Говорят, из-за пандемии России не хватает трудовых мигрантов — это так? А цены растут из-за этого? Экономика без мигрантов рухнет? Объясняет демограф Юлия Флоринская
В России не хватает трудовых мигрантов, и с началом эпидемии ковида, которая привела к закрытию границ и отмене регулярных рейсов между странами, проблема только обострилась — чиновники правительства говорили об этом много раз. Например, зимой 2020 года вице-премьер правительства Марат Хуснуллин утверждал, что 1,5 миллиона трудовых мигрантов уехали из России — и не вернулись из-за пандемии. А весной этого года глава Минстроя Ирек Файзуллин заявлял, что только в строительстве не хватает 1,2 миллиона рабочих рук, объясняя это отъездом большого числа строителей из ближнего зарубежья.
Министерство сельского хозяйства, которому тоже не хватает работников, обсуждает с РЖД запуск специальных чартерных поездов для их приезда в Россию. А Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) предложила свой способ решения проблемы — вместо мигрантов активнее использовать труд заключенных (ее директор поспешил заверить всех, что «это будет не ГУЛАГ»).
Спецкор «Медузы» Анастасия Якорева поговорила с Юлией Флоринской, ведущим научным сотрудником РАНХиГС, изучающим вопросы миграции, — о том, насколько российская экономика зависит от труда мигрантов, стоит ли доверять называемым (и очень разным) цифрам об их остром дефиците в России и о том, можно ли решить эту проблему в обозримом будущем.
— В последнее время мы регулярно читаем новости про нехватку трудовых мигрантов. Как вы эту ситуацию видите?
— Я бы сказала, что в новостях очень много инфошума. Это не отменяет того, что конкретному предприятию может не хватать работников. Если сравнивать с 2019 годом, то сейчас на территории России примерно на миллион мигрантов меньше. Например, небольшие фермеры жили за счет трудовых мигрантов, причем сезонных, которых теперь стало заметно меньше: слишком дорогие билеты в Россию… Таким [фермерам] пришлось тяжело. Они даже жаловались, что потеряли часть урожая из-за того, что его некому было убирать.
Под те программы ввоза мигрантов, которые сейчас запущены, фермеры не попадают — потому что слишком мелкие. Но самым зависимым от мигрантов было все-таки строительство — там работало от четверти до трети всех мигрантов. Мы слышим странные заявления, что только в строительство теперь требуется то два, то пять миллионов мигрантов — разные цифры в разных публикациях от [вице-премьера правительства России Марата] Хуснуллина звучат. При этом в строительстве никогда не работало пять миллионов [мигрантов]. Так что я отношусь к этому достаточно скептически, потому что на пандемию сейчас отчасти пытаются списать издержки неэффективного управления, сильно раздув этот дефицит работников.
— А в чем смысл завышать цифры?
— Чтобы продвигать свои проекты, надо всегда представлять ситуацию более сложной, чем она есть. Ведь нехватка объясняется далеко не только тем, что физически нет работников, а тем, что те работники, которые здесь есть, уходят из строительства в те отрасли, где работа легче, а оплачивается лучше. То есть вопрос не только в том, что здесь снизилось присутствие трудовых мигрантов. Вопрос в том, что мигранты начали массово переходить в сферу услуг — в курьеры, в такси.
Новые мигранты, которые только въехали, может, и готовы этим заниматься, но их сейчас меньше — просто в силу того, что в неделю летают один-два самолета и билеты слишком дорогие. А «старые» мигранты, они уже, так же как и российские граждане, хотят переходить на более высокооплачиваемый и менее тяжелый труд. Наверно, если бы в три раза подняли зарплату, то на стройку пошли бы активнее, но откуда они возьмут такие зарплаты? Нет таких доходов у строительства. Поэтому проблема есть, но она не только в том, что резко снизилась трудовая миграция. И решить ее невозможно за счет озвучиваемого массового ввоза.
— Какой выход остается для строительства и для Хуснуллина?
— Наверно, надо пытаться перестраивать процессы, внедрять какие-то технологии, насколько это возможно. Уметь удерживать работников какими-то благами. Проблема стоит давно. Российские работники, работавшие на стройке, постарели, новые не хотят туда идти. Молодежь совершенно не хочет заниматься таким тяжелым трудом. Неоткуда взять большое количество рабочих, для неквалифицированного труда в том числе.
Представление о том, что в России неимоверные запасы работников, которые где-то сидят и ждут, чтобы их позвали на работу, — это неправда. Трудоспособное население сокращалось с 2007 года довольно сильно. К 2019 году оно сократилось почти на 10 миллионов человек — с 90 миллионов до 82. Потом немного за счет подъема пенсионного возраста была «добавка», а сейчас опять падение, потому что ковид, высокая смертность. Численность занятых не растет, и резервов этого роста просто нет.
Управленцы любят говорить, что есть внутренние мигранты, которые приедут и заменят всех иностранных. Но внутренние мигранты и так работают в тех же регионах, где работают иностранные. А чтобы малые города все снялись [со своего места] и поехали работать в Москву — это невозможно, потому что не все готовы жить в таких условиях, вдали от семьи. Переехать с семьей могут себе позволить только квалифицированные и высокооплачиваемые специалисты.
Есть определенная часть населения, которая этим [внутренней миграцией] занимается, их не так мало — больше двух миллионов человек, по самым скромным оценкам; они ездят на вахту на Север, в Ямало-Ненецкий, Ханты-Мансийский округ, в Краснодарский край сезонными работниками, в Москву, Санкт-Петербург.
Причем внутренних мигрантов в Москве, например, больше. Если иностранных мигрантов в Москве было до пандемии около миллиона, то внутренних мигрантов — 1,4 миллиона. Но, к примеру, внутренние мигранты, которые в Москве работают охранниками, даже при условии более высоких зарплат не пойдут в строительство, потому что это требует гораздо больших усилий, чем сидеть целый день на посту.
— Можно ли говорить, что многие современные блага — более или менее доступное жилье, дешевое такси, бесплатная доставка — все это базируется на дешевом мигрантском труде?
— В 2013 году мы устраивали опрос — спрашивали москвичей, чем плохи иностранные мигранты. Был ответ — они демпингуют, «роняют» зарплаты. Потом мы спрашивали — а чем хороши? Ответ был: они дешевле стоят, мы их можем нанять.
Но в принципе сейчас уже утверждение о демпинге не очень справедливо. С одной стороны, присутствующие в России иностранцы увеличивают предложение труда, и за счет этого сохраняется определенная зарплата в тех сегментах, где есть и россияне, и иностранцы. С другой стороны, есть естественное ограничение цены, которую готов платить потребитель. Ведь такси мы стали так активно пользоваться с тех пор, как оно подешевело.
Да, наверное, зарплаты в этих сферах должны быть выше. И для мигрантов, и для россиян. Потому что как они работают — какой тут Трудовой кодекс? Понятно, что хотелось бы, чтобы они были защищены. Но и мы как потребители не готовы платить втридорога.
— Когда в Волгоградской области резко выросли цены на овощи, фермеры объяснили это дефицитом мигрантов. Насколько сильно этот дефицит влияет на рост цен на самом деле?
— Чем выше дефицит работников, тем больше приходится поднимать зарплаты, чтобы удержать оставшихся и привлекать недостающих. А зарплата заложена в конечной стоимости продукции. Но вот какая ее доля конкретно — я не могу сказать, зависит от отрасли. В любом случае не маленькая.
— Читала мнения ваших коллег-исследователей о том, что все эти проблемы с нехваткой мигрантов и так неизбежно бы выплыли наружу в ближайшие годы, а пандемия — это такой триггер, стресс-тест, который показывает, что нам грозит в будущем.
— Да, это в какой-то степени триггер. Понятно, что и миграция из постсоветских стран не безгранична. Мы уже очень сильно потеряли миграцию из западных стран СНГ: из Молдавии, Украины. Фактически нынешняя трудовая миграция — это на три четверти Средняя Азия: Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. А будет еще больше. Все мысли, что можно уменьшить эту миграцию и увеличить другую, ни на чем не основаны. В реальности эти невозможно.
Чем дальше, тем более она [иммиграция как совокупность людей] культурно далекая, они хуже знают русский. Да, эти проблемы неизбежно будут, никуда не денутся. И надо не мечтать о славянах-мигрантах с голубыми глазами или профессорах каких-то. Миграция вот такая, неквалифицированных работников нам больше взять неоткуда. И этих не хватает. Этой среднеазиатской миграции года до 2030-го хватит. Если убрать пандемию и все ее ограничения, открыть границы, то уровень 2019 года можно поддерживать.
— А чего ждать после 2030 года?
— Это будет зависеть от того, что будет с Россией, с ее экономикой. Пока она привлекательна для граждан Средней Азии, серьезных альтернатив нет, но ведь все развивается постепенно. Они будут пытаться выйти на другие рынки труда: Турция, Казахстан, Корея, Китай, ОАЭ. Пока все это небольшие ручейки, несравнимые с миллионами, которые едут в Россию. Но ведь еще десять лет пройдет. Чем меньше будет разница в зарплате, тем меньше [трудовые мигранты] будут хотеть ехать в российские условия. Отношение ведь к ним такое: вы заплатили все налоги, вы тут легально, вы тут работаете и все равно в любой момент вас могут взять и под зад коленкой.
— В Турции и Казахстане лучше в этом смысле?
— Пока их рынок не настолько емкий для такой миграции. Но в Казахстане для тех же киргизов проблем с ксенофобией, я думаю, уж точно меньше. Хотя с тех пор, как киргизы вступили в ЕАЭС, им очень удобно ездить в Россию, миграция из Киргизии выросла. Они не должны покупать патенты, в отличие от мигрантов из Узбекистана и Таджикистана. В Киргизии лучше знание русского языка, все-таки его преподают в школах. Но в Киргизии население небольшое, сколько еще оттуда приедет? Ну еще 100 тысяч. Нам надо понимать, где у нас резервы и какие.
Нет нигде 25 миллионов наших соотечественников, о которых все продолжают говорить. Как будто бы 30 лет с момента распада Советского Союза не прошло, все по-прежнему там 25 миллионов, которых мы должны привлечь, и эта иммиграция нам нужна, ее мы будем поощрять. Давно уже кто-то умер, кто-то эмигрировал в другие страны, кто-то переехал в Россию, там дай бог 10–11 миллионов, а не 25. Никакого этого резерва нет.
Китай, которым всех пугали, что они приедут и все заполонят, — у них зарплаты сейчас выше, чем в России, зачем им ехать сюда на работу? Раньше в Россию ехали китайцы, вьетнамцы, турки, но постепенно эта миграция сокращается, и тут уж вопрос экономики, ее роста и привлекательности. Невыгодно ехать. Для Средней Азии пока выгодно, но и там есть демографические пределы роста. Лет на десять нам точно этой миграции хватит. Важно просто умно ею распорядиться. А дальше не знаю. Потому что, если мы будем привлекать мигрантов из Африки, с ними проблем будет гораздо больше.
— Если вообще никому больше будет не выгодно к нам ехать, что станет с нашей экономикой?
— Тут я могу только ориентироваться на макроэкономистов, которые говорят, что, когда сокращается рабочая сила, экономика расти не может. А с чего у нас ей расти, если численность населения в трудоспособном возрасте много лет сокращалась?
— В последние годы было ощущение, что это власти осознавали как проблему. Обсуждались разные программы развития иностранной миграции. Вы следили за этим?
— Я вижу одну системную проблему, которая никуда не исчезла. Проблема в том, что власти последовательно озвучивают совершенно разнонаправленные вещи. Сегодня мы говорим, что нам без миграции не выжить и крупные проекты не реализуемы без рабочей силы, а своей рабочей силы не хватает. Завтра мы говорим, что всех вышлем, нам тут такие гости не нужны, без особенных судебных мероприятий мы всех возьмем и массово отправим.
Последний пример с этим общежитием — конечно, случилась трагедия, это понятно. Но в итоге взяли и выселили общежитие. Кто эти люди, кто жил в общежитии? Они работники какого-то завода. Завод сделал благое дело, оплачивал общежитие, платил за него ЖКХ. И чем кончилось? И так постоянно.
Были драки мигрантов. Вместо того, чтобы разбираться, кто дрался конкретно, и наказать виновных, просто хватают рядом проходивших и высылают сотнями. Например, Собянин после этих драк заявил, что мы депортируем 200 человек, а 17,5 тысячи закроем въезд. И все это одной строкой.
Недавно в аэропорту задержали Валентину Чупик, беженку из Узбекистана, которая возглавляла организацию помощи мигрантам, и на 30 лет закрыли ей въезд в страну. А она занимается правовой помощью мигрантам, которой никто почти не занимается, но о которой очень много говорят. Кто во всем мире занимается интеграцией и правовой помощью? НКО. У нас их по пальцам пересчитать, таких НКО.
— И все «иноагенты».
— И все «иноагенты», «Гражданское содействие», например. Мы все кричим про соотечественников, русских за рубежом — и тут же берем и лишаем правозащитницу статуса беженца и без объяснения причин на 30 лет закрываем въезд в страну. Это какой сигнал? Это сигнал совершенно не о том, что нам нужны мигранты, что мы будем стараться облегчать им жизнь, что мы ценим их труд. Нет. Это сигнал такой: вы платите налоги, но в любой момент, если мы передумаем, мы вас всех выставим. Никакой правовой защиты у вас здесь нет.
Сейчас МВД готовит новый закон о миграции. В нем есть как вполне нормальные, облегчающие жизнь мигрантов положения, так и, наоборот, затрудняющие это. Что в результате будет принято, я не знаю. Но по моему опыту, периоды либерализации всегда чередовались с периодами ужесточения.
В 2007 году сняли квоты на выдачу разрешений на работу, и сразу число легальных работников выросло больше чем в два раза. После 2010 года ввели патент, и он был не такой дорогой — количество легализованных мигрантов росло до 2014 года, почти четыре миллиона человек купили патенты и оформили разрешения на работу. Потом на эти патенты повесили дикое количество платежей на фоне кризиса, когда зарплаты и так упали. Это все сказалось тут же, люди ушли «в тень». На мой взгляд, однозначно — чем легче выход на легальный рынок труда, тем больше мигрантов легализуется.
— С чем это ужесточение обычно связано? С тем, что нужны дополнительные деньги в бюджет?
— Нет, потому что деньги в бюджет как раз приносят легальные мигранты, которые платят налоги. Во многом это связано с «разрухой в головах». Кроме того, ужесточение следует за риторикой, озвученной сверху. В том числе предвыборной риторикой. Один из самых ксенофобских годов — это 2013-й, когда были выборы мэра (Москвы), когда главным врагом были мигранты. Здесь объединяются все политические силы. Точно так же и сейчас — вот этот всплеск ксенофобских настроений, он во многом привязан к выборам.
Я у «Левады» читала, что вообще доля активных ксенофобов в населении — это процентов десять. А еще 30% колеблющихся — они колеблются вслед за линией партии. [Депутат Петр] Толстой недавно выступил и сказал, что мы сейчас срочно примем законы, которые наведут порядок в этой сфере. И опять какие-то безумные цифры, что у нас 9 миллионов мигрантов и из них только один миллион работает по патентам. Какие 9 миллионов? 9 миллионов — это было всего пребывающих на территории России, и то не сейчас, а до пандемии, включая туристов, студентов, приехавших с частными поездками со всего мира. И так подогревается эта атмосфера.
Беседовала Анастасия Якорева