«Красота и уродство» — красота или уродство? Оксимирон все-таки выпустил альбом. Трек «Рецензия» получился не очень удачным, так что Александр Горбачев написал свою

Через три дня после того, как «Медуза» написала, что нового альбома Оксимирона в 2021 году, видимо, не будет, рэпер сообщил, что альбом выйдет 1 декабря, — и даже уложился в дедлайн, хоть и дотянул почти до полуночи. Журналист Александр Горбачев был уверен, что альбом — миф. Но теперь признает, что был не прав, и пытается разобраться в смысле «Красоты и уродства».   

Итак, на чем мы остановились?

Когда-нибудь мы узнаем, что это было: изощренная маркетинговая стратегия или очередное публичное мотивационное упражнение. Помните же, что «Горгород» в итоге писался за три недели, потому что автор «был напуган масштабом затеи», — а опубликовали его в день давно заявленной петербургской презентации альбома? Может, и тут случилось как-то так: творческий пинок в виде боя Ромы Жигана с Шокком; проработка застарелой травмы в «Кто убил Марка?» как способ преодолеть творческий ступор; бурный поток новых песен; дедлайн, поставленный самому себе — и соблюденный на флажке. Может, поэтому сначала Оксимирон говорил, что новый материал будет выходить «в следующем году», — а уже через три дня после этого анонсировал дату альбома (что характерно, без названия)? 

А впрочем, какая разница. Альбом вышел. Те, кто не верил, посрамлены, и один из них пишет теперь этот текст.

Посмотрим на ситуацию в русском рэпе в 2021 году и на то, как в ней выглядит Оксимирон. Ситуация эта странная, двойственная. С одной стороны, по любым метрикам хип-хоп — это самая популярная музыка в стране. С другой — в последние пару лет она как будто вернула себе все былые свойства субкультуры — в том смысле, что здесь есть определенный порог вхождения, свой язык, понятный далеко не всем. Грубо говоря, русский рэп — это для своих, просто этих своих очень много. 

Поясню на примере. По данным стриминговых платформ, самые популярные российские альбомы этого года записали Кизару и Big Baby Tape, Miyagi & Andy Panda, а также Майот, не говоря уж о Моргенштерне. Если вы не слышали эти альбомы, скорее всего, не стоит даже пытаться (также рискну предположить, что к Моргенштерну вы относитесь как минимум скептически). Все эти люди вяжут слова, наваливают басы, препарируют фонемы, ткут грув — в общем, делают что угодно, кроме того, что в условных телевизоре и фейсбуке хотя бы чуть-чуть привыкли принимать под брендом «хип-хоп». Сегодня русский рэп — это подтасовка: стоило большой культуре выучить, что это текст под бит, он извернулся куда-то совсем в другую сторону.   

Оксимирон в этом смысле — толмач: человек, который связывает жанр с мейнстримовой и элитарной публикой, как бы это парадоксально ни звучало в случае альбома, который сыпет на слушателя именами из ассортимента книжного магазина при гуманитарном факультете. Текст Оксимирона можно разобрать, он состоит из слов, которые складываются в связные предложения; в этих предложениях есть смысл, нередко даже двойной. Оксимирон как бы возвращает рэп к словарному определению, указанному на «Грамоте.ру»: «Декламация, речитативное исполнение стихов под ритмическую музыку». Иными словами, наводит мост между хип-хопом и большой культурой. Логично, что в новом альбоме он призывает к ответу и того, и другую. 

Вопреки подсказке в финале «Кто убил Марка?», «Красота и уродство» совсем не продолжение «Горгорода». Это действительно в некотором смысле обнуление: Оксимирон делает то, что умеет, как бы начиная с чистого листа, в новых политических и психологических обстоятельствах. Его новый альбом — это 67 минут плотнейше упакованного текста под биты, написанные продюсером Дэнни Цукерманом, который обеспечивает звук для массовых стадионных концертов Little Big и Томми Кэшу. Эти песни колют, рубят, режут, цыкают, рычат, терроризируют аллитерациями и щетинятся рядами согласных, за которые цепляешься как за колючую проволоку. По всей вероятности, «Красота и уродство» ставит рекорд по использованию аббревиатур в русскоязычных музыкальных произведениях; Оксимирон как будто получает некое садистское удовольствие, спотыкаясь обо все эти ГРУ, ФСБ, АСМР, ПТСР, «СБПЧ», ЕСПЧ, БДСМ и далее по списку. 

Оксимирон прицельно выбирает напарников. Выстраивает почетную генеалогию: обложку нарисовал Борис Гребенщиков, в «Чувствую» с куплетом появляется Дельфин (тоже, к слову, определенно поэт, а не рэпер). Подбирает немногочисленную ровню — в лице ATL и «АИГЕЛ». Подсвечивает протеже — сурового кировского эмси Иглу и петербургскую неопоп-певицу Тосю Чайкину. Иногда откровенно глумится: войс от Моргенштерна, семпл из Птахи. Иногда как будто просто балуется: отсылка к Канье Уэсту в структуре песни «Празднуй», которая заканчивается, кажется, длинным отрывком из поздней «Гражданской обороны» (но не факт), или подделка под Монеточку, которая оформляет альбом в замкнутый круг, с трудом поддаются разумному объяснению. Разумеется, сыпет именами собственными, цитатами и отсылками — припоминает политзаключенных и политученых, раздает оплеухи своим, заводит хоровод из географических названий, приглашает пытливого слушателя в тур по Википедии. Это, конечно, очень избыточная запись: 22 номера трудно переварить одному, зато прогрессивный учитель литературы может раздать каждому ученику по песне для исследования и комментариев — хватит на целый класс. 

Ну и что получилось в итоге? Это как посмотреть.

Ответ первый: уродство. Оксимирон лезет из кожи вон, доказывая, что он — это новый рэп-канон, но выходит в основном пустой звон. Ну то есть играет в короля хип-хопа, не чувствуя собственной несвоевременности. Значительная часть альбома — это чистая игра мускулами, работа на скилле. Пафос этой работы ясен: у меня язык подвешен, у вас — повешен; под «вами» понимается более-менее вся новая элита русского рэпа (см. выше людей из стриминговых чартов). 

Этот пафос упирается в несколько препятствий. За последние шесть лет русский рэп прошел большой путь — не в последнюю очередь благодаря Оксимирону, кстати, — и одним из результатов этого пути стал как раз отказ от догмы про эмси как носителя смыслов. Харизма, флоу, стиль, аутентичный образ — все это можно создавать не через ломаную поэзию, а через звук, чем, в общем, и занимаются с тем или иным успехом Кизару или, там, Lovv66, которые вряд ли считают себя наследниками Мандельштама или хотя бы Грюндика. Оксимирон со своим проскальзывающим несколько раз словечком «стих», со своим требованием «отключи автотюн, покажи текст» выглядит как герой этого тиктока, который вслушивается в тексты Плейбоя Карти вместо того, чтобы вслушиваться в музыку. Старичок кричит на клауд-рэп (и на дрилл, и на дрейн) — и пусть про это действительно напишут в газете, звучит неловко. 

Кроме того, критикуешь — предлагай, а что тут предлагает Оксимирон — главный модернист российского хип-хопа, вечно тянущий коллег и оппонентов за уши в новые поэтические горизонты, равняющий их и себя по Кендрику Ламару? Ничего нового: в большей части песен он кромсает рифмы так же, как даже не шесть, а десять лет назад. Возможно, именно из-за этой загвоздки в нескольких местах «Красоты и уродства» возникают попытки ворваться в смежные жанры — показать, как делать кальян-рэп («Партизанское радио»), персонажные песни-истории («Непрожитая жизнь»), туристическую любовную лирику для роликов в инстаграме («Пантеллерия») и так далее.

Проблема даже не в том, что получается плохо, а в том, что получается средне. Диджей в клубе легко сведет «Партизанское радио» с Hammali & Navaii — и боюсь, что последние будут звучать лучше. Заходы в экзистенциальный рок куда убедительнее получались у вечного врага Оксимирона Славы КПСС. Что же касается рейва, то в своем выходе в «Грязи» ATL на шестнадцати скользящих строчках показывает, как сделать так, чтобы от речитатива под танцевальный бит не болели уши. 

Ну и ладно, зато Оксимирон убирает их своими панчлайнами. Но и тут, что называется, есть нюансы. Для хип-хопа исторически важен баскетбол — так вот, в «Красоте и уродстве» Оксимирон как будто забивает исключительно данки: так играются только выставочные матчи с подставными соперниками. Альбому не хватает редактора — от сравнений и отсылок рябит в глазах, и за этим частоколом, кажется, даже автор иногда начинает забывать о непосредственной прагматике неймдроппинга. «Ты жив как Розенкранц, цел как Гильденстерн» — ну что это такое? 

Дело тут, конечно, еще и в том, что «Красота и уродство» не просто метакритика рэпа, но и неизбежно социальный альбом. Одновременно с претензиями к тиктокерам и автотюну Оксимирон выписывает враждебно-шизофренический пейзаж окружающей реальности: «иноагенты», конспирологи, спецслужбы, поправки, «слева рестик, справа арестик».

Однако гонор Кизару, Big Baby Tape, Моргенштерна и прочих людей, которых Оксимирон назначает себе во враги, оправдан как раз тем, что они существуют в параллельном политике мире. Невозможно всерьез играть в царя горы, если осознавать, что реальные хозяева жизни и культуры сидят на Лубянке и Старой площади — собственно, ровно с этой дилеммой сейчас столкнулся Моргенштерн, поставив Оксимирона в неловкую ситуацию: получается, что политический рэпер в своем альбоме проклинает политэмигранта. В конкретной исторической реальности, где ГРУ и ФСБ явно победили рифмы и панчи, попытки гарцевать и хорохориться выглядят пустой позой. Которую к тому же уже принимал Фейс — причем в России трехлетней давности, где было куда больше надежды; и у него это не очень зашло.

В общем, альбом подойдет для Михаила Козырева, пригодится для шуток в твиттере, но баттл не состоялся: соперник не явился, клуб опечатан, у Ресторатора давно отросли волосы. 

Ответ второй: красота. Оксимирон остается поэтом — и просто отсекает тех, кто не готов к разговору. Метод «Красоты и уродства» — это преодоление кавычек: в конце концов, мы говорим о человеке, которому, чтобы высказаться о политике, понадобилось написать «Горгород». «Горгород» затягивал слушателей художественной рамкой про Марка и его приключения, чтобы вывести на размышления о мире, разломанном на крайности. «Красота и уродство» тоже ставит заградотряды из имен и цитат, чтобы, погрузившись в песни с головой и энциклопедией, слушатель прорвался к главному. Поэту не нужна фан-база с памятью золотых рыбок и люди, которые оформляют вердикт альбому за два дня, — ему хватит тех, кто будет продираться и копаться: их все равно сотни тысяч.

И тогда главный сюжет альбома — это баттл не с Кизару и Моргенштерном, а с самим собой. То, что переплетено, можно хотя бы попытаться распутать; то, что намешано, уже не размешать обратно — вот о чем рассказывает «Красота и уродство». Потому здесь и слишком много всего — это альбом про нашу реальность, в которой тоже слишком много всего, которая чем дальше, тем больше представляет собой невыносимо плотный хаос из прогрессивной повестки, глобальных угроз, ночных обысков, приступов гиперактивности, приступов апатии, осознания собственных ошибок, чтения новостей, злости на себя, злости на других, попытки убежать на каникулы и опять по кругу. Поэтому тут соседствуют исповедь абьюзера (причем в финале оказывается, что это абьюз себя) и упоение своим творческим суперэго. Конспирологический бред и политический манифест. Депрессивная повесть о вечной конформной рутине и половецкая пляска о любви к себе. Поэтому один из ключевых, но не самых очевидных сюжетов альбома — еврейство Оксимирона, которое тут не только применяется как оружие для панчей, но и понимается как метафора изгойства. 

Поэт фокусирует жизнь в песню: разумеется, получается тяжело, грязно, душно, внутренне противоречиво — потому что и жизнь такая. В этом смысле чем сложнее, тем точнее; лучшая с этой точки зрения песня альбома — «Лифт», в которой Мирон буквально блюет словами, разбираясь с детскими страхами и издержками родительского воспитания. Ее трудно дослушать до конца с первого раза — потому что так и надо. Оксимирон буквально сталкивает слушателя с жизнью во всем ее страшном многообразии, и жизнь немедленно бьет по зубам. Такая вот терапия. Будет еще больней, но ты держись. 

Ну вот — а дальше, наверное, предполагается все-таки предпочесть один ответ из двух. И тут такая штука. Оксимирон в прошлом и сам существовал в бинарной парадигме — «корпоратив или квартирник», «суицид или стоицизм» и так далее; собственно, печальную участь героя «Горгорода» легко трактовать как последствие отказа от того, чтобы занимать сторону. Однако в заголовке «Красоты и уродства» — соединительный, а не разделительный союз, и это кажется значимым заявлением. И если Оксимирон отказывается выбирать, какой он сегодня, то я тоже не буду.