«Мечтаю записать песню «Пустите меня на танцпол». Жалею, что это не я ее придумал» Олег ЛСП — о двух новых альбомах, ситуации в Беларуси и схожести отцовства с «Diablo 2»

Осенью 2020 года у проекта ЛСП вышло сразу два альбома — «Свиное рыло» и «One more city». По просьбе «Медузы» автор The Flow Николай Редькин поговорил с Олегом ЛСП о том, зачем ему нужно было выпускать сразу две пластинки — к тому же таких разных. А еще — о том, что происходит с хип-хопом сегодня, как на Олега повлияло отцовство и что он чувствовал, когда в Беларуси начались протесты.

— Давай начнем с приятного. Как тебе в тиктоке?

— Мое пребывание там настолько комфортно, что я практически его не ощущаю. Я даже туда ни разу не заходил.

— Серьезно?

— Ну смотри. Я недавно был в игровом клубе, играл в карты. И туда пришел мужчина с маленькой дочкой, лет пять ей было, наверное. Она сидела в телефоне все время, пока этот мужчина не проиграл и не пошел домой. Сидела в чем-то, очень похожем на тикток, я замечал, что там какой-то китаец говорил что-то типа «Ме-ме-ме», как Картман, а потом что-то происходило. Он начинал громко кричать, реветь, хрустеть, и потом играла музыка две секунды. И она эту ***** [фигню] смотрела раз 15 подряд. Я думал, что это был он самый — тикток. И это еще раз меня убедило, что лучше туда не заходить.

— Ты удивлен, что песня «Девочка-пришелец» там завирусилась?

— Когда мы в мокрых трусах стояли белорусской частью коллектива на закрытой банной презентации-обмывке релиза, включился этот трек. Парни все послушали, говорят: «О, фирма!» Я говорю: «Да, но думаю, что мы вряд ли будем играть эту песню на концертах». Потому что, как правило, песни, которые можно назвать «фирмой», в хорошем смысле этого слова, не приживаются у публики. И мы их играем только когда решаем устроить экспериментальную программу. Но сейчас события так поворачиваются, что, возможно, мы только ее и будем играть. 

— Правда ли, что группа ЛСП получила уже два предложения на корпорат?

— Два или даже больше. В принципе, меня это не могло не обрадовать, потому что в жизни мы играли [только] на одном корпоративе и одном, условно, корпоративном мероприятии — это был блогерский фестиваль для очень молодых людей. И на обоих мне ужасно понравилось.

А с точки зрения тяжелого положения на музыкальном рынке сейчас среди профессионалов-музыкантов, мне кажется, что материальный вопрос встает остро, как никогда. И что, если не корпоративы, могут решить его? Не вижу в этом ничего зазорного. Мы же живем в эпоху рыночной экономики. 

— Тебе было страшно перед релизом «Свиного рыла»?

— Нет. Я не помню в целом, когда мне было в последний раз страшно, по крайней мере, за себя. 

— Когда у тебя появилась идея выпустить два альбома — «Свиное рыло» и «One More City» — с разницей в неделю?

— Я ковырял в то время другой альбом, это заняло очень много времени. Начал он собираться еще, по сути, когда вышел предыдущий, «трагический». Более того, на нем есть определенные лефтоверы с того альбома. Например, песня «Дурак» должна была выйти на «Tragic City», но поскольку тогда в Санкт-Петербурге было сложно организовать рабочий процесс, свести эту песню в срок не то что не успевалось — она лежала вообще в разобранном виде. Я понял, что раз довести его до ума не получится, да и для сюжета она не так важна, можно ее спокойно чикануть.  

В целом процесс [написания нового альбома] подбуксовывал. И вот однажды мне захотелось что-нибудь [другое] написать. Только не получалось придумать, про что; проблемы с тем, чтобы какой-то импульс или идею раскочегаривать-расковырять у меня случаются редко. Тут вспомнился фейковый треклист, который гулял в сети тем летом, и я подумал, а чем черт не шутит? 

— Стоп. Ты написал весь альбом, увидев в интернете фанатский треклист?

— Да. Это был интересный творческий вызов. Когда я читал эти названия, то сразу рисовал картинку, о чем это может быть. Некоторые вызывали легкий испанский стыд. Ну, серьезно? Так песню я не мог назвать даже в шутку! 

Погружение в «Свиное рыло» позволило мне разогнаться и выпрыгнуть из подутомивших рамок лирического героя, этого печального Пьеро из клипа «Тело», который очень нравится грустным маленьким славянам. И когда я начал понимать, что эта идея реализуется очень быстро, гораздо быстрее, чем все остальное. Это был совершенно другой подход.

Обычно, когда я встречался с реперами, людьми из индустрии, они всегда как негры двигались: «Чувак, давай поедем на студию, запишем пять демок. У нас есть три часа». А я говорил: «Чуваки, я за три часа могу написать три строчки — но они будут ******** [отличные]». А тут я решил попробовать пойти в другом направлении, потому что когда ты начинаешь ковырять и переставлять вот эти кубики, в процессе ты часто убиваешь эмоцию и музыку. И тогда может получиться слишком сухо. 

— А ты знаешь, кто вообще придумал тот фейковый треклист? 

— Да, узнал после релиза. Я думал: *** [черт], вот когда выпущу альбом, что будет ощущать тот самый человек, который эту ***** [чушь] вбросил? У меня бы на его месте взорвался мозг, если бы такое произошло. Оказалось, что это был человек, которого я очень хорошо знаю. Имя назвать не могу, пусть пока останется тайной.

— Слушал ли ты до этого концептуальные альбомы на русском? Нравились ли они тебе?

— Те, которые слушал, не нравились. Я считал, что это либо слишком концептуально, либо вполне музыкально, но концепция просто притянута даже не за уши, а за какие-то другие органы. 

Я могу вспомнить два таких альбома. «Горгород» [Оксимирона], который мне не особо понравился. Я его послушал два раза — ну, как бы он нормально читает, есть пара хороших треков, есть какая-то история. Но я ее теряю, мне трудно это слушать, как музыку, он перегружен текстом, темпоритм самого повествования искусственно загнан. Я предпочел бы просто послушать такую аудиокнигу в прозе, чтобы спокойно и с расстановкой все переварить. 

Второй, который я слышал — «Орфей & Эвридика» [Noize MC]. Я первое время Ване Алексееву писал, что это ***** [чушь] какая-то, что я не понимаю, в чем прикол, для кого это делается. И потом, когда он выпустил альбом, я сразу не смог его целиком осилить. Послушал половину, потом передохнул, покушал, отжался, помедитировал, послушал вторую половину.

Это все образно, конечно. Ну, прикольно. Ваня с текстом работает — ********* [с ума сойти]. Но я с трудом представляю, что взрослые чуваки на этот мюзикл на полном серьезе пойдут. Если они хотят ********** [выпендриться], типа «мы в натуре серьезные чуваки», то пойдут на реальную оперу или на какой-то мюзикл-******* [шмюзикл], где при этом в зал еще прилетают акробаты, за яйца привязанные к потолку тросами, и поют фальцетами, и подпевают им красивые женщины с сиськами. Либо они пойдут бухать в клуб и будут под Hammali & Navai пить водку и лично зажигать с подобными женщинами.

Скорее всего, в итоге я ошибся — и свой лут этот проект собрал. Но я до сих пор его не очень вкуриваю.

В американском рэпе у Мастера Пи какого-нибудь в Новом Орлеане даже скиты нарезаны так, что звучат стильно. Как будто они посидели, ********* [потрещали] по телефону: «Эй ты, чувак, принеси мне 20 кило!» У нас это обычно выглядит так: люди позвали каких-то актеров, чтобы они им ********* [наговорили] три аудиофайла. И вставили это куда-то между текстом, типа ******* [очень] концептуально. И вот через эти три файла они пытаются объяснить сюжет. ***** [Зачем]? Вот «Рабы Лампы», кстати, помнишь, было переиздание? Их посмертная запись, где после каждого трека — скит. Ты как будто на тусовке: чуваки побухали, потом покурили, потом тречок включили; ты как будто одновременно с ними сидишь. Короче, это была магическая тема. А когда это пытаются искусственно сделать, выглядит просто нелепо. В лучшем случае. 

— Я читал, что литературным редактором какого-то из твоих альбомов был Евгений Алехин из группы «Макулатура». Это правда?

— Тогда я низко оценивал свои способности и очень хотел создать, подобно Канье нашему Уэсту, огромную человеческую многоножку. Я подключал к текстам несколько человек, пытался и к музыке подключать много продюсеров. Результат какой-то из этого вроде и вышел, но гораздо больше из этого получилось ********** [запаривания] себе головы и лишней работы. 

Женя тогда смотрел со мной тексты будущего «One More City», не все, меньше половины, что-то указывал, говорил: «Тут я бы сделал вот так». И давал какие-то абстрактные формулировки — достаточно творческие, иррациональные. У него тогда обострились собственные волнения, такие периодически у всех творческих случаются, а Женя этого особо и не скрывает, более того, довольно талантливо пишет об этом. Ну, в общем, в те дни у него был не самый заземленный период. Но некоторые комментарии были интересными или забавными, так что несколько из этих советов я в итоге использовал.

— А ты часто вот так привлекал людей помочь с альбомом? И много ли было таких людей?

— Мне помогали люди, которые разруливали мои психологические заморочки-непоняточки. То есть, я пришел к одной подруге-креативщице, с которой до этого не очень много общался, и сказал: «Слушай, что-то идей нет. Можешь мне придумать, про что писать, а я это буду реализовывать?». Она сказала: «Нет, это не совсем мое, зато я немного разбираюсь в когнитивной поведенческой психологии и могу тебе помочь всю эту ***** [чушь] себе разблокировать». Я решил, почему бы и нет, ведь и сам уже некоторое время пытался разбираться в своих проблемах — на уровне соматическом, физическом, ментальном, духовном — и даже пришел к какому-то прогрессу. 

Она мне прямо хорошо помогла. Я начал вести дневник, выполнять задания творческие, типа «Изложи сюжет своей песни в прозе» или наоборот, «Возьми песню, которая тебе нравится и поменяй в ней три худшие строчки, чтобы стало еще лучше». И на этой волне потихонечку все начало раскрываться и выравниваться само собой.

— Песня «Парный дурак» на «One More City» — единственная, где ты использовал музыку Ромы Англичанина. А много музыки после него осталось?

— Оставалась одна наработка активная, она должна была стать песней с Егором Кридом. В ней были наклеены куски текста из песни «Автоплей». И куски из текста «Золотой мальчик». И еще пару каких-то довольно грязных развратных — как это называется в уважительном ключе? Провокационных! Провокационных строчек, которые никуда не пошли. А еще там должен был быть Егор Крид. Не помню уже, послали мы ему [эту песню] или нет, и если слали, то понравилась ли ему демка, но в итоге у нас вышла другая песня, довольно известная. 

Мне не очень хотелось брать старые проекты и в них рыться. Если ты в это глубоко не влезаешь, то получится грязная, неопрятная и не такая качественная работа, какой бы [Рома] хотел ее видеть. Если же начинать это потрошить, тебе нужны исходники, материалы, надо сидеть, разгребать их и перерабатывать, переделывать с другими людьми — и получается, что это будет опять же не то, что изначально увидел Рома. Поэтому я считаю так: что он хотел выпустить, то и выпустил, и наоборот. 

— Ты когда-нибудь в жизни представлял, что ЛСП будет стадионной группой?

— Нет, я вообще об этом никогда не задумывался. Я просто «делал свое музло». Помню, когда-то в Могилеве, еще вроде даже до знакомства с Ромой, мы сидели в тачке с Катей Меньковой и ждали Федю, это мой первый продюсер могилевский. И она начала тележить: «Вот, Федя такой классный чувак, ты такой классный чувак, вы такие классные. Я уверена, что у вас все будет. Если вы сейчас поднажмете, у вас будут и стадионы, и вся ***** [фигня], как я рада, как я рада, что вы все из Ленинграда» и так далее. Вот она первая из тех, кого помню, напророчила это все вслух. Не скажу, правда, что это пророчество основывалось на какой-то глубокой аналитике или ее сверхспособностях.

А так чисто логически, когда [на концерте] появляются 50, потом 150 человек, потом 500, то ты уже в любом случае допускаешь вероятность, что потом может быть пять тысяч или даже 25. Этот процесс настолько постепенный, что часто даже не обращаешь на это внимания. Вчера казалось нормой, когда в зале 300 человек, а сегодня кажется нормой, когда 800. Если их 400, ты думаешь: »***** [Черт], че-то маловато сегодня». А если их полторы тысячи, думаешь: «Ну, в принципе ничего». А если бы к нам полторы тысячи пришло тогда в этот клуб, как он назывался? «16 тонн»? Да, если бы на тот концерт пришло полторы тысячи человек, я бы там обосрался прямо на сцене в прямом эфире, как настоящий тиктокер. 

— После смерти Ромы ты взял в состав ЛСП много профессиональных музыкантов. Один из них, Петр Клюев, пианист и эстрадный певец. Он на тебя сильно повлиял как музыкант?

— Он вообще сам по себе очень светлый и сильный человек, мощный духовно. Я бы желал каждому человеку иметь такого друга, как Петя, потому что он всех вокруг заряжает на энергетическом уровне каком-то.

Что касается музыки. Когда я увидел, как Петя играет на клавишах, как поет профессионально, я понял, что мне 30 лет, я зарабатываю этой ***** [фигней] деньги довольно большие, при этом ничего толком в ней не понимая, хотя всегда вроде интересовался. Просто как-то не находил на это времени, потому что в приоритет ставил другие дела и развлекухи, которые казались более важными и интересными. 

Это [знакомство] еще совпало со средним возрастом, периодом самокопания и самосовершенствования — все в симбиозе заставило меня продвинуться. Опять же, мы уже столько отвыступали, столько наработали, что даже если бы я не прикладывал дополнительных усилий, то уже чисто за счет постоянной практики повысил бы многие скиллы. Но последний год-полтора я интенсивнее занимался музыкой, потому что осознал, насколько мне это интересно. 

Так что, да, в какой-то степени Петя замотивировал меня. Ты смотришь на чувака и думаешь: он так может, я тоже смогу.

— Ты говоришь про кризис среднего возраста. Когда ты писал последний альбом, тебе было под 30, ты был женат, у тебя родилась дочь. Есть мнение, что из-за всех этих событий у автора пропадает ощущение остроты момента. Ты с таким сталкивался?

— Как-то раз я приезжал в гости к Янг Трэппе в Петербург, там мы встретились с одним исполнителем афрорусского происхождения по имени Жак. И вот мы с этим Жаком проводили очень специфические часы, катаясь на катере по Неве, где он показывал всем свои новые треки. Я запомнил один из них. Рефрен состоял из фразы, повторяющейся традиционно восемь раз, как во многих трэп-песнях. Фраза была следующая: «У меня жена и ребенок». Да, трек звучал именно так: «У меня жена и ребенок, у меня жена и ребенок, у меня жена и ребенок, слышь, у меня жена и ребенок». Я ***** [офигел] вообще, когда это услышал. До сих пор не могу до конца поверить, что эта песня существует во вселенной, но ведь лично знаю человека, который ее придумал! Так что, видишь, ему тогда было слегка за 20, и жена, и ребенок нисколько не мешали ему…

— Трэповать?

— Да, совмещать несовместимое.

А по поводу, чего там пропало, чего не пропало, я не знаю, бро. Я просто сижу в самоизоляции и занимаюсь всякой суетой. Придумываю разную ***** [всячину], смотрю, чего получается — и откладываю. Ту, которая нравится, в одни коробочки, среднюю — в другие. Которая совсем уж не очень — в самую дальнюю, с четверочными дисками. А постепенно одна из коробочек переполняется, и ты такой думаешь: о, теперь это можно залить в интернет.

— С возрастом у тебя поменялись музыкальные предпочтения?

— У меня изменилось и расширилось понимание того, как должна звучать крутая музыка. Мечтаю записать песню «Пустите меня на танцпол пьяным подвигаться», жалею, что это не я ее придумал. Какие-то в этом плане эксперименты, попытки предпринимаю. Что-то из них, возможно, даже когда-то и выйдет.

— Мечтаешь сделать народный массовый хит для всех слоев населения?

— Думаю ремикс на него записать. Понимаешь, чувак, вот этот период — три года [прошедшие с момента выхода «Tragic City»], да? Это был период, когда мои песни стали очень литературоцентричными, но потом я решил вернуться к равновесию [музыки и текста]. По мне, сейчас норма литературоцентричности в музыке еще чуть ниже, чем интеллигентный человек себе представляет и может позволить.

— Ты о том, что не надо переусложнять свою музыку?

— Не то, что переусложнять… Если ты на этом полюсе, на литературоцентричном, то тебе любой альбом «Макулатуры», самый ****** [плохой], самый слабый, самый худший по версии самого Алехина, будет казаться лучше, чем лучший альбом Моргенштерна по версии… тоже Алехина, допустим. У тебя будет изначально такое мерило. 

Но сейчас я считаю, что музыка не должна выглядеть так. Это такой, простите за пошлость, андеграунд, со всеми его плюсами и минусами. Я, как и многие, черпаю в андеграунде вдохновение, стараюсь выдерживать определенный градус «андеграундности» в своем методе. Но как система координат мейнстрим мне почти всегда был интереснее. Мне хотелось, чтобы ты достал из шапки кролика, и вокруг много детей захлопали в ладоши. А не так, что ты достал из шапки какашку, и два человека в роговых очках, задумчиво почесывая бороду, одобрительно тебе кивнули. 

Если уж ты уходишь в эту крайнюю литературоцентричную степь, логичнее уйти непосредственно в текст. Текст сегодня, если не воспринимать его как непосредственно программный код, — это либо устаревающая форма литературы, либо сценарное мастерство в самом широком смысле: фильмы, сериалы, видео, шоу. Даже песни в какой-то степени. Ты ******* [хороший] драматург, текстовик, писатель? Тогда твой потолок сегодня — стать сценаристом ******* [отличных] сериалов или кино. 

— Давай еще немного про музыку. Как ты теперь, со всем своим музыкантским опытом смотришь на новую школу русского рэпа, где люди и в бит-то не всегда попадают?

— Я недавно говорил по этому поводу с Сеней Saluki. У меня претензия к современному американскому хип-хопу, потому что русский мы рассматриваем как запаздывающую проекцию американского, к сожалению. Есть самобытные артисты, но ты меня не про них сейчас спрашиваешь.

— Да, я про какую-то общую массу скорее.

— Что сейчас происходит в Америке? Есть какие-то трендовые типа чуваки, которые задают формулу успеха, и все остальные просто в нее тут же долбятся. Иногда побеждают самобытные чуваки, но, как правило, это получается тупо у чуваков, в которых вкачали больше всего бабла. 

Я не самый прошаренный в современном хип-хопе человек, но с 2004 года слушаю эту ***** [ерунду], и мне уже плохо от 808-х барабанов, потому что в 2004 году я начал слушать Лудакриса, и понеслось — Хьюстон, Майами, Атланта… Скорее всего, все эти челы, которые там кого-то копируют, они, ***** [блин], даже не стесняются — они кусают чужой ломоть целиком — ну и ладно, господь с ними! Битмейкеры тоже переставляют одни и те же барабаны, копируют друг у друга одни и те же дельфиньи, ***** [блин], свисточки — и звучат все как одинаковая ***** [чушь]. Камон, это ж постмодерн, епта. Кто собрал, тот типа и папа. 

В целом, сама по себе индустрия мейнстрима из-за этого потеряла интерес [к хип-хопу]. Раньше было интересно, артисты и битмари выезжали сразу на своих отличительных фишках. Возможно, так казалось потому, что раньше у меня был более узкий музыкальный бэкграунд, и я его расширял. Но сейчас слушаю подборку нового хип-хопа — и очень редко нахожу там человека, который не то, что меня удивляет, *** [хрен] с ним, меня уже не надо удивлять сильно. Ну чем меня там удивишь? Я слышу и сразу понимаю, либо кто это, либо под кого он хочет подкоситься, в какую струю он целит. Причем, к сожалению, вариаций этих архетипов все меньше, можно уже по пальцам одной руки пересчитать основных трендсеттеров, под которых все косят. Я вот послушал альбом Рика Росса недавно, ***** [ошалел] вообще. Это ****** [поразительно]. Причем альбом новый, не старый. Какой он крутан, это просто **** [восторг]. 

— То есть ты хочешь сказать, что сейчас в рэпе нет индивидуальностей?

— Вот я саундтрек NBA слушаю: этот бит прикольный, этот бит ***** [фигня], тут вытащил бит, тут чувак прикольно по флоу застелил. Но, чтобы, ***** [блин], ты кого-то из этих людей захотел переслушать, такого у меня в последнее время не бывает. Не знаю, трек «Mo Bamba» — это последнее, что я могу навскидку вспомнить. 

Меня приколол Янг Трэппа, потому что он хоть и ретранслировал всю эту чепуху, но за тем, как он ее ретранслировал, все равно виднелась его самобытность. Все равно было видно, какой он и кто он, был виден его персонаж. Например, у OG Буды — отличный парень, кстати! — местами тоже есть нотки такой харизмы, но ее недостаточно много, чтобы мне было интересно это слушать. Я бы хотел, чтобы артисты, их персонажи целиком состояли из этой самобытности, чтобы мне не нужно было в этих китайских ******** [пародиях] на американскую трикотажную продукцию пытаться отыскать нормальные отечественные шмотки. Я хочу, ***** [блин], нормальную дизайнерскую ***** [вещь]. Мне проще послушать самого Playboi Carti, который всю эту ***** [ерунду] придумал, который этим дышит, чем чувака, который слушал его альбом десять тысяч раз и захотел его высрать по второму разу. Мне проще послушать группу Take 6 и ***** [офигеть] с того, как они строят, ***** [блин], свои гармонии.

— С рэпом закончили. События в Беларуси 2020 года. Где ты был 9 августа и как узнал о том, что происходит в стране?

— Я поехал голосовать в свой родной город [Витебск]. Стараюсь раз в месяц-полтора приезжать к родне, потому что это мои корни и семья. Думал приехать на пару дней, а потом поехать назад в Минск по альбомам рулить — месяц еще оставался до релиза, нужно было отслушивать мастера и так далее. Я приехал, проголосовал, встретил возле участка каких-то молодых людей, пожал им там руки. В час дня интернет перестал работать.

Потусил с батей, проголосовал, прогулялся со старым корешем по городу и поехал без интернета в область, к родителям. Приехал домой — ну и там все понеслось уже вечером. 

У меня сохранились где-то заметки, лучшего способа это зафиксировать не знаю; я так лучше вижу и формулирую. В момент, когда критическая масса эмоций перешла черту и я понял, что не могу просто сохранять эти заметки на диске, я написал пост, в котором попытался совместить мысли и чувства по поводу всего происходящего, послать в пространство светлую волну в том виде, в каком я могу и умею это делать. После этого я вернулся назад в столицу, когда был тот самый большой воскресный день, и вышло очень много людей. 

— Из поста при этом все равно не была ясна твоя позиция.

— Смотри, я, может быть, что-то понимаю лучше некоторых или более образован, чем кто-то другой, но все равно не вижу, почему мое мнение должно иметь какой-то большой вес. Все, что я могу сказать с уверенностью — в стране происходит полный ****** [кошмар], пострадало огромное количество хороших людей, преимущественно невиновных, и все идет к тому, что число прямых или косвенных жертв будет только расти. Я не разбираюсь в политике настолько, чтобы занимать сторону конкретных сил и уж тем более что-то предлагать. 

Если начнется цивилизованная дискуссия, допустим, джазменов с сай-трансерами, тогда я, может, и смогу выбрать сторону, даже, может, смогу в чьем-то координационном совете выступить. А политические процессы, не только в нашей стране, но и в целом, настолько сложны и зависят от такого количества переменных, что категорично высказываться в этом поле и предлагать какие-то действия могут [только] те люди, которые обладают информацией из реально компетентных источников. Мы, простые смертные, тупо не знаем полной картины — кем, как и ради чего ворочается эта движуха. 

Я почему от рэпа дистанцировался? Потому что мне не было близко и интересно вот это вот копание, выяснение [отношений] и взаимодействия постоянные, основанные, как правило, на довольно низменных мотивах и алгоритмах. И политика мне тоже не особо близка. Если вы спросите меня про политическую ситуацию в Беларуси, я скажу: ***** [черт], спросите Артема Шрайбмана, например. Вот его я могу послушать. Если про Россию, я скажу: спросите Екатерину Шульман. ***** [Нафиг] вам мое мнение, мнение чувака, который с утра попил чай под Валерия Соловья, в обед послушал подкаст «Что случилось?», вечером послушал Артема Шрайбмана, в перерыве между этим для объективности включил белорусский телевизор и ***** [офигел], а на выходные приехал к бабушке, включил Соловьева и ****** [офигел] вдвойне? Я могу что-то предполагать, у меня есть какие-то соображения, но это будет в большей степени пережеванная информация от тех людей, которых я перечислил сейчас, поэтому не вижу смысла пытаться строить из себя политолога. Это не моя поляна. 

Если бы я мог так же размашисто и живописно проходиться по повестке, как, например, не побоюсь этого слова, легендарный белорус Сергей Михалок — только этим бы и занимался. Но до такого погружения в дискурс мне еще далеко, так что пока могу только наблюдать, «как папа вешает картину», и молча конспектировать.

— В конце я бы хотел с тобой поговорить о том, как тебя изменило отцовство.

— У меня банальный довольно ответ. Если вкратце, то пока сам не попробуешь, ***** [ничего] не поймешь. Если провести метафорическую аналогию, то мне это напоминает знаешь, что? Ты играл в Diablo?

— Во второй. 

— Да, конечно. Я про другие и не говорю. В «Diablo 2» есть такая тема — когда ты его проходишь первый раз и начинаешь проходить во второй, там все на вид вроде бы то же самое, но у монстров всех вырастают характеристики, появляется защита от всего. Из них вываливается дохерища золота, шмотки супер-крутые. Но и уровни качаются очень медленно. И тут примерно то же самое: внешняя жизнь остается такой же, но оценка событий, принятие решений, распределение своего времени и приоритетов уходит на другой уровень абсолютно. Приходится как бы включить голову, условно говоря, поднапрячься, чтобы дальше все подруливать грамотно. 

Ты играешь в другую игру, короче. Декорации и процесс те же, но ты ее воспринимаешь и понимаешь уже совсем по-другому.