Особенно перспективный сорт нефти «Медуза» рассказывает, как генетика стала любимой игрушкой Владимира Путина — и какую роль в этом сыграли его родные и друзья
До недавнего времени российское государство мало интересовалось генетикой. Прорыв случился в 2019 году, когда правительство одобрило специальную федеральную программу — с бюджетом 127 миллиардов рублей и сроком на семь лет. Больше того, как выяснила «Медуза», общие затраты на генетические проекты в ближайшие годы могут вырасти до 230 миллиардов рублей. За реализацией программы следит лично Владимир Путин, ее кураторами стали его родственники (прежде всего, старшая дочь Мария Воронцова) и ближайшие друзья (генетикой занимается фонд виолончелиста Сергея Ролдугина) — а главным партнером назначена нефтяная компания «Роснефть». Журналисты «Медузы» рассказывают, как «продажная девка империализма» после ее разгрома в СССР и долгого прозябания на задворках академической науки стала любимой игрушкой президента.
Первые статьи китайских ученых о геномном редактировании человеческих эмбрионов генетик Федор Урнов получил на рецензию от журнала Nature в конце 2014 года.
«Как бы это сформулировать, не используя ненормативную лексику… В общем, они обещали таким образом решить все проблемы наследственных заболеваний — что, конечно, была метафизическая ересь», — морщился Урнов, стараясь передать свои эмоции далеким собеседникам.
Его внимательно слушали несколько человек в Москве — осенью 2020 года в студии РИА Новости на Зубовском бульваре они собрались на круглом столе «Редактирование генома половых клеток и эмбриона человека: социогуманитарная экспертиза». Урнов работает в Калифорнийском университете Беркли и приехать в Россию на круглый стол не смог — эмоции в тот день он выражал по видеосвязи.
Послушать яростный монолог Урнова «для затравки на дискуссию» предложила ведущая круглого стола, эндокринолог Мария Воронцова, известная в России как старшая дочь Владимира Путина (президент на вопросы о ней предпочитает не отвечать). По правую руку от Воронцовой сидел митрополит Псковский и Порховский Тихон Шевкунов. Журналисты давно считают его духовником Владимира Путина (митрополит, как и его предполагаемый духовный сын, это не признает, но и не отрицает).
Урнов рассказал, что от рецензии он в 2014 году отказался и в ответ написал свою статью — о том, что «редактировать зародыши нельзя, это опасно и страшно повредит тому, что нужно, а именно — генному редактированию людей с уже существующими заболеваниями». И на несколько лет все об этом забыли, заключил профессор.
Но уже в конце 2018-го китайский ученый Хэ Цзянькуй первым в мире прицельно отредактировал геном эмбрионов человеческих близнецов. «Я чуть сознание тогда не потерял, — говорил Урнов. — Это даже не безумие, это гибрид безумия и Герострата: человек не только сумасшедший, он еще жаждет славы». Китайские власти придерживались похожей позиции: после своего эксперимента Цзянькуй сел в тюрьму на три года.
Резкие слова Урнова, очевидно, имели конкретного адресата — молекулярного биолога, проректора РНИМУ имени Пирогова Дениса Ребрикова: тот сидел напротив Воронцовой и Шевкунова и слушал калифорнийского коллегу с ироничной улыбкой.
Герой множества статей, которого одни коллеги считают гением, а другие — выскочкой, сам Ребриков предпочитает называть себя радикалом. Уже после опытов китайского ученого он без особого успеха собирался отредактировать геном будущего ребенка супружеской пары с наследственной тугоухостью из России. «Хэ Цзянькуй, конечно, совершил ряд ошибок, но дети [родившиеся в результате его эксперимента по геномному редактированию] совершенно здоровы, — невозмутимо отвечал Урнову Ребриков. — Есть целый ряд случаев, где редактирование на уровне эмбриона возможно».
Выслушав ученых, Воронцова повернулась к Тихону Шевкунову. «Я бы хотела обратиться к вам, владыка: насколько человек имеет право так поступать, не много ли мы на себя вообще берем тем, что вмешиваемся в генетический код, в эволюцию, в некое творение Божье?»
Митрополит ответил, что члены церковного совета по биомедицинской этике, учрежденного еще в 1998 году, давно и серьезно озабочены «этической стороной манипуляций над живыми эмбрионами». Но если когда-нибудь ученые смогут найти приемлемый вариант воздействия на геном в целях лечения, «это было бы замечательно».
«Задели за живое. Мы работаем над этим, чтобы вывести наши отечественные исследования в общественную плоскость», — подытожила Воронцова.
Заниматься редактированием человека — по крайней мере, пока — российские ученые не могут, но выводить генетические исследования в общественную плоскость планируется с большим размахом.
Как выяснила «Медуза», в ближайшие годы в России на это могут потратить до 230 миллиардов рублей. Большая часть этих денег — 127 миллиардов до 2027-го — затраты на принятую в 2019-м федеральную научно-техническую программу развития генетических технологий. Остальное пойдет на разработку новых технологий геномного редактирования. За реализацией программы следит лично Владимир Путин, а в ее разработке участвуют члены его семьи и близкие друзья.
«Безопасность — вот очень хорошее слово»
Еще в 2017 году Путин утверждал: некие иностранцы с непонятными целями «профессионально» собирают биоматериалы жителей России: «А вы знаете, что биологический материал собирается по всей стране? Причем по разным этносам и людям, проживающим в разных географических точках Российской Федерации. Вот вопрос: вот это зачем делается?»
Российские власти могли заинтересоваться генетикой из-за «страшилок» и «пугалок» вокруг этой темы, считают многие собеседники «Медузы». «Путин боится генетического оружия, которое якобы могут использовать в России», — иронизирует ученый-генетик, согласившийся говорить с «Медузой» на условиях анонимности.
«Это чистый абсурд, генетическое оружие придумать нельзя, это что-то из фантастических фильмов. Настроить его на конкретный этнос невозможно, это „ружье“ будет стрелять по всему населению планеты», — недоумевает основатель компании «Генотек», биолог Валерий Ильинский. «Генетическое оружие сделать невозможно — это будет самое дорогое и самое бессмысленное оружие», — соглашается генеральный директор Atlas Biomed Group Сергей Мусиенко. («Генотек» и Atlas Biomed оказывают коммерческие услуги по анализу человеческого генома: секвенирование генома, ДНК-тесты и т. п.)
Термин «генетическое оружие» может иметь несколько значений в разных контекстах.
Одно из первых его упоминаний зафиксировано в статье бывших советских офицеров Михаила Мильштейна и Льва Семейко в статье 1977 года в американском журнале Bulletin of the Atomic Scientists. Там «генетическое оружие» рассматривалось как возможная продвинутая версия биологического оружия, построенного на основе таких бактерий и вирусов, которые были бы «усовершенствованы» методами появившихся в 1970-е технологий рекомбинантных ДНК. В качестве примера возможного варианта такого оружия авторы приводят возбудитель чумы, устойчивый к антибиотикам. Если под «генетическим оружием» подразумевать именно создание таких возбудителей, то с точки зрения современной биотехнологии это вполне возможно и даже не слишком трудозатратно.
Однако сейчас, говоря про «генетическое оружие», обычно имеют в виду гипотетическое биологическое оружие с «этнической» направленностью — то есть способное избирательно поражать представителей «враждебных» народностей. Насколько можно судить, такое понимание генетического оружия происходит из фантастической литературы и нескольких публицистических материалов — вроде статьи 1998 года в The Sunday Times о создании израильскими учеными «этнобомбы» против арабского населения (сообщения об этом впоследствии оказались сюжетом фантастического рассказа). Тем не менее подозрения о том, что такие работы в мире ведутся, распространены в том числе и среди российского руководства — и уже приводили к проблемам в работе с биоматериалами россиян.
Чтобы ответить на вопрос, возможно ли хотя бы в будущем изобретение направленного против отдельных этносов генетического оружия, полезно рассмотреть те трудности, которые возникнут у его потенциального создателя. Среди них не только технические, но и принципиальные, обусловленные генетической структурой человечества.
Принципиальные трудности связаны с ошибкой отождествления понятий гражданства, нации, этноса и популяции — четырех совершенно разных терминов. Во-первых, избирательность биологического оружия может быть направлена только на особенности ДНК, а не на паспорт человека, поэтому любое, даже самое совершенное оружие такого рода будет неизбежно опасно для граждан любых государств, в котором есть люди разного происхождения. Во-вторых, даже если отбросить популяционную смешанность любых наций и даже этносов, генетические отличия между любыми, даже самыми удаленными и изолированными человеческими популяциями носят лишь количественный (частотный), а не качественный характер. Именно поэтому любое подобное оружие, на основе чего бы оно ни было сделано, принципиально не сможет быть точным.
Технические трудности любого специфического генетического воздействия (будь это гипотетическое оружие или лекарство) иллюстрирует, например, известная работа американских исследователей, опубликованная в 2008 году в Nature. В ней группа под руководством Карлоса Бастаманте смогла восстановить географию проживания 1387 европейцев, основываясь при этом лишь на их генетических данных. Средняя точность «попадания» при этом составила несколько сотен километров. Сама возможность провести такую «генетическую геолокацию», казалось бы, говорит, что в геноме все-таки есть информация, которая потенциально позволяет вычислить происхождение человека и которую — при желании — можно использовать для создания «этнического генетического оружия». Но важнее то, как именно эта «геолокация» была достигнута.
Для угадывания происхождения по ДНК исследователям пришлось ограничить свою выборку лишь теми людьми, чьи предки до третьего поколения жили неподалеку друг от друга, а также собрать данные не по одному-двум их генам, а почти по двум сотням тысяч точечных генетических особенностей (SNP). Ни одна из этих особенностей не смогла стать уникальным маркером для какой-либо из популяций — и лишь сложный анализ их сочетаний позволил примерно предсказать происхождение человека по геному. Создание на основе подобной технологии генетического оружия потребовало бы не просто модификации болезнетворного вируса или бактерии «под этнос», как полагают авторы фантастических статей, а изобретения полноценного молекулярного компьютера, способного анализировать сотни тысяч генетических особенностей потенциальной жертвы и принимать решение на их основе — а это выходит далеко за пределы возможностей биотехнологий даже самого отдаленного будущего.
Сказав это, важно отметить, что создание не «этнического», а «персонального генетического оружия», как ни странно, потенциально существенно проще — хотя, конечно, все еще остается гипотетическим. Для этого возможна относительно несложная модификация природных вирусов системой вроде CRISPR/Cas9, направленной на уникальные особенности генома одного конкретного человека, полный геном которого заранее известен. Подобный фантастический сценарий создания персонализированного возбудителя описан, например, в журнале The Atlantic в 2012 году, еще до широкого распространения технологии генетического редактирования. Там говорится о возможном создании в будущем «вируса против президента США» и трудностях, которые могли бы возникнуть на таком пути.
Зато в «оружие из фантастических фильмов» верит Михаил Ковальчук — президент НИЦ «Курчатовский институт» и родной брат Юрия Ковальчука, ближайшего друга Владимира Путина.
«Приведу простой пример: вот, скажем, мы создаем, допустим, искусственную клетку. Эта искусственная клетка, с одной стороны, медицински важна, она может быть диагностом, она может быть доставщиком лекарств целевым, но с другой стороны, она может быть как бы вредоносной, да, и тогда фактически одна клетка, которая имеет генетический код и саморазвивается, является оружием массового поражения», — стращал Михаил Ковальчук членов Совета Федерации еще в 2015 году. По его мнению, при желании «эту клетку можно будет настроить на уничтожение» конкретного этноса.
Ученые в это не верят: «Самой идее не откажешь в элегантности: берем особенность генома — так называемый маркер, — который есть у представителей одного народа, но нет у другого, в качестве мишени. И делаем вирус, который поражает лишь людей с мишенью. Но несбыточность идеи в том, что таких маркеров просто нет, — уверен доктор биологических наук Олег Балановский, заведующий лабораторией геномной географии Института общей генетики РАН. — Раньше мы, специалисты по генетике населения, это предсказывали теоретически, а теперь, расшифровав целиком геномы людей из разных народов, на практике убедились, что ни одна из трех миллиардов букв нашего генома не обладает свойствами такой генетической мишени».
Но в 2018 году, выступая на ежегодном форуме «Валдай», Путин говорил о новой угрозе всерьез: якобы на территории Грузии уже ведутся исследования на крысах и собаках, связанные с разработкой генетических препаратов, которые способны избирательно влиять на людей из определенной этнической группы.
«Если это так, то это представляет большую угрозу… Поэтому, если кто-то будет разрабатывать такие меры, [он] должен понимать, что и другие будут этим заниматься. Лучше заранее сесть и вырабатывать единые правила в этой чрезвычайно чувствительной сфере», — сказал президент России.
О генетике Путину рассказывал и его помощник по вопросам науки — сосед по кооперативу «Озеро» Андрей Фурсенко, в 2004–2012 годах — министр образования и науки. Добрый приятель братьев Ковальчук, Фурсенко не интересовался генетическим оружием, зато увлекся новой технологией геномного редактирования CRISPR/Cas9, рассказал собеседник «Медузы», близкий к Кремлю и знакомый с планами программы развития генетических технологий. Об этой технологии, добавляет он, Путину могли также рассказывать сотрудники спецслужб, которые сочли ее «очень важной для анализа». Президенту «криспы» понравились.
Одобрил Путин и федеральную программу по развитию генетики; сделать ее предложил все тот же Фурсенко, рассказали «Медузе» два разработчика программы и подтвердил источник, близкий к Кремлю. Получить комментарий Андрея Фурсенко «Медузе» не удалось. Пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков не ответил на вопросы «Медузы».
После тревожного выступления на Валдайском форуме Путин издал указ «О развитии генетических технологий в РФ». А в апреле 2019-го правительство России утвердило федеральную научно-техническую программу (ФНТП) развития генетических технологий на 2019–2027 годы. На эти цели государство планирует потратить 127 миллиардов рублей: 111 миллиардов из федерального бюджета, остальное — из бюджетов регионов и внебюджетных источников.
В реализации программы поучаствуют Минздрав, Минпромторг, Минсельхоз, Роспотребнадзор, Федеральное медико-биологическое агентство, Курчатовский институт, МГУ им. Ломоносова, Санкт-Петербургский университет, РАН и другие.
Руководить программой по поручению Путина будет совет по реализации программы, учрежденный тем уже указом о развитии генетических технологий. Координатором и ответственным исполнителем программы президент назначил Минобрнауки, а головной научной организацией — уже упоминавшийся выше Курчатовский институт.
Чиновники обязаны ежегодно отчитываться перед Путиным о реализации генетической программы. В апреле 2019 года Путин утвердил состав совета по ее реализации, включив в него Марию Воронцову, которую СМИ убедительно называют дочерью президента.
Финансировать ФНТП Путин велел из средств, выделяемых на уже существующие госпрограммы («Научно-технологическое развитие РФ», «Развитие образования», «Развитие здравоохранения» и др.). Но все же правительству при формировании проекта федерального бюджета на очередной финансовый год нужно предусматривать затраты на реализацию указа президента — с 2019-го по 2027-й.
Согласно плану реализации программы на трехлетний период (2019–2021), с которым ознакомилась «Медуза», в 2019-м и 2020-м на программу направили 19,2 миллиарда рублей бюджетных средств. Как и требовал Путин в указе, эти деньги в основном забирали из других госпрограмм — «Научно-технологическое развитие РФ» и «Развитие здравоохранения». Для сравнения: общий объем финансирования Российского научного фонда (РНФ) в 2019-м составил 21,7 миллиарда рублей, бюджет Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) в том же году — 22,2 миллиарда рублей, а все расходы на гражданскую (то есть не связанную с военными разработками) науку — 422,15 миллиарда рублей, или 2,65% всех расходов федерального бюджета.
По плану в 2021 году на программу развития генетических технологий направят еще 10,2 миллиарда рублей. Из внебюджетных источников (каких именно, в плане не говорится) за прошедшие два года планировалось получить 564 миллиона рублей, в 2021-м — 743,5 миллиона рублей.
Структурно программу разделили на четыре главных направления: безопасность, медицина, сельское хозяйство и промышленная микробиология.
«Безопасность» появилась в программе, потому что под нее у Путина было легче всего получить деньги — такой совет ученым, писавшим проект ФНТП, дали в администрации президента, вспоминает собеседник «Медузы», участвовавший в обсуждении программы.
«Источник я не процитирую, это произносилось кулуарно. Но звучало так: нужно написать что-то эдакое, что-то секси. Если написать банально — „Программа по секвенированию геномов большого количества людей“, — президент такого не подпишет, ему это не интересно. Хотите получить дополнительные ресурсы на генетические исследования, придумайте что-то эдакое: помощь народному хозяйству, опять-таки безопасность. Безопасность — вот очень хорошее слово», — вспоминает источник «Медузы» разработку документов, которые утверждали у Путина.
Над неведомым генетическим оружием, о котором президент, вероятно, думал, одобряя программу, ученые тайком смеялись. По этой причине защита от эфемерной опасности в реальности стала «мониторингом болезней животных и человека».
«В направлении „безопасность“ главное — это опасные инфекции», — объясняет «Медузе» руководитель Центра высокоточного редактирования и генетических технологий для биомедицины, член-корреспондент РАН Дмитрий Купраш. «Про ковид тогда, конечно, никто не думал, но уже думали про вирус Эбола, про SARS и MERS. В этом же разделе прописано обеспечение технологической независимости — то есть безопасность в более широком смысле. Мы должны уметь делать собственные реагенты и приборы, чтобы, если все пойдет не так и нас совсем „отключат от жизни“ санкциями, генетические технологии от этого не пострадали», — говорит ученый.
Редактируя человека
К работе над созданием генетической программы Фурсенко привлек молодых исследователей. Одним из них стал биоинформатик и академик РАН Андрей Лисица.
Лисица рассказывает «Медузе», что ученые конструировали проект программы с 2017 года — и в 2018-м предложили свою концепцию; она называлась «Постгеномная магистраль» (.pdf). Ее писали, взяв за основу советскую программу о генетике, которую в свое время напечатал на машинке академик Юрий Овчинников. «Вы не поверите, но уже тогда все ключевые моменты по получению, анализу и безопасности генетических данных были сформулированы настолько грамотно, что звучали актуально и по истечении 30 лет», — восхищается Лисица.
Когда программа еще только обсуждалась, главный спор возник из-за геномного редактирования эмбриона.
«Мне бы хотелось получить разрешение на клиническое применение препаратов CRISPR/Cas, позволяющих „починить“ опасную мутацию на уровне первой клетки — зиготы. В противном случае это неизбежно приведет к рождению ребенка с тяжелым наследственным заболеванием», — объясняет свою позицию «Медузе» генетик Денис Ребриков — он участвовал в разработке программы и сейчас, помимо прочих обязанностей, заведует лабораторией редактирования генома в Научном центре акушерства, гинекологии и перинатологии имени Кулакова.
Редактирование генома человека можно разделить на два типа: когда в рамках терапии больного изменения вносятся в его обычные (соматические) клетки либо когда редактирование генома будущего ребенка проводится в рамках планирования семьи. В последнем случае изменению подвергается зигота — продукт слияния половых клеток, — в результате чего измененная ДНК присутствует во всех клетках ребенка и передается следующим поколениям.
Теоретически редактирование на уровне зиготы позволяет вылечить больший спектр генетических заболеваний, поскольку вносимое в геном изменение затрагивает все клетки организма. Однако такой подход налагает на технологию крайне высокие (многие считают, что пока недостижимые) требования к точности редактирования.
Подробнее о проблеме точности в редактировании геномов можно прочитать, например, здесь.
Против Ребрикова на обсуждении ФНТП выступали маститые российские генетики: Евгений Гинтер, Сергей Куцев и Владислав Баранов, — вспоминает Лисица. От раннего редактирования генома, уверяли они, куда больше вреда, чем пользы, — в рамках государственной программы такие эксперименты недопустимы. «Одно дело, когда мы говорим о соматических клетках взрослого человека. Другое — половые клетки или эмбрион, из которого разовьются все клетки и ткани взрослого человека. В этой ситуации, исправив один ген, мы можем повредить другой. И это повреждение, поскольку оно было, например, в половой клетке, будет во всех клетках и тканях организма», — объясняет Куцев.
Спор между генетиками продолжается до сих пор. «Как только речь заходит о геномном редактировании, возникает вопрос о том, что этой технологии пока еще нет. Это не потоковая история — это художество и творчество. К тому же сразу появляются политические и этические моменты», — описывает ситуацию биолог Валерий Ильинский.
«Мы провели дискуссию по вопросам биоэтики, — вспоминает события трехлетней давности Лисица. — Клиницист Мария Воронцова высказала позицию, что, если прямо сейчас начать редактирование зиготы в рамках федеральной программы, мы сразу остановимся из-за этических проблем».
Близость Воронцовой к власти помогла, к ней прислушались. «Позиция ведущих специалистов в медицинской генетике спасла нас от исправления зигот. Возможно, в будущем это можно будет делать, но не надо это ставить задачей в федеральной программе, которая выполняется большей частью за государственный счет. Рискованные моменты вполне может профинансировать бизнес, его „соучастие“ в генетических технологиях только приветствуется. Мы переориентировались: „Давайте на текущем этапе к человеку даже близко не приближаться“, поэтому медориентированное генетическое редактирование ограничили работой с животными и моделями», — говорит Лисица.
«От понятия „новый человек“ мы отошли на раннем этапе программы», — повторяет биоинформатик. И оговаривается, что редактирование человека убрали из программы, но не из далеко идущих планов российских ученых: «Идея состоит в том, чтобы достичь на чем угодно, только не на людях, максимальной степени владения генетическим редактированием, научиться избегать ошибок. Однако, если возникнет критическая ситуация, у нас под рукой будут технологии, которые можно применять к людям тоже».
Когда пробьет час икс для применения подручных технологий, неизвестно. Пока, рассказывает Ребриков, в Центре высокоточного редактирования и генетических технологий для биомедицины в рамках ФНТП разрабатывают препараты для лечения аутоиммунных заболеваний и анализируют геном нового коронавируса «с целью выявления и мониторинга опасных мутаций». В этом же центре есть лаборатории, которые занимаются исследованием соматических клеток человека — как говорит Ребриков, это все еще изучение технологий.
Семейная пара с наследственной тугоухостью, чей эмбрион ученый собирался отредактировать, работать с Ребриковым передумала. Запатентовать собственный метод редактирования ученый не смог по юридическим и этическим причинам.
Может быть, Ребрикову когда-нибудь повезет: в России вовсю обсуждается закон о биоэтике. В его разработке вместе с сотрудниками Московского государственного юридического университета имени Кутафина (МГЮА) и министром науки Валерием Фальковым участвует и Мария Воронцова; под эти цели в университете недавно создали отдельный центр; среди партнеров университета — Курчатовский институт (его президент — Михаил Ковальчук). Сама Воронцова, по словам близкого к ней источника, также работает над докторской диссертацией «на стыке генетики и эндокринологии» (близкий к Кремлю источник «Медузы» также не исключил, что она готовит диссертацию).
«Она работала в эндокринологической клинике, у нее тесные профессиональные связи с научной молодежью из МГУ. Я пару раз ее видел, у меня сложилось впечатление, что она совершенно искренне хотела что-то продвинуть в части проблем медицинской генетики у россиян, — вспоминает собеседник „Медузы“, участвовавший в разработке федеральной генетической программы. — Мне кажется, в какой-то момент эти два позыва — связанный с мифическим генетическим оружием и реальными проблемами медицинской генетики в России — соединились между собой, и президент решил, что что-то такое сделать все-таки нужно. Был дан приказ: разрабатывайте!»
Тут-то и возник вопрос, что именно нужно разрабатывать.
Главный человек
В 2018 году рабочая группа зашла в тупик, вспоминает Лисица: «Все было очень разрозненное: один готов делать одно, другой — другое, все маленькое, плохо состыковываемое. Общей идеи не было».
В этот момент на помощь опять пришел Михаил Ковальчук.
«Не думаю, что какой-то другой человек, кроме Михаила Валентиновича Ковальчука, смог бы так хорошо структурировать всю работу. Он нам на совещании объяснял, как сделать из лоскутного одеяла федеральную программу», — вспоминает Лисица.
Буквально за три ночи из уже готовой «Постгеномной магистрали» ученые сделали проект ФНТП. Бюджет при этом вырос в четыре с лишним раза (изначально на «магистраль» закладывали 30 миллиардов рублей).
Главным центром назначили Курчатовский институт. «У них появились секвенаторы, когда Миша [Ковальчук] только возглавил „Курчатник“ и ни о какой программе по генетике речи не было», — рассказывает близкий знакомый Михаила Ковальчука. В этом институте академик Константин Скрябин секвенировал первый «геном русского», а в местных лабораториях, добавляет Лисица, есть оборудование для современных исследований и мощности для создания отдельной базы генетических данных (о необходимости такого хранилища писал академик Юрий Овчинников).
Создание российского банка для хранения и изучения генетических данных населения стало одним из первых проектов программы — в мае 2020 года Путин отдельно поручил создать «Национальную базу генетической информации» в Курчатовском институте. «Нам объяснили, что это на тот случай, если мы отрубимся от всемирного интернета, у нас будет доступ к своим буковкам», — рассказал «Медузе» ученый, знакомый с проектом базы.
В отличие от американских и европейских генетических банков, эта база может быть закрытой — обсуждается, что доступ к ней должен быть только у российских ученых, рассказали «Медузе» три источника, знакомые с деталями проекта. Создать базу поручено, в частности, премьер-министру Михаилу Мишустину, деньги на это выделят из федерального бюджета. «В федеральном бюджете на текущую трехлетку предусмотрено 300 миллионов рублей для создания информационно-аналитической системы хранения и обработки генетической информации», — сообщили «Медузе» в министерстве финансов. Пресс-секретарь правительства Борис Беляков не ответил на вопросы «Медузы».
«Сегодня почти все в мире обращаются к американским и европейским базам. В принципе, из любых соображений хотелось бы иметь возможность обращаться к своим банкам [генетических] данных, даже отвлекаясь от конспирологических историй», — рассказывает «Медузе» источник, близкий к Кремлю. Он уверен: российские ученые должны использовать и изучать свои защищенные данные, иначе про их работу узнают «конкуренты и враги»: «Я знаю ученых, которые предпочли бы, чтобы то, чем они занимаются, до поры до времени было конфиденциально».
«Она [база] позволит нам собрать все имеющиеся в стране данные о генетических исследованиях из разных лабораторий, медицинских центров», —говорила «Ведомостям» заместитель руководителя Курчатовского института Юлия Дьякова. «Геномы, которые будут собираться [в базе], — там не будет персональных данных, они не нужны никому», — обещал Михаил Ковальчук корреспонденту канала РЕН-ТВ (им владеет его брат Юрий Ковальчук).
Какие именно данные окажутся в национальной базе, до сих пор непонятно — она находится на стадии разработки технического задания, рассказали «Медузе» два источника, знакомые с деталями разработки базы. Ее прототип будет окончательно готов к 2024 году, среди участников проекта — Федеральная служба безопасности, указано в бумагах заседания совета по ФНТП, с которыми ознакомилась «Медуза». В Курчатовском институте на вопросы «Медузы» не ответили.
В коммерческих лабораториях, где секвенируют геномы частных клиентов, к идее закрытого хранилища относятся скептически: «Например, британский биобанк дает доступ к своим данным всем: польза человечеству в этом случае перевешивает мифический страх, что эти данные могут быть использованы во вред и кто-то где-то делает какое-то генетическое оружие», — сказал «Медузе» гендиректор холдинга Atlas Biomed Group Сергей Мусиенко. «Мы, конечно, данные никому не предоставим, тем более пока нет прописанных регламентов», — отвечает он на вопрос, отдаст ли его холдинг свою информацию в национальную базу.
В Курчатовском институте базируется и Курчатовский геномный центр — один из трех созданных в рамках программы «геномных центров мирового уровня», который отвечает сразу за два из четырех направлений федеральной программы — сельскохозяйственное и биотехнологическое.
В рамках федеральной генетической программы созданы три центра геномных исследований, разделивших между собой четыре направления ФНТП. Это не юридические лица, каждый из них объединяет несколько исследовательских организаций.
В Курчатовский геномный центр, помимо самого Курчатовского института, вошли Институт молекулярной генетики, Институт цитологии и генетики МФТИ, Никитский ботанический сад и множество других организаций.
В Центр по обеспечению биологической безопасности — институт Роспотребнадзора «Вектор», Институт эпидемиологии и Центр прикладной микробиологии в Оболенске.
В Центр высокоточного геномного редактирования — Институт биологии гена РАН, Институт молекулярной биологии РАН, РНИМУ имени Пирогова и Федеральный научно-клинический центр физико-химической медицины Федерального медико-биологического агентства.
«Письмо из Простоквашино»
Если «научным интегратором» программы развития российской генетики стал Курчатовский институт, то «техническим» назначили министерство науки и высшего образования. Когда проект программы отдали в это ведомство для финальной доработки, документ мутировал в нечто совершенно иное — не то, что «продавали» Путину.
«Что нужно сделать? Как поднять уровень российских генетических технологий до мирового? Давайте попробуем это организовать», — с такими предложениями люди из администрации президента и министерства образования и науки приходили в федеральные НИИ, пока шла работа над программой.
Там предлагали разные варианты. Один из них звучал так: давайте позовем в Россию какого-то ученого с мировым именем и дадим ему интересный проект — тогда, наверное, точно получится. Чиновники были против: отечественная наука, считали они, должна справиться сама. «Процесс был организован так, что разные люди в несколько итераций собирали предложения о том, что можно было бы сделать и как это все можно структурировать, — в итоге получилось что-то вроде „письма из Простоквашино“», — рассказывает один из соавторов генетической программы.
Наполнение происходило по «типичному российскому принципу», говорит еще один ученый-генетик, знакомый с подробностями создания ФНТП: «С одной стороны, они хотят каких-то результатов, с другой — относятся к науке как к производству тракторов. У нас в стране эта система уже 20 лет. Вы видели, чтобы она работала?»
Участники программы рассказывают, что главным критерием отбора проектов стали научные публикации — это, судя по всему, предопределило весь ее будущий облик. «Было прямо написано, что [для того, чтобы получить деньги] нужно соответствовать не только самой ФНТП „Генетика“, но и нацпроекту „Наука“, где предусмотрено большое количество публикаций», — говорит один из участников разработки программы.
Научные публикации нельзя сделать на пустом месте, без уже существующего задела, истории и опыта исследования темы, объясняет собеседник «Медузы». Поэтому в конкурсе на право стать участником генетической программы преимущество получили группы и научные центры, у которых было «хоть что-то публикабельное», говорит он. Это «хоть что-то» и стало основой всей научно-технической программы.
После доработки ФНТП в Минобрнауки фантастические проекты вроде борьбы с антироссийским генетическим оружием методами CRISPR/Cas9 превратились в понятные, но прозаические направления: выведение новых сортов картофеля и сахарной свеклы и создание штаммов для биоочистки сточных вод.
(«Медузе» не удалось получить комментарий министерства науки и высшего образования. Представитель ведомства попросил «Медузу» направить вопросы на официальную почту — отправленный несколько раз запрос остался без ответа; через три недели «Медуза» получила письмо, в котором говорилось, что «для подготовки материала требуется больше времени».)
О нынешнем содержании ФНТП можно судить по отчетам трех геномных центров (есть в распоряжении «Медузы»). Российские генетики работают над созданием новых онколитических вирусов для терапии рака молочной железы, полногеномным секвенированием трех сортов персика, изучением структуры древесины березы повислой, интернет-каталогом патологических микроорганизмов и приложением для фенотипирования колосьев злаков. Отдельно придуманы новые сорта алычи («Феерия») и груши («Рада»).
Есть и проекты, непосредственно связанные с технологией редактирования геномов: например, поиск новых ферментов — геномных редакторов типа CRISPR/Cas9, которые потенциально можно применить для создания собственной технологии редактирования, не требующей патентных отчислений. Но всего этого явно недостаточно, чтобы считать генетическую программу аналогом «Манхэттенского проекта» в науке: никакой новой «бомбы» в ней не заложено.
В таком виде программа явно не соответствовала ожиданиям тех, кто ее инициировал. «Похоже, они там наверху думали, что через генетику можно обрести бессмертие», — иронизирует один из генетиков.
«Когда программа уже была запущена, мы, общаясь с чиновниками, с ужасом для себя поняли, что многие из них — хотя и не все — представляют себе генетическое редактирование довольно своеобразно, — вспоминает один из участников ФНТП. — Что если не завтра, то уже через несколько лет они смогут прийти в поликлинику — может, спецполиклинику — и там им что-то генетически поправят так, что они и дольше проживут, и раком не заболеют, и так далее. Никто из экспертов, понимающих, насколько технологии редактирования генома пока еще несовершенны, не имел в виду ничего подобного».
Совершенствование технологий вызовет увеличение затрат. Общая стоимость ФНТП и связанных с ней новых генетических проектов к 2030 году, по словам собеседников «Медузы», участвующих в генетической программе, может вырасти до 230 миллиардов рублей — их предлагают выделить из бюджетных и внебюджетных средств.
Но даже этих денег не хватит, чтобы «ликвидировать отставание от тех же США по количеству собранных генетических данных», считает источник «Медузы», близкий к российскому правительству: «Нужен как минимум триллион рублей — и то мы тогда не опередим американцев, а будем просто не так сильно отставать. А в модели, которую сейчас предлагает государство, и в количестве средств, которые готовы выделить государство и госкомпании, заложено катастрофическое отставание».
Возможно, поэтому у генетической программы появился партнер.
Геном россиян
В конце 2019 года Путин решил подключить «к решению задач ускоренного развития генетических технологий» нефтяную компанию «Роснефть».
Ее главная задача — создание специального центра, в котором должны расшифровать 100 тысяч геномов жителей России для выявления типичных наследственных поломок (в основном это будут сотрудники самой «Роснефти», меньшая часть — пациенты Национального медицинского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева).
«Одним из основных проектов станет биотехнологический кампус, приоритет которого — начало работы по обследованию сотрудников и членов семей сотрудников компании „Роснефть“», — обещал глава компании Игорь Сечин на встрече с Путиным в мае 2020 года. На той же встрече Сечин просил не облагать налогами траты «Роснефти» на генетику: «Такое решение стало бы важным стимулом для увеличения поддержки инвестиций в развитие российский генетической отрасли».
Сечин никогда — даже на встрече с Путиным — публично не называл размер предполагаемых инвестиций компании в генетический проект. Аналогичный проект в Великобритании, которая секвенировала 100 тысяч геномов своих жителей, обошелся в сумму более 300 миллионов фунтов стерлингов (около 31,5 миллиарда рублей по курсу на весну 2021 года).
В рабочих материалах, подготовленных для презентации ряда российских генетических проектов, говорится, что только секвенирование геномов 70 тысяч сотрудников «Роснефти» — без учета затрат на создание центра, оборудование и инфраструктуру — обойдется компании в 5,4 миллиарда рублей.
Но пока ни одного генома секвенировано не было, не начато и строительство биотехнологического кампуса, рассказали «Медузе» четыре источника, задействованных в новом проекте.
«Сначала „Роснефть“ хотела построить все с нуля, но решили, что это слишком долго. Наиболее реальный вариант — делать геномный центр в Институте биоорганической химии (ИБХ РАН) имени Овчинникова и Шемякина [в Москве], пока ждем», — рассказывает источник, близкий к проекту. Предполагаемая площадь будущей лаборатории — 900 квадратных метров, там же запланирован конференц-зал; перерезать ленточку собирались в 2020 году, причем с участием Путина и Сечина, рассказал собеседник «Медузы».
В ИБХ РАН «Медузе» сказали, что «Роснефть» намерена открыть в институте лабораторию, но договор пока не заключен — «все находится на согласовании».
«Сначала обсуждалась дата 1 сентября 2020 года, затем старт передвинули ближе к Новому году, однако воз и ныне там. Поскольку проект уникальный, производители оборудования еще летом 2020 года „закрепили“ за нами немалые квоты на приборы, и вот уже почти год они пылятся на складах. Производители теряют прибыль, а наш проект — имидж, так как кроме расплывчатых фраз о скором старте мы ничем не можем ответить на их [производителей] стойкость», — жалуется источник «Медузы», близкий к проекту «Роснефти».
Со стороны «Роснефти» за геномный проект отвечала «дочка» нефтяной корпорации, автономная некоммерческая организация (АНО) «Развитие генетических технологий». Несколько месяцев ее возглавлял известный молекулярный биолог Константин Северинов (сейчас — руководитель компании «Биотехнологический кампус», «внучки» «Роснефти», которая займется этим же проектом). Северинов отказался отвечать на вопросы «Медузы» для этой статьи. Следующим гендиректором АНО «Развитие генетических технологий» стал Александр Пашали, директор департамента научно-технического развития и инноваций «Роснефти». Наблюдательный совет АНО возглавляет Игорь Сечин, среди членов наблюдательного совета — Андрей Фурсенко, министр науки и высшего образования Валерий Фальков и вице-премьер Татьяна Голикова.
Руководство «Роснефти», говорит источник «Медузы» в компании, планировало пригласить Марию Воронцову в совет АНО «Развитие генетических технологий». Позже от этой идеи решили отказаться — по времени это совпало с выходом статьи «Русской службы Би-би-си» о проекте «Геном россиян», из-за которой «Роснефть» грозила изданию судом (весной 2020 года журналисты «Би-би-си» рассказали, что нефтяная компания стала партнером правительства в изучении «генетических поломок» россиян).
Оборудования для биотехнологического кампуса пока нет, говорят два собеседника «Медузы», знакомые с деталями проекта. Для расшифровки геномов планировалось закупить несколько секвенаторов, два — производства британской компании Oxford Nanopore — доставили ее российскому дистрибьютору Skygen несколько месяцев назад. Как рассказали «Медузе» два сотрудника будущего геномного центра, стоимость одного секвенатора — порядка одного миллиона долларов; за приборы пока не заплатили.
В компании Skygen, которая продает оборудование Oxford Nanopore в России, «Медузе» в начале апреля сказали, что оборудование до сих пор стоит в их офисе. На другие вопросы в Skygen не ответили, сославшись на соглашение о неразглашении.
В материалах рабочей группы ФНТП, касающихся бюджета программы на первые три года (с ними ознакомилась «Медуза»), указано, что все траты по проекту берет на себя «Роснефть» — но их точный объем в конце 2020-го прописан не был.
Причина в том, что Игорь Сечин до сих пор так и не получил налоговых льгот, о которых просил Владимира Путина, говорит источник «Медузы» в проекте; это подтверждает источник, близкий к Кремлю. «Вопрос прорабатывается», — так в министерстве финансов России ответили на запрос «Медузы» по этому поводу. В «Роснефти» на вопросы «Медузы» не ответили.
«Когда началась пандемия, все стратегические, кадровые, зарплатные решения — даже на уровне уборщицы — стал принимать лично Сечин. Поэтому все виснет и все тормозит», — рассказывает источник «Медузы» в «Роснефти».
«Сейчас у всех ситуация тяжелая, обстоятельства правда тяжелые. Помимо прочего, „Роснефть“ — публичная компания. Они должны как-то объяснить акционерам, почему во время кризиса такие суммы должны отправиться на генетику. Там порядок трат — десятки миллиардов рублей в год», — говорит собеседник «Медузы», близкий к Кремлю.
Масштабные геномные проекты начали появляться по всему миру в начале-середине 2010-х годов, на волне значительного удешевления стоимости чтения геномов. Если на сборку первого в мире генома человека, завершившуюся в 2003-м, потребовалось более десяти лет и три миллиарда долларов, то к началу 2010-х, когда получили распространение технологии секвенирования нового поколения, стоимость чтения всей человеческой ДНК упала до нескольких тысяч долларов — и продолжила снижаться. Таким образом, стало возможно говорить о секвенировании уже не как об исследовательской, а о вполне практической, медицинской процедуре.
Одними из первых это осознали в Великобритании. Еще в 2012 году премьер-министр Девид Кэмерон объявил о старте амбициозной многолетней программы чтения 100 тысяч геномов. Запущенный им 100 000 Genomes Project следовал множеству аналогичных по сути, но несравнимых по масштабу проектов. Таких, например, как FarGene, в рамках которого секвенировали всех жителей Фарерских островов, или исландскому DeCode, где массовый (для своего времени) генетический анализ начался еще в середине 1990-х (в виде генотипирования, не полногеномного секвенирования). Исландский проект при этом проходил на полностью коммерческой основе.
Новизна британского проекта заключалась в его принципиально большем масштабе и тесной интеграции в систему медицинской помощи — в нем центральную роль играли не исследовательские институты, а NHS, «британский минздрав». Упор при этом делался на диагностику редких генетических заболеваний и персонализацию терапии для онкобольных. Ученые предполагали, что появление в арсенале врача секвенирования как дополнительного способа анализа состояния пациентов существенно улучшит диагностику генетических заболеваний и сделает лечение рака более персонализированным.
Стоимость программы массового секвенирования правительству Великобритании удалось разделить с компанией Illumina, которая инвестировала в проект более половины его стоимости — а она оценивалась в 2015 году в 300 миллионов фунтов стерлингов (около 31,5 миллиарда рублей по курсу на весну 2021 года). Целевого показателя 100 тысяч отсеквенированных подданных Великобритании удалось достичь уже в 2018-м, когда российская ФНТП «Генетика» только теоретически обсуждалась.
Сейчас создатели британской программы хвастаются, что практически значимые ответы при секвенировании удается дать примерно для каждого четвертого — каждого пятого пациента, если речь идет о редких генетических заболеваниях, или для каждого второго — среди онкобольных.
К моменту, когда британские пионеры секвенирования пришли к запланированному финишу (и начали двигаться дальше, к пяти миллионам геномов), в мире уже насчитывалось более десятка похожих генетико-медицинских программ. Так, массовое секвенирование к концу 2010-х полным ходом шло не только в США, Австралии и Швейцарии, но и в Финляндии, Эстонии, Турции, Бразилии, Катаре, Японии и, конечно, Китае. Который, кстати говоря, довольно быстро обошел европейцев по амбициозности планов: сейчас там планируется секвенировать уже не 100 тысяч, а 100 миллионов человек к 2030 году.
Суммарно, по весьма приблизительным подсчетам издания Bio-Itworld, с 2013 по 2019 год правительства стран, запустивших программы, и их коммерческие партнеры потратили на массовые генетические инициативы около четырех миллиардов долларов. Не все такие инициативы подразумевают программы буквального полногеномного секвенирования — финны, например, прекрасно обходятся существенно более дешевой технологией генотипирования, которое проводится в рамках инициативы FinnGen (она будет стоить всего 80 миллионов евро и затронет 500 тысяч человек). Но это и не так важно — принципиальными в этой области являются не технология и даже не глубина полученной информации, а ее охват и существование самой инфраструктуры для сбора и хранения образцов, наличие специалистов для анализа и сам факт встраивания секвенирования в систему уже существующей медицинской помощи. В международной инициативе Global Alliance for Genomics and Health, которая ставит своей задачей обмен информацией и данными между геномными инициативами разных стран, сейчас числятся более двух сотен подобных проектов.
России в этом отношении есть куда стремиться. И дело, конечно, не в самом факте попадания в «клуб» массово секвенирующих стран, а в том, что у нас подобные программы могут иметь особенно четкий и понятный медицинский результат.
Так, по данным World Population Review, младенческая смертность в России составляет 6,8 смертей на тысячу новорожденных, а это существенно больше, чем в странах, с которыми у нас принято себя сравнивать: Великобритании, Франции, Германии, Японии и так далее. Генетические заболевания составляют значительную долю среди причин этой смертности — 1,8 смертей на тысячу новорожденных. Это много как в абсолютных, так и относительных цифрах — примерно вдвое больше, чем в тех же Великобритании, Франции и т. д.
Причина отставания — недодиагностика генетических заболеваний у родителей и отсутствие широкомасштабных программ планирования семьи, которые опирались бы на новые достижения генетики. Появление таких программ могло бы существенно сократить этот разрыв.
«Нас обгонят американские подростки»
«Не секрет, что люди — это новая нефть, а генетики сегодня — это, пожалуй, особенно перспективный сорт нефти», — уверен Денис Ребриков. И этой нефти категорически не хватает. В России всего 340 врачей-генетиков, а действующих ученых-генетиков, по оценке Сергея Мусиенко из Atlas Biomed Group, немногим больше — около 600 человек.
«Они в большем дефиците, чем пресловутые машины для секвенирования», — говорит Владислав Баранов, известный ученый в области пренатальной диагностики наследственных болезней и один из первых консультантов ФНТП.
Его сын Владислав Баранов — младший — гендиректор «СОГАЗ-медицины» и бизнес-партнер Марии Воронцовой по компании «Номеко». Как написано на сайте фирмы, ее специалисты занимаются «внедрением в клиническую практику медицинских учреждений передовых технологий в эндокринологии и генетике».
«У них совершенно прекрасный набор больных, отличная диагностика, все методы для лечения; все, что касается генетического анализа, обеспечат, проблем не будет», — гордится проектом сына ученый-генетик. С Воронцовой Баранов-старший знаком — она была на прошлогодней конференции, посвященной 80-летию ученого. Там обсуждалось применение новых генетических технологий для определения вероятности отклонений развития у плода.
«Исследование крови и генома человека на этапе диагностики — это однозначно неотъемлемая часть медицины уже сегодняшнего дня, на самом деле», — говорила в интервью Пятому каналу участвовавшая в той конференции Мария Воронцова.
Еще одно направление «Номеко» — обучение врачей-генетиков. О нехватке генетиков Воронцова рассуждала и на совещаниях по ФНТП. «Она сказала разумные вещи — про то, что нам не нужно изолироваться от международного научного сообщества, а нужно сотрудничать, и про недостаток кадров в генетике она говорила тоже», — вспоминает одна из участниц совещания, специалист по генетике растений Мария Логачева. (Мария Воронцова не ответила на вопросы «Медузы», отправленные в «Номеко».)
Учить генетике будет все та же компания «Роснефть», а также родственники и друзья президента России.
В сентябре 2020 года «Роснефть» вместе с МГУ имени Ломоносова запустила магистерскую программу «Геномика и здоровье человека». Правда, все студенты программы получили свою стипендию 50 тысяч рублей с трехмесячной задержкой — в декабре вместо сентября (кто-то из-за этого подрабатывал, кому-то помогали родители).
Координатор «Геномики и здоровья человека» — молекулярный биолог и заместитель проректора МГУ по науке Петр Каменский. «„Роснефть“ попросила, мы не могли отказать, да и не хотели отказывать, потому что это интересно. Они пришли к нам в начале марта 2020-го — в норме мы должны были запускать эту программу через год. Но, поскольку в „Роснефти“ были очень мотивированы, мы решили все сделать оперативно», — рассказал «Медузе» Каменский.
Всего студентов десять человек, преимущественно девушки. О новой магистерской программе они узнали из анонса на сайте МГУ; конкурс составлял три человека на место. В программе — лабораторные занятия на секвенаторах, геномика, биоинформатика, английский язык. Занятия по разбору статей в западной научной прессе ведет микробиолог Константин Северинов. Руководит программой генетик Евгений Рогаев — он выделял ДНК из останков царской семьи Романовых и внес важный вклад в исследование болезни Альцгеймера, обнаружив один из задействованных в ее патогенезе генов. (Рогаев не ответил на вопросы «Медузы».)
«Коллеги из „Роснефти“ были заинтересованы в том, чтобы мы готовили специалистов-геномщиков — тех людей, которые умеют читать геном, понимать, что там написано. То есть здесь нужна и биоинформатика, и геномика, и новые методы. По моей информации, в России такого не было — чтобы все было сведено воедино», — хвалит свою программу Петр Каменский.
По словам двух источников «Медузы», участвующих в магистерской программе, годовой бюджет программы — порядка 12 миллионов рублей; она рассчитана на два года. Студенты говорят, что после выпуска смогут работать в центре по секвенированию геномов, который планирует сделать «Роснефть», — когда его наконец-то откроют.
Если верить протоколам заседания рабочей группы по образованию в ФНТП (есть в распоряжении «Медузы»), в ближайшем будущем генетикой займутся и в вузах, и в школах. Два источника «Медузы» рассказывают, что в обсуждении университетских образовательных программ участвуют сотрудники компании «Иннопрактика», которой руководит другая предполагаемая дочь Путина (младшая) — Катерина Тихонова.
А школьникам о геноме расскажут с подачи фонда «Талант и успех» — его основал близкий друг Путина, виолончелист Сергей Ролдугин. Запланированы учебные модули нескольких уровней: «На первом — ликбез, что такое генетика, законы Менделя, определение эволюции, вида, популяции и так далее. Идея в том, чтобы это было доступно для каждого — в любом городе и селе», — объясняет «Медузе» заместитель председателя фонда «Талант и успех» Алексей Горбачев.
Сегодняшние школьники — вероятно, главная надежда федеральной программы с огромным бюджетом. На стадии ее обсуждения чиновники много говорили, что надо забыть о прошлом и думать о будущем, вспоминает один из разработчиков ФНТП: «Иначе нас обгонят американские подростки, которые скоро будут этим заниматься даже в гаражах, такие были разговоры. От них необходимо не отстать, а лучше всего — опередить».
P. S.
На вопрос «Медузы» о том, насколько высока вероятность применения против населения России генетического оружия, руководитель Курчатовского института Михаил Ковальчук не ответил. «У Михаила Валентиновича есть одна проблема, которая иногда мешает, — говорит его знакомый. — У него действительно очень много идей, и не все эти идеи он доводит до того состояния, чтобы они выстрелили».
Авторы: Светлана Рейтер, Александр Ершов и Фарида Рустамова
Редактор: Валерий Игуменов