Мы живем в шкафу, набитом скелетами Максим Трудолюбов — о том, как россияне расплатились войной за нежелание осудить преступления прошлого
Ровно месяц назад, 24 февраля 2022 года, Россия вторглась на территорию Украины. С этого момента история прежних преступлений российского государства перестала быть историей, считает редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов. Борьба с собственным населением, процессы против «врагов народа», ссылки, оккупации сопредельных стран, зачистки в странах, входивших в советский блок, — все это снова стало нашим общим настоящим. В войне с Украиной сошлось все самое ужасное, на что способно было российское государство в его имперском, советском и постсоветском обличьях. Эта война — оживший обвинительный приговор, в котором собрано все, отворачиваться от чего российское общество больше не может.
Свое отношение к проблеме кремлевские власти продемонстрировали, преследуя «Мемориал», системообразующую для гражданского общества негосударственную организацию новой России, во многом определившую первые порывы общества к освобождению от тяжести прошлого. «"Мемориал", спекулируя на теме политических репрессий, создает ложный образ Советского Союза как террористического государства, — говорил в ходе процесса один из прокуроров. — Почему сейчас мы, потомки победителей, должны вместо гордости за страну, победившую фашизм, каяться?»
Время не лечит
В приведенной фразе прокурора важно не типичное передергивание фактов («Мемориал» предлагал не каяться, а дать правовую оценку преступлениям), а «комплекс победителей» — представление о себе как о творцах победы в войне, к которой сами они никакого отношения не имели. В воображении российских вождей та война (в которой, к слову, русские сражались бок о бок с украинцами и другими народами) должна была каким-то образом стереть другие, страшные страницы прошлого — так, чтобы российское государство и общество получили моральное право на самоутверждение.
Но отстраниться от прошлого стремилась не только российская власть. Того же самого хотела и значительная часть российского общества.
В публичных дискуссиях интеллектуалов об истории то и дело вставал вопрос о «сроках давности». Он мог формулироваться по-разному, но так или иначе был призван снизить остроту обсуждений. Да, большого и окончательного суда над Коммунистической партией и над ее «боевым отрядом» — спецслужбами — не было (точнее, была попытка, но неудачная). Но ведь и времени сколько прошло! Зачем еще сильнее раскалывать народ, который и так измучен повседневной борьбой за существование? Той страны уже нет, есть другая, ее нужно строить, нужно смотреть в будущее, а не ворошить прошлое. В конце концов, в России есть памятники жертвам террора, их поминают в церквях, о них издаются книги, снимаются фильмы, есть даже государственный Музей истории ГУЛАГа и официальная «Стена скорби».
Эта логика больше не имеет смысла. Оказалось, что время не лечит. Расставаться придется не только с кремлевским комплексом победителей, но и с прочими, «некремлевскими» установками, мешающими принять собственное прошлое во всей его тяжести. Мы живем в огромном шкафу, набитом скелетами.
Преступления без срока давности
До 24 февраля 2022 года можно было считать, что одной из основ нашей идентичности была справедливая война — Великая Отечественная. В стране, где традиции, связи между поколениями и разными группами общества много раз прерывались, память о той войне была связующим и объединяющим мифом.
В массовом сознании история войны перевешивала жестокость и цинизм других страниц российской истории. В этом нет ничего уникального. Люди хотят помнить о хорошем и не хотят — о плохом. Политики особенно: множество государств в своей политике памяти выводят на первый план победы и стремятся отвлечь внимание от поражений. А поражения и постыдные эпизоды есть в истории любой страны. Каждая нация, каждое общество по-своему справляется с болью прошлого. Российское общество справлялось со стыдом при помощи памяти о победе во Второй мировой войне.
На протяжении долгих лет память о победе не давала посмотреть в глаза собственной истории. Кошмар происходящего должен заставить нас это сделать.
В нашем прошлом и настоящем — отношение к сопредельным странам как к «буферным» зонам, не имеющим права на суверенитет. В нашем прошлом и настоящем — готовность применять насилие против целых народов, которые представляются московским властям нелояльными. Речь, по сути, о колониальной политике по отношению и к сопредельным, и к своему собственному народу.
В нашем прошлом и настоящем — отношение государства к людям — своим и чужим — как к расходному материалу. Российское — а советское в особенности — государство никогда не ограничивало себя в методах.
Самодержавная власть до своего падения опиралась на божественную легитимность, что было, конечно, не уникально. При мирном развитии событий российская монархия в конце концов стала бы конституционной. Символы вполне можно было бы сохранить, изменив при этом природу государства. Из «богоданной» власть превратилась бы в демократическую, получила бы легитимность не сверху, а снизу. Но Россия не пошла по этому пути.
Божественная легитимность после революции 1917 года сменилась на легитимность идеологическую. Коммунистическая партия, захватившая власть, претендовала на знание абсолютных истин об устройстве общества и понимание конечной цели, к которой должна идти страна. «Знанием» цели вожди СССР оправдывали свою готовность принуждать людей следовать предначертанному идеологами пути.
В нашем прошлом и настоящем — власть, присвоившая себе чрезвычайные полномочия, власть, не ограниченная правом и институтами. В империи были суды присяжных и независимая адвокатура, Советское государство избавилось от этих правовых институтов как от «буржуазных пережитков». У советских лидеров была «законность» — сначала революционная, а позже социалистическая, то есть оправдывающая любые действия, целесообразные с точки зрения построения коммунизма. Никакого отношения к защите прав и правосудию эта система не имела. В нашем прошлом и настоящем — целесообразность, поставленная выше человеческой жизни.
Власти России не только убивали, выселяли и выгоняли людей из страны. Они отнимали у людей нажитое. Сейчас это происходит опять: власть опять ломает жизнь людям, отбирает наработанное и накопленное.
После революции у бывших городских собственников были отобраны дома и предприятия. До и после революции в «черном переделе» были конфискованы и разделены поля и луга. Эти же земли на рубеже 1920–1930-х были снова отняты — теперь уже у крестьянских общин, а «кулаки», то есть просто крестьяне, убиты или сосланы.
Ценности и сбережения, сохраненные в семьях после революции, были в 1930-е выманены через систему магазинов, принимавших драгоценные металлы и валюту в обмен на еду, одежду и прочее. Средства, вложенные в короткий период НЭПа в недвижимость, были конфискованы через изъятие самой недвижимости.
Отобранное у дворян, купцов и тех выходцев из крестьян и священства, у кого были квартиры, особняки, коллекции, государство забирало и отдавать не собиралось. Никогда ничего власть не отдавала (разве что позволила бесплатно приватизировать жилье в девяностые). Все сжигала в войнах.
В 1930-е и 1940-е власти проводили принудительные облигационные займы с постоянными отсрочками выплат, а после той большой войны были еще и конфискационные денежные реформы — в 1947, 1961, 1991 годах. Обнулением был и 1992 год. Еще был кризис 1998 года.
Советское-российское государство грабит своих подданных — каждое их поколение. Накопленное родителями обнуляется, дети начинают жизнь с нуля, но власть грабит и их. Дело не только в материальной стороне дела, а во всех мирных делах, на которые люди кладут свои жизни. Строятся, налаживают жизнь, что-то растят — и теряют. Это кладбище человеческих усилий.
Средства, которые власти применяли, известны: репрессии, включая внесудебные казни, аресты и использование принудительного труда, реквизиции продовольствия и собственности, ведущие к голоду и смерти. Не забудем и военную агрессию по отношению к приграничным странам, нападения на гражданских лиц, взятие в заложники, пытки, преследования людей по национальному признаку и депортации целых национальных групп.
Применялись эти средства и внутри Союза, и при захвате стран Восточной и Центральной Европы в 1940-е годы — в начале Второй мировой войны и сразу после нее. Применялись они в двух чеченских войнах, в Грузии, на востоке Украины и в Сирии — всюду, где Россия применяла силу. Многое из совершенного там квалифицируется как преступления против человечности, не имеющие срока давности. Можно убедиться в этом, прочитав самый полный документ международного права, посвященный этой проблеме, — Римский статут Международного уголовного суда.
Не только в охваченной войной Украине, но и в Венгрии, в Латвии, в Литве, в Польше, Словакии, Эстонии, Финляндии, Чехии и других странах, у которых есть тот или иной исторический опыт столкновения с Россией, сейчас говорят о прошлых преступлениях российского государства так, как будто они совершены сегодня. Большинство этих стран сегодня принимают беженцев из Украины. Чем бы ни закончились боевые действия, ничто не будет забыто.
Средства без целей
Больше ни один россиянин, ни один человек, считающий себя русским, не может делать вид, что прошлое — это лишь предмет академических и публицистических споров. Прошлое сейчас воспроизводится на земле Украины. То, что преступления российского государства не получили правовой оценки и не были осуждены в открытом судебном процессе, сделало нынешнюю войну возможной. Возможной ее сделала безнаказанность вождей российского государства.
У тех, кто сейчас принимает решения от имени России, нет большой цели, нет знания абсолютных истин, нет ни идеологической, ни божественной легитимности, хотя они и пытаются ее симулировать. Единственное, чем им удалось заменить давно отсутствующую «большую идею» — что имперскую, что коммунистическую, — это ложь. Организаторы войны с Украиной решили, что для того, чтобы сделать войну легитимной, им будет достаточно постановок и фикций.
Путин, возможно, поверил собственной пропаганде и стал действовать, опираясь на псевдореальность, выдуманную по его заказу пропагандистами. Но в действительности не так важно, верит он во что-либо или нет. Мы просто видим, что российские чиновники и военные до сих пор пытаются оправдывать свои действия с помощью примитивной дезинформации, разговоров о том, что гибнущие роженицы — это актрисы, что в больницах засели националисты, что всей Украиной руководят «нацисты».
У сегодняшней России как политической единицы есть только ложь и методы, доставшиеся в наследство от чекистов и Сталина. Это все те же средства, только теперь они лишены даже декоративного прикрытия в виде каких-либо «идейных» оправданий. Российское государство сейчас похоже на зомби — это лишенное души тело, которое крошит все на своем пути, не понимая, зачем оно это делает.
Судить, нельзя помиловать
«Разве уничтожение человека с помощью государства — не главный вопрос нашего времени, нашей морали?» — писал Варлам Шаламов. Да, главный. Чем больше россиян и людей, считающих себя русскими, осознают это, тем быстрее мы придем к суду над преступлениями российского государства. Без такого суда Россия не сможет стать ни полноценным домом для своих граждан, ни политической единицей, с которой возможен доверительный диалог. Если национальная и культурная общность под названием «Россия» хотела бы вернуться в мировое сообщество, то первым новым институтом, созданным в стране после войны, должен стать суд над преступлениями российского государства — во всех его обличьях, прошлом и настоящем.
Не может больше действовать логика сроков давности, логика, связанная с тем, что живых преступников не осталось, живых свидетелей почти нет и кого теперь судить. Есть кого. Люди, принимавшие решения об агрессии в отношении Украины, вполне подходят на эту роль. Суд должен быть независимым от государства, иначе процесс не будет иметь смысла. Тридцать лет назад суд над КПСС потому и провалился, что судьи Конституционного суда были недавними членами партии и сам судебный орган не был достаточно жестко отделен от структур государства.
Если российское общество после войны справится с учреждением — впервые в своей истории — подлинно независимого суда, то докажет себе и другим, что в России в принципе есть общество. Главным признаком существования в России общества будет именно это — субъектность, позволяющая давать правовую оценку действиям государства и его вождей. Если это получится, то, возможно, россияне справятся и с дальнейшим институциональным строительством.
Вероятнее всего, это строительство начнется с институтов, предотвращающих насилие государства по отношению к человеку, к собственному и другим народам. Нужно сделать так, чтобы никто пришедший к власти никогда не мог бы даже рассуждать в категориях «единого народа», «общей судьбы», «великой истории» и прочих грандиозных обобщений. И уж конечно, будущие политики не должны иметь возможности предпринимать военные действия, основанные на своих фантазиях. У них должны быть связаны руки.
Это крайне трудно будет сделать в стране, где институты, законы и даже система образования всегда действовали в интересах центральной власти, а не людей. В стране, где социальный порядок всегда был призван оправдывать насилие. Успех этого сложного дела совсем не гарантирован, но без него будущего у России нет.
Максим Трудолюбов