Абсолютно исчерпывающие ответы на ваши сомнения по поводу благотворительности Как помогать, если нет денег? Почему фонды тратят столько на зарплаты сотрудников? Я плачу налоги — чего от меня еще хотят?
Некоторые люди считают благотворительность важным делом, но не занимаются ею сами, потому что сталкиваются с препятствиями и задаются вопросами, на которые не могут найти ответы. Другие считают благотворительность ненужной или вовсе вредной для общества. Среди наших читателей есть и те и другие. Когда мы спросили вас о том, почему вы не занимаетесь благотворительностью, мы получили больше тысячи сообщений. Как и обещали, рассказываем, что можно сделать с каждым из сомнений. В качестве примера хорошей практики во многих ответах мы приводим работу благотворительного фонда помощи детям с онкогематологическими и иными тяжелыми заболеваниями «Подари жизнь». 26 ноября 2021 года фонду исполняется 15 лет, его деятельность прозрачна, что подтверждают независимые оценки, он занимается не только адресной помощью, но и системными изменениями — поэтому мы выбрали его.
Я не знаю, как понять, что фонд не мошеннический
Самостоятельно проверить фонд и сделать надежный вывод крайне сложно. Обычно советуют посмотреть, есть ли у фонда отчеты на сайте, как выглядит их попечительский совет и вообще, насколько много информации о себе дает организация. Но все же это не гарантия, что деньги будут использованы эффективно.
«Даже если отчеты на сайте НКО размещены, не каждый сможет сделать вывод об эффективности ее работы в целом или отдельных программ (например, о том, помогает ли тот или иной метод реабилитации или лечения, не оплачивает ли фонд то, что можно получить от государства по ОМС и в приемлемые сроки), — пишет в ответ на вопрос «Медузы» директор социальных проектов VK, руководитель «Добра Mail.ru» Александра Бабкина. — Отличить мошенника в таком случае тоже сложно. Единственный, пожалуй, однозначно тревожный признак — полное отсутствие отчетности на сайте НКО: помогать организации, которая даже не пытается быть прозрачной, не стоит. Hо даже если отчеты есть — ошибиться и поддержать недобросовестную и непрофессиональную организацию довольно просто».
В России есть несколько сервисов, которые занимаются проверкой фондов и ручаются за них. Например, «Благо.ру», сайт фонда «Нужна помощь», «Все вместе» и «Маяк».
«Маяк» — проект компании VK. Александра Бабкина рассказывает, что каждый фонд, чтобы начать сотрудничество с проектом «Добро Mail.ru» и, соответственно, попасть в базу «Маяк», проходит четыре ступени проверки:
- формальную проверку на соответствие требованиям сервиса. Речь о наличии публичных годовых отчетов, отсутствии сборов на личные карты и сборов на методики без доказанной эффективности;
- репутационную проверку («Мы запрашиваем отзывы о работе НКО — потенциального партнера у тех НКО, которые уже прошли нашу проверку и занимаются той же категорией подопечных и работают в том же регионе», — объясняет Бабкина);
- экспертное интервью («Здесь обсуждаются вопросы, которые позволяют сделать вывод о профессионализме организации, о ее развитии и оценке эффективности ее работы», — пишет Бабкина);
- проверку службы безопасности и юристов VK.
Спустя два года проверка повторяется.
Фонд «Социальный навигатор» публикует список не только тех организаций, которые получили хорошие результаты оценки, но и те, что нельзя назвать достаточно прозрачными. Исполнительный директор фонда Татьяна Задирако в интервью журналу «Филантроп» рассказывала, что самыми непрозрачными организациями часто оказываются зоозащитные и религиозные: «У них очень лояльная аудитория, которая не требует отчетов, — говорила Задирако. — <…> Кроме того, есть проблемы с корпоративными и частными фондами, многие из них очень закрытые, совсем непрозрачные, часто у них есть сайт или раздел про благотворительность, а потом оказывается, что за благотворительной деятельностью стоят другие интересы. Или что их отчетность направлена внутрь организации — на учредителя, а не на широкую аудиторию».
И Задирако, и управляющий партнер группы компаний Philin Philgood, экс-директор фонда «Друзья» Евгения Белотелова говорят о том, что часто проблемы с прозрачностью возникают из-за отсутствия достаточного спроса на нее. «Обычно это не означает желание фондов кого-то обмануть, что-то скрыть — часто на полноценную отчетность просто нет ресурса, — объясняет в разговоре с «Медузой» Евгения Белотелова. — У общества не только недостаточно запроса на прозрачность, но и недостаточно готовности давать деньги на зарплаты тем, кто будет эту прозрачность обеспечивать».
Фонд «Подари жизнь» прошел проверку «Маяка», а также получил высшую оценку от «Социального навигатора». В фонде говорят о том, что могут предоставить отчет каждому жертвователю по запросу: «Пять, десять, сто рублей — неважно, какая сумма: фонд сможет отчитаться в буквальном смысле за каждую копейку, — пишет в ответ на вопрос «Медузы» директор фонда Екатерина Шергова. — Был случай, когда благотворитель перевел одну копейку и потом интересовался, дошла ли она и на какие цели была потрачена, — мы с радостью рассказали ему». В «Подари жизнь» говорят, что могут предоставить отчет с копиями бухгалтерских документов, однако это будет отчет за конкретное пожертвование благотворителя, а не все документы, потому что иначе фонд разгласит фамилии благотворителей и, соответственно, их персональные данные, что запрещено законом.
«Ежегодно вся наша система отчетности проверяется аудитом, — пишет Шергова. — Заключения по каждому году хранятся на нашем сайте и на сайте Федресурса, их можно изучить. По уставу работу фонда «Подари жизнь» контролирует наше правление, которое является гарантом надежности и честности. Согласно закону, фонд сдает отчет в Министерство юстиции России о деятельности некоммерческой организации, отправляет отчетность в налоговую службу. Также мы публикуем на сайте информацию обо всех поступлениях и тратах с соблюдением закона о персональных данных».
В любом случае для людей, которые не хотят рисковать своими деньгами, есть варианты благотворительности без финансовой составляющей: например, волонтерство.
Я не знаю, как найти подходящий фонд
В этом вопросе может быть как минимум два подхода. Один сводится к тому, чтобы выбрать максимально эффективный фонд, какой бы проблемой он ни занимался. Другой — к тому, чтобы выбрать фонд, который занимается проблемой, вызывающей у вас отклик.
Если для вас важно, чтобы ваш вклад принес максимальную пользу, то, вероятно, вам стоит обратить внимание на проекты, которые работают в беднейших странах: там за ту же сумму можно сохранить жизнь или здоровье большему количеству людей, чем в России. Один из самых известных рейтингов, помогающих определить эффективность таких НКО, создает организация GiveWell.
Если для вас важна не только эффективность, но и эмоциональная включенность (например, вы очень любите животных или хотите поддержать людей с болезнью Альцгеймера, потому что это заболевание было у вашей бабушки), то можно помогать и в своей стране. Для того чтобы выбрать фонд, можно воспользоваться уже упомянутыми сервисами («Благо.ру», «Нужна помощь», «Маяк»). К сожалению, еще никто не оценил российские НКО с точки зрения эффективности и не составил рейтинг. Что, впрочем, не означает, что они тратят средства бездумно и бесполезно.
Если выбрать фонд очень сложно, создательница Центра развития психологических компетенций сотрудников и руководителей «Вдох» (раньше он специализировался на помощи НКО), автор телеграм-канала «Чтобы не выгорать», психолог Ольга Сорина предлагает несколько вариантов. Во-первых, переводить посильные средства, но каждый раз разным фондам. Хотя регулярная поддержка считается более предпочтительной, это все равно будет полезно.
«Другой вариант — выбрать для разных направлений разные формы помощи (в рамках своих возможностей), чтобы чувствовать причастность. «„ОВД-Инфо“ я перечисляю деньги, — приводит пример Сорина. — Пожилым я помогаю тем, что по субботам раз в месяц вожу продукты на машине, потому что у меня есть машина. А природе я помогаю тем, что сортирую мусор и [при этом ни в какой организации] не волонтерю».
Если же вы выбрали один фонд, нет причины чувствовать вину из-за того, что не помогаешь остальным. «Если я начинаю помогать, это уже круто и это не значит, что пожилые остаются вообще без помощи, если я не перечисляю им средства, — продолжает Сорина. — Я не один, таких людей много».
Вообще, чувство вины не должно сопровождать благотворительность или становиться причиной для нее: если оно есть, значит, что-то идет не так. «Самая классная, адекватная и эффективная помощь приходит не из чувства вины, а из ресурса человека, когда он чувствует себя хорошо, — говорит Ольга Сорина. — Если я начинаю помогать в ущерб себе, то это плохой вариант. Это никогда не приводит к хорошим долгосрочным последствиям. И сначала нужно разобраться с этим. Если это сложные чувства, конечно, хорошо бы разбираться с психологом. Но в любом случае нужно остановиться и понять: для чего я все это делаю? В чем смысл этой помощи?»
У меня нет лишних денег
Если желание заняться благотворительностью есть, но не хватает денег даже на себя и свою семью, то можно вложиться временем или ненужными вещами. Например, чтобы сдавать пластиковые крышечки и тем самым помогать фонду «Волонтеры в помощь детям-сиротам», необходимо довольно мало усилий (если пункта приема нет в вашем городе, его можно организовать).
Можно также заняться волонтерским фандрайзингом, то есть сбором средств. «Например, бросить себе вызов, завести страничку на фандрайзинговой платформе „Друзья фонда“ и попросить друзей и коллег о поддержке: „В течение месяца не буду отлынивать от тренировок, буду отчитываться фотографиями из спортзала, вы поддержите мою затею любой суммой, а собранные деньги пойдут на лечение детей“», — предлагает Екатерина Шергова.
«Человек может стать удаленным волонтером, оказывая безвозмездную профессиональную помощь, — продолжает она. — Нам бывают нужны самые разные специалисты: переводчики, дизайнеры, преподаватели».
В магазинах также есть товары (самые обычные, не из премиального сегмента) с логотипом фонда — при желании можно делать выбор в их пользу, и тогда часть денег уйдет на благотворительность.
Если в целом вы готовы выделить небольшую сумму на благотворительность, но стесняетесь ее размера, не переживайте. «Именно из небольших пожертвований в большей части и складываются те миллионы, которые спасают тысячи детей, — пишет Екатерина Шергова. — В последние годы пожертвования [в фонд] примерно распределяются так: переводы от юридических лиц составляют 35% от всех пожертвований, а остальные 65% — это переводы от самых разных людей. Для нас не существует маленьких пожертвований. Каждый рубль, 10 рублей, 1000 одинаковы важны, особенно когда нас много. Представьте, что 100 человек пожертвует по 100 рублей. Это будет уже 10 000 — существенная сумма, на которую можно купить для ребенка, например, комплект лекарств на выписку из больницы: ведь льготное получение препаратов по месту жительства оформляется не мгновенно, а прерывать терапию очень опасно. Или можно использовать эту же сумму, чтобы оплатить дорогостоящий анализ для дальнейшего подбора правильной тактики лечения».
Если у вас самих серьезные финансовые проблемы
«Фонд оценивает состояние дохода человека или семьи, количество детей и членов семьи, необходимые расходы, — пишет директор социальных проектов VK Александра Бабкина. — То, что человек, который обращается в фонд, действительно нуждается в помощи, подкрепляется документами из соцзащиты и справками о доходах, оценивается и неофициальный заработок. Специалисты фондов также могут посещать семьи, чтобы увидеть как эти люди живут, есть ли кризис, на что расходуются средства».
Подходящий фонд можно найти все через те же сервисы.
Иногда, как отмечает Бабкина, может хватить и нефинансовой помощи: «Благотворительные организации являются экспертами в том, как решить проблему максимально эффективным способом: например, добиться помощи от государства, обратиться в профильное учреждение или к лучшему доктору, — пишет эксперт. — Такую информационную поддержку, помощь в маршрутизации могут получить в НКО люди с разным достатком».
Я не вижу результатов своей благотворительности
Психолог Ольга Сорина признает, что человек, только столкнувшийся с благотворительностью, может быть очень удивлен и обескуражен объемом проблем: «Человек чувствует себя маленьким и незначительным перед всеми этими проблемами, — говорит Сорина. — Я думаю, что здесь будет работать только информация, просвещение. Когда я узнаю, как работают пожертвования, на что живут фонды, как выстраивается система регулярных платежей, тогда я понимаю, что я не один, есть много людей, которые так же вкладываются, как я».
Чтобы жертвователи видели непосредственные результаты своего вклада, некоторые фонды присылают письма с информацией о том, что удалось сделать. На сайте фонда «Подари жизнь» есть страницы с историями детей и молодых взрослых, которым помогает фонд. Эти страницы регулярно обновляются. Но, конечно, это далеко не все люди, которым помогает фонд (их, по словам представителя организации, около 1000). «Способы фандрайзинга у фонда разные: это и публичные сборы, и личные просьбы к давним благотворителям фонда, — пишет директор фонда Екатерина Шергова. — На сайте есть страницы только тех детей, на лечение которых мы собираем пожертвования публично. Это те мальчики и девочки, которые появляются в телесюжетах и почтовых рассылках, и те, сборы [на помощь которым] ведутся непосредственно через сайт. Очень многим мы помогаем в рамках программ, оплачивая анализы или лекарства сразу для большой группы детей».
В «Подари жизнь» стараются обновлять страницы подопечных ежемесячно до того момента, когда они выписываются из больницы или когда их состояние стабилизируется. «Если благотворителю важно, как дела у ребенка, которому он помог, даже если этого ребенка не было на сайте, мы с согласия родителей готовим письма с отчетами о его новостях и ходе лечения», — объясняет директор фонда.
Я и так плачу довольно большие налоги. Пусть помогает государство
Ректор Российской экономической школы (РЭШ) Рубен Ениколопов обращает внимание на то, что, когда деньги уходят на помощь нуждающимся из налогов, сомнительно, что это вызовет какой-то эмоциональный отклик: человеку сложно себе представить, что благодаря его конкретному рублю удалось кому-то помочь. «Но известно, что в благотворительности основная мотивация абсолютно другая — психологическая: мне на душе приятно оттого, что я кому-то оказал помощь», — говорит Ениколопов.
Непосредственное влияние граждан на то, как распределяются их налоги, ограничено. Причем как в демократических, так и авторитарных странах, отмечает Ениколопов. «То, как государство распределяет деньги, приходящие в виде налогов, решают, прежде всего, те люди, которые сейчас находятся у власти», — напоминает он. Полное совпадение представлений этих людей с мнением граждан невозможно ни в одной политической системе. «В частную благотворительность люди включаются тогда, когда есть вопросы к эффективности использования средств государством либо когда не совпадают приоритеты и цели человека и государства», — считает Ениколопов.
Фонд «Подари жизнь» продолжает заниматься адресной помощью, говорит его директор Екатерина Шергова, потому что государство не всегда достаточно оперативно обеспечивает медицинскую помощь, а иногда и вовсе отказывает в ней. «Ребенок, который заболел раком, ложится в государственную клинику и лечится по квоте, то есть бесплатно, — рассказывает Екатерина Шергова. — Базовые препараты также обычно предоставляются за счет государства. Но детская онкология — одна из самых дорогостоящих и быстро развивающихся отраслей медицины. И почти во всех странах для обеспечения лучшего лечения так или иначе необходима благотворительная помощь. Потому что государственная машина работает медленно и неповоротливо, а болезнь не ждет».
Но даже в идеальном мире, отмечает Ениколопов, государство не может закрыть все социальные потребности. Рыночным путем тоже решаются далеко не все проблемы. В этом случае выход только в том, чтобы привлекать некоммерческие организации, то есть третий сектор. «Думаю, есть некий консенсус, что роль третьего сектора крайне значима и с социальной точки зрения, и с точки зрения развития экономики, — говорит Ениколопов. — Многие НКО занимаются вещами, которые напрямую связаны с развитием экономики: наука, образование, медицина. То есть работа этих организаций направлена на развитие человеческого капитала, и у этой работы есть элементы публичного блага — тут все выигрывают, а не только те, кто, например, получает образование благодаря НКО. С этой точки зрения нет никаких сомнений в том, что этот сектор важен для социально-экономического развития».
Те, кто тратят на благотворительность, снижают недовольство властью, которая не выполняет свои функции
Люди, которым помогли НКО, вряд ли будут довольны государством.
«Помощь от НКО „на земле“ (а не через правительство страны) нельзя приписать государству, и это не приводит к увеличению поддержки правящих элит, — говорит ректор РЭШ Рубен Ениколопов. — И я ни разу не видел примеров, когда работала бы логика „чем хуже, тем лучше“ — давайте доведем людей до того, что они начнут что-то требовать от государства. Для того чтобы случилась революция, должны включиться гораздо более серьезные вещи и политические факторы».
Кроме того, на самом деле фонды часто стараются не только обеспечивать лекарствами, которыми отказывается обеспечивать государство, но и борются за изменение системы и помогают пациентам добиваться в судах положенного.
«Мы быстро поняли, что порой собрать деньги недостаточно, — объясняет Екатерина Шергова из «Подари жизнь». — Чтобы помогать детям, нужно добиваться изменения многих несовершенных, устаревших, уже не работающих законов. Чем мы в фонде активно занимаемся: привлекаем общественное внимание, стараемся донести до законодателей свои инициативы, обращаемся к государству с просьбой усовершенствовать законы. И на самом деле нам многого удалось добиться: внести в законодательство понятия орфанных лекарств и орфанных заболеваний, создать в законодательстве процедуру ввоза незарегистрированных лекарств по индивидуальным жизненным показаниям, отменить налоги с получателей благотворительной помощи и налоги при ввозе лекарств для пациентов и донорского костного мозга. При участии нашего фонда было изменено законодательство, касающееся обезболивания тяжелобольных пациентов. Мы добиваемся выделения квот на высокотехнологичную медицинскую помощь, вместе с государством занимаемся реконструкцией больниц, вкладываемся в обучение врачей, боремся за развитие безвозмездного донорства крови. А наши волонтеры-юристы помогают родителям добиться от органов власти лекарств, которые им положены по закону. Такие проекты помогают сделать так, чтобы в будущем в фонд было меньше обращений о помощи».
Боюсь, что фонд объявят «экстремистским» или еще каким-то и это будет для меня опасно
Такая опасность существует: в России предусмотрена уголовная ответственность за финансирование экстремизма и терроризма. В прошлом году к шести годам колонии был приговорен Георгий Гуев за перевод 7201 рубля в благотворительный фонд, формально собиравший деньги на строительство колодцев в африканских странах. По мнению правоохранительных органов, на самом деле деньги шли на финансирование боевиков «Исламского государства». Но в каждом таком уголовном деле недостаточно одного только факта перевода денег. Суд должен установить, что жертвователь действовал умышленно — осознавал, что его деньги пойдут на террористическую или экстремистскую деятельность.
Стоит также отметить, что Уголовный кодекс позволяет избежать ответственности тем, кто перевел деньги экстремистам или террористам, но «способствовал предотвращению либо пресечению преступления». Например, своевременно рассказал об этом властям.
Если организацию объявят «экстремистской» или террористической, ее деньги конфискуют. Или постараются конфисковать, если речь идет о деньгах на зарубежных счетах иностранных банков или в криптовалюте.
Живу за границей, и мои пожертвования могут стать поводом объявить фонд «иноагентом»
Это действительно большая проблема, и непонятно, как с ней справиться. Даже если вы российский гражданин, но получаете зарплату в иностранной компании, то любое ваше пожертвование могут счесть иностранным финансированием НКО. То же самое касается юридических лиц. Это ограничение нельзя обойти, обратившись к своим друзьям и знакомым в России: деньги, поступившие через таких посредников, все равно могут считаться иностранным финансированием. Правда, президент России Владимир Путин недавно заявил о намерении изменить законодательство об «иностранных агентах», как раз чтобы решить некоторые проблемы благотворителей. Но пока шагов в этом направлении не видно.
В то же время у крупных фондов, скорее всего, уже есть иностранное финансирование, и ваши деньги такой организации не навредят, а только помогут. Например, у фонда «Подари жизнь» есть иностранные благотворители: «Это и наши бывшие соотечественники, живущие за рубежом, и люди, которые живут в России, но являются гражданами других государств (в том числе стран СНГ), и действующие в России зарубежные компании, — рассказывает Екатерина Шергова. — Мы ценим любую помощь, и каждый благотворитель важен для нас. И мы никак не сможем ограничить прием пожертвований. Хотя и понимаем, что по существующему законодательству для того, чтобы считать организацию „выполняющей функции иностранного агента“, кроме минимальной публичной общественной активности (например, наша работа по повышению доступности обезболивания, по обеспечению доступа в реанимации, по борьбе с дефицитом лекарств), достаточно даже одного рубля, поступившего на счет организации из „иностранных источников“».
Фонды помогают мошенникам
Такое тоже бывает. Но чаще мошенники пытаются получить средства напрямую, на личные карты. Например, вас должно насторожить, когда деньги собирают на лечение в Германии и заявляется, что в России все клиники отказались браться за такого пациента. Чаще всего за границей лечат так же, как в России, и шансов на выздоровление нет — а ситуацией пользуются нечестные люди, чтобы, например, быть посредниками в сборе денег.
Иногда люди могут действительно нуждаться в оплате лечения или новом жилье, однако они также могут вести себя нечестно. Например, пытаясь получить помощь в полном объеме от разных фондов или, решая не проходить государственные бюрократические процедуры, они сразу обращаются к благотворителям.
Чтобы не тратить деньги на неэффективную помощь, многие фонды стараются с пристрастием проверять обратившихся за ней. Например, в фонде «Подари жизнь» есть для этого экспертный совет, в который входят врачи. Людям в сложной жизненной ситуации фонды часто помогают, не только закрывая текущие потребности в еде или одежде, но и предлагая пути выхода из этого трудного положения. Например, бездомным помогают оформить документы и устроиться на работу.
Если этого не делать, желающих получить помощь будет становиться все больше и организация просто не сможет справляться.
Некоторых людей нельзя вылечить — нет смысла им помогать
В благотворительности часто нет гарантий — поможет человеку операция или нет, сохраним мы какой-то исчезающий вид животных или нет. И давать или не давать деньги на такую помощь — выбор каждого человека. Люди, которые предпочитают такую помощь, часто считают, что важно дать человеку хотя бы теоретический шанс на выздоровление или помочь ему уйти из жизни спокойно, не мучаясь от боли.
Зачем помогать тем, кто сам виноват в своем положении
Это соответствует ценностям, следование которым привело нас к тому, что системы здравоохранения разных стран на деньги налогоплательщиков помогают людям с раком легкого, несмотря на то, что те много курили и это спровоцировало развитие заболевания. Помощь получают и те люди, которые не использовали солнцезащитный крем и у которых развилась меланома. А также те люди, которые в целом не вели здоровый образ жизни (это приводит к развитию многих заболеваний).
Слишком много жертвуемых денег уходит не на заявленные цели
Если благотворителя интересует только очень конкретная помощь — например, помощь конкретному ребенку, — он может указать это в назначении платежа. Тогда деньги уйдут только туда. Однако без расходов на зарплаты, причем на хоть сколько-нибудь достойные, фонду не обойтись.
Управляющий партнер группы компаний Philin Philgood Евгения Белотелова предлагает представить себе фонд, в котором на зарплаты сотрудников тратится 5% расходуемых средств, а все остальное идет на помощь детям. «Хорошо ли это для фонда? — задается вопросом Белотелова. — Хорошо ли это для детей? Хорошо ли это для системы помощи? Сотрудники не будут успевать вести учет, не будут успевать изучать зарубежные технологии социальной работы, которые важны во многих сферах медицины и социальных услуг. Они будут не высыпаться. Означает ли это, что фонд будет работать эффективно? Далеко не всегда. Мне кажется, просто судить по таким формальным признакам о работе фонда нельзя».
Белотелова призывает вникать в отчетность, в том числе в подробные отчеты на сайте фонда, общаться с представителями НКО и не делать поспешных выводов. «Мне известны случаи, когда директора благотворительных фондов оставляли свои дорогие машины за несколько кварталов от места встречи и шли пешком, — говорит она. — Притом что это были близкие мне люди и я знаю, что деньги на эту машину были заработаны не в сфере благотворительности. Но они делали так, потому что есть травля».
От зарплат сотрудников напрямую зависит профессионализм команды. «Если сотрудники адекватно получают, они будут дольше работать и экспертиза будет накапливаться в фонде, профессионалы более высокого уровня будут приходить работать в некоммерческий сектор, — объясняет Евгения Белотелова. — Будут выделяться и развиваться функции, от отсутствия которых страдает общество и благополучатели — например, появится бо́льшая прозрачность, с фондом будет проще общаться».
В любом случае фонды законодательно ограничены в том, сколько они могут тратить на оплату труда административно-управленческого персонала. Это 20% средств, расходуемых организацией за финансовый год.
За пределы этой суммы можно выйти, если сотрудник участвует в благотворительной программе. Ограничений на зарплату персонала, занятого в благотворительных программах, как таковых нет. Речь идет об отдельных направлениях работы, которые утверждаются руководством фонда и прописаны в уставе организации, у программ есть этапы и сроки. «Если кто-то из административно-управленческого персонала (от секретаря до директора) занят в реализации таких программ, то часть его зарплаты может быть отнесена к программе, — объясняет Евгения Белотелова. — Например, директор фонда лично пишет много аналитических статей для исследовательского портала, который создается как часть просветительской благотворительной программы. В этом случае будет справедливо отнести часть его зарплаты к программным расходам. Будет ли это указано в отчете фонда, зависит от степени детализации, которую он дает».
В реальности во многих фондах выделяют на зарплаты сильно меньше допустимых 20% расходов. На вопрос почему автор платформы и телеграм-канала «&Вакансии у Валеры&Вакансии со смыслом» Валерия Карзубова отвечает предположением, что все дело в недоверии общества, которое считает, что сотрудники фондов должны работать бесплатно, а также желании максимально потратить деньги на помощь тем, на кого ориентирован фонд.
В итоге, по словам Карзубовой, зарплаты в некоммерческом секторе ниже, чем в коммерческих организациях (даже если говорить только о Москве и Санкт-Петербурге — обычно на платформе появляются вакансии именно в этих городах). Хотя некоторые руководители некоммерческих организаций уже начали предлагать своим сотрудникам примерно те же зарплаты, что можно получать в коммерческих компаниях.
«Возможно, зарплаты КСО-менеджера чуть-чуть повыше, но в целом все зависит от компании, — рассказывает в разговоре с «Медузой» Карзубова. — Я знаю примеры, когда очень наивные коммерческие компании на волонтерских началах привлекали своих сотрудников развивать этот сегмент. Я считаю, что это не совсем правильно, потому что КСО-менеджеры — это профессионалы, которые должны обладать определенными компетенциями. То есть это полноценная работа, которая, на мой взгляд, не может быть на волонтерских началах. Но в основном коммерческие компании отстраивают эту историю отдельно».
При этом часть расходов, которая не касается непосредственно помощи людям или, например, животным, может «закрываться» благотворителями, жертвующими рекламные площадки, офисы, канцелярские принадлежности и проч.
По мнению Евгении Белотеловой, чаще всего реклама фондов появляется именно благодаря тому, что у него есть партнеры, которые готовы предоставить площадку (в том числе для контекстной рекламы), или есть донор, который считает важным оплатить это. И хотя есть фонды, которые тратят деньги на рекламу, это, скорее, исключение.
«Если вы где-то видите упоминание фонда, это значит, что информация размещена без вложения фондовских средств, — объясняет директор фонда «Подари жизнь» Екатерина Шергова. — Сюжеты и реклама на телевидении, объявления в газетах и журналах, баннеры на сайтах, билборды на улицах Москвы — все это размещается без затрат фонда. Мы знаем, что платная реклама для многих фондов — это успешный инструмент фандрайзинга и есть примеры, когда вложения в рекламу окупаются еще большим привлечением пожертвований. Но пока у нас есть возможность объяснять партнерам важность поддержки фонда на безвозмездных условиях, мы будем это делать». Также фонд не платит и за аренду офиса: помещение предоставил департамент имущества города Москвы в безвозмездную аренду (договор есть в распоряжении редакции).
Важно также, чтобы пожертвований хватало не только на зарплаты, но и на другие расходы, связанные с организацией работы фонда. «Возможность сотрудникам НКО проходить качественное обучение, возможность нанимать профессиональные кадры, развивать организацию с помощью работающих маркетинговых инструментов, возможность экспериментировать и оценивать методики работы, создавать достойное пространство для работы сотрудников — все это очень важно для того, чтобы получалось помогать эффективнее и большему числу нуждающихся, видеть проблему целиком, предлагать и пробовать системные решения», — пишет Александра Бабкина.
В статью «Административные расходы» в фонде «Подари жизнь», по словам Екатерины Шерговой, входят:
- коммунальные услуги;
- оргтехника, «которую при этом в большей части мы также получаем безвозмездно от партнеров»;
- почтовые расходы;
- расходы на содержание автомобиля водителя, который развозит детям по больницам разные вещи;
- мобильная связь сотрудников;
- аренда склада;
- комиссии платежных систем, через которые фонд принимает пожертвования («Это минимально возможные платежи за техническое обслуживание, например, короткого номера для SMS-пожертвований», — поясняет Шергова).
Чтобы помочь, надо приложить дополнительные усилия, потому что все плохо организовано
К сожалению, это действительно может быть так, о чем нам писали читатели: на сайте фонда бывает очень неудобно сделать пожертвование, сотрудники могут неделями отвечать на письма и не будет никакой моральной или хотя бы информационной поддержки волонтеров. У этого есть несколько причин, однако управляющий партнер группы компаний Philin Philgood Евгения Белотелова подчеркивает, что такие недостатки коммуникации не имеют прямой связи с эффективностью работы фонда. «У НКО могут быть сотни миллионов годового бюджета, но благотворительные фонды имеют дело с целевыми пожертвованиями, и зачастую фонд не может найти деньги на качественный сайт», — объясняет Белотелова.
Среди причин есть и то, что благотворительность в России активно развивается не так давно и коммуникации изначально были не в приоритете: «Фонды создаются для того, чтобы помогать нуждающимся в помощи, решать различные социальные проблемы, — говорит Белотелова. — И с точки зрения внимания и денег коммуникации не в приоритете. Но со временем в фондах начинают понимать, что хороший сервис напрямую связан с количеством сторонников и их лояльностью, а значит, и с объемами и эффективностью поддержки».
Проблемы в общении возникают и из-за того, что нет возможности подготовить достаточное количество профессионалов в сфере благотворительности — таких вузов или факультетов в России нет. Такие проекты, как Московская школа профессиональной филантропии фонда «Друзья», только начинают появляться, и их единицы. А привлекать профессионалов из других сфер, где понимают важность хорошего сервиса, сложно из-за низких зарплат. Кроме того, у сотрудников НКО может возникать чувство, что им все должны, что тоже сказывается на форме общения: «Те, кто занимается благотворительностью, изо дня в день действительно многим жертвуют: временем, комфортом, они зачастую не могут уйти с работы в шесть вечера, потому что получают письма не от клиентов компании, а от тех, у кого умирают дети, — объясняет Евгения Белотелова. — И неизбежно формируется некий комплекс спасателя».
Она предлагает быть терпимее к фондам, однако указывает на то, что общение должно быть комфортным с психологической точки зрения. Поэтому, если хочется обратиться в другую организацию, вы имеете на это полное право.
Мне меньше 18 лет
В законе прямо не прописано, какие условия необходимо соблюсти, чтобы несовершеннолетние могли заниматься волонтерской деятельностью, однако это определенно допустимо. Общее же правило таково: до 14 лет ребенок может что-либо делать только в присутствии законных представителей. С 14 до 18 лет должно быть письменное разрешение законных представителей.
Как рассказывает руководитель добровольческого движения «Даниловцы» Юрий Белановский, в некрупных городах и поселках, где нет или мало вузов, волонтерами часто бывают старшеклассники и учащиеся колледжей. При этом, как отмечает Белановский, для волонтеров старше 14 лет также необходимо, чтобы в их деятельности участвовал уполномоченный представитель той организации, которая берет на себя ответственность за проведение этого мероприятия. Обычно это школа или колледж: для некоммерческой организации такое участие связано с бюрократическими сложностями.
Кроме волонтерства, несовершеннолетним людям доступны и другие формы помощи. В «Подари жизнь» говорят, что школьники помогают, проводя вместе с родителями и учителями школьные ярмарки и концерты в пользу подопечных фонда. «Многие из тех, кто живет в Москве, сами приносят собранные деньги в офис фонда, и мы видим, что дети искренне хотят помогать другим детям, оказавшимся в беде», — пишет Екатерина Шергова.
Юрий Белановский выделяет несколько причин, по которым не все НКО, помогающие в социальной сфере, работают с несовершеннолетними волонтерами. В первую очередь, говорит эксперт, неясно, кто будет нести ответственность за здоровье такого добровольца, в том числе психическое.
Белановский приводит такой пример. Руководство одного из вузов попросило «Даниловцев» показать студентам со специализацией в социальной работе, как организовать волонтерскую деятельность. Сами студенты могли не участвовать непосредственно в волонтерстве, но должны были, в частности, посетить детскую психиатрическую больницу. «После того как студенты посетили больницу вместе с волонтерами, мне написал куратор практики из института и сказал, что для многих студентов — еще раз замечу, это студенты направления по социальной работе — <…> были шокированы увиденным и несколько дней пребывали под очень сильным негативным эмоциональным впечатлением». По словам Белановского, студенты увидели лишь грубое отношение персонала к детям (какое было шесть-семь лет назад), пусть и без физического насилия, и окна с решетками. При этом студенты были совершеннолетними, и сложно представить, какой эффект был бы у более молодых людей.
Кроме того, сами благополучатели могут произвести негативное впечатление. «Люди, которым плохо, далеко не всегда принимают помощь с благодарностью, — объясняет Белановский, — они могут быть не полностью адекватны. Нередко такие люди находятся в состоянии надорванности, агрессии или других состояниях, которые могут причинить как минимум психологический вред, может быть, даже где-то и физический».
Руководители учреждений также не готовы брать на себя ответственность за несовершеннолетних, находящихся на территории их учреждения.
Именно по этим и некоторым другим причинам в «Подари жизнь» не привлекают несовершеннолетних добровольцев. «В основном волонтеры ходят в больницы к детям или помогают фонду своими профессиональными знаниями, — пишет Екатерина Шергова. — Больничные волонтеры общаются с семьями, которые находятся в трудной жизненной ситуации, а это требует внутренней зрелости: нужно нести ответственность за свои действия, справляться со сложными эмоциями (например, в случае смерти ребенка), действовать в интересах семьи. От волонтеров, которые помогают нам своими знаниями (это, например, юристы и переводчики), мы ждем опыта и квалификации в своем деле».
Боюсь столкнуться с чужими бедами и не вынести этого
Если есть страх столкнуться с чужими проблемами, можно выбрать ту форму помощи, которая не подразумевает погружения в чужие жизненные ситуации. В конце концов, вы можете просто жертвовать деньги, не вникая в конкретные истории.
Если возникают какие-то проблемы, психолог Ольга Сорина рекомендует решать их вместе с остальными людьми, которые также занимаются помощью: «Единственное, что доступно и максимально эффективно для человека, чтобы справляться с переживаниями, это взаимодействие с другими». Психолог предлагает делиться с окружающими, причастными к благотворительности, своими чувствами, и тогда можно услышать, что у других такое было и они это пережили, иначе сейчас на это смотрят. Такой подход помогает ощутить понимание и поддержку.
Дело в том, что выгорание в помогающих профессиях — распространенная проблема. Она же касается и тех людей, которые занимаются волонтерством или другими формами благотворительности в свободное время. Для профилактики этого состояния Сорина рекомендует с самого начала дать себе ответ на вопрос: зачем я все это делаю, то есть в чем для меня ценность такого поведения? «Важно хорошо осознавать свою мотивацию, — говорит Сорина. — Она может меняться со временем, и нужно периодически к этому возвращаться. У нас не может быть цели, чтобы выжили все, кто болеет, мы не можем на это повлиять». Поэтому, если, например, человек, которому помогал волонтер, неожиданно умирает и это вводит благотворителя в тяжелое состояние, возможно, это та ситуация, когда нужно откорректировать цели.
В «Подари жизнь» для помощи волонтерам есть психологическая служба. «Наши психологи проводят обязательные семинары для новеньких волонтеров, на которых обсуждаются подводные камни волонтерства, — пишет Екатерина Шергова. — Это профилактическая помощь: возможны вот такие сложности и с ними можно попробовать справиться вот так. Волонтер может обратиться за помощью и с выгоранием, и с любой другой проблемой. Например, могут возникнуть сложности с адаптацией. Или волонтер поймет, что не до конца понимает, каким именно волонтерством ему хочется заниматься. Или возникли трудности в общении с конкретными подопечными».
Ты просто отдаешь — тебе нет никакой пользы
Сейчас в России волонтерский опыт может пригодиться при поступлении в вуз или ординатуру. Он может добавлять баллы к ЕГЭ — каждый вуз определяет конкретные правила сам. Правда, количество этих баллов сильно ограничено. Для учета волонтерского стажа нужно быть зарегистрированным на сайте dobro.ru. Юрий Белановский говорит, что знает о вузах, в которых за волонтерскую деятельность начисляется повышенная стипендия.
«Что касается дополнительных баллов при поступлении для дальнейшего обучения — в магистратуре или аспирантуре, — это решается индивидуальным подходом каждого вуза», — говорит Белановский.
Также волонтерская деятельность учитывается при поступлении в ординатуру.
Если говорить о пожертвованных деньгах, то при желании можно вернуть часть потраченных на благотворительность средств, оформив налоговый вычет (с недавних пор это могут сделать и юрлица).
Дарья Саркисян при участии Дениса Дмитриева
«Медуза» — это вы! Уже три года мы работаем благодаря вам, и только для вас. Помогите нам прожить вместе с вами 2025 год!
Если вы находитесь не в России, оформите ежемесячный донат — а мы сделаем все, чтобы миллионы людей получали наши новости. Мы верим, что независимая информация помогает принимать правильные решения даже в самых сложных жизненных обстоятельствах. Берегите себя!