше они больше доверяли соцполитике».

Уктусский пансионат — это не единственный пример, когда социальные работники берут под контроль рождаемость среди своих подопечных, говорит директор по развитию благотворительной организации «Перспективы» Светлана Мамонова. «Людей не связывают и не отвозят силой на стерилизацию. Но женщины подвергаются невероятной психологической обработке и сами подписывают все согласия и на аборты, и на стерилизацию — после того, как им объясняют, что будет с их детьми: что нет никакого шанса оставить ребенка себе и увидеть его, что он будет путешествовать по детдомам, — объясняет Мамонова. — В итоге женщины, которые сами натерпелись, практически из милосердия соглашаются и подписывают все бумаги».

Большинство врачей и соцработников считают, что их подопечные не имеют права заниматься сексом, рожать детей и строить семьи, утверждает Мамонова. Несколько лет назад она участвовала в разработке опросника для обитателей психоневрологических интернатов. «Я предложила в том числе спрашивать у них о личном пространстве: если люди влюбляются, есть ли им где встречаться на территории интерната, как эта проблема решается? — вспоминает Мамонова в разговоре с „Медузой“. — И на меня обрушился шквал негодования со стороны других участников группы, выходцев из социальной системы и системы здравоохранения: „Вы что, а вдруг они подумают, что им можно вступать в половые отношения?! Если вы этот вопрос зададите, они подумают, что это нормально“».

Сексуальность и психоневрологический интернат считаются несовместимыми, подытоживает Мамонова: «Система должна развернуться лицом к этим женщинам, чтобы они не чувствовали себя несовершеннолетними подростками, которые прячутся где-то от взрослых мам и пап».