«Не надо прощаться, у меня другие планы. Не готова умирать в ядерном пекле» В 2014 году многие жители Луганска оставили свои дома — и начали жизнь сначала. Восемь лет спустя война снова пришла за ними. «Медуза» публикует их истории
В 2014 году многим жителям Луганска пришлось уехать из родного города из-за вооруженного конфликта на востоке Украины. Восемь лет спустя — 24 февраля 2022 года — война догнала их и вынудила снова бежать. В этом материале «Медуза» рассказывает истории некоторых из них. Все они — друзья преподавательницы Виктории Вуало, уехавшей из Луганска в 2014-м. С начала войны Виктория ежедневно общается со своими близкими в Украине. Те отвечают ей с перерывами, а когда могут — шлют аудиосообщения, в которых рассказывают, как прячутся от бомб, переживают за родных и пытаются найти способ уехать в безопасное место. С согласия Виктории и ее близких людей «Медуза» публикует эти письма и истории их героев.
Все разъехались
Виктория Вуало родилась в России, но выросла в Украине — в Бердянске и Луганске. Тетя Виктории преподавала на филфаке в Луганском пединституте, мама — в колледже при университете. Сама Виктория тоже стала преподавателем. Окончила пединститут, стала работать репетитором английского языка и преподавала в университете.
У семьи всегда было много приятелей среди учителей и студентов. Некоторые, уже закончив учебу, продолжали общение, которое переходило в дружбу. В 2014 году все изменилось.
«Сразу после того, как Россия забрала Крым, в Луганске появились люди совершенно не местные, с другими лицами, с другими установками», — вспоминает Виктория.
«Чувствовалось, что эти люди пришли в город, чтобы захватить власть. Их поддержали многие из тех, кто уже был во власти, — руководство академии милиции, депутаты от „Партии регионов“, священники из храмов РПЦ. Я все это видела, но у меня была своя трагедия, — объясняет Виктория. — Болела и умирала мама, поэтому происходящее я видела сквозь призму своей боли».
Мама Виктории умерла в марте 2014-го, когда в Луганске уже почти месяц шли митинги против киевской власти и Евромайдана. К концу апреля, когда противостояние стало превращаться в вооруженный конфликт, близкие стали покидать Луганск.
Через какое-то время начали эвакуировать университеты — многие бывшие коллеги и студенты Виктории оказались в Харькове и Киеве. На 40-й день после смерти матери уехала и Виктория. Но не в Украину, а в Россию (после этого поезда из Луганска в Россию не ходили еще восемь лет).
«Моя тетя к тому времени жила в Москве — она посвятила свою жизнь исследованиям в области русской филологии и перебралась из Луганска задолго до 2014 года, чтобы продолжать научную работу, — объясняет Виктория. — Тетя была против войны 2014 года, против аннексии Крыма. Но считала, что русская филология, которую она так любила, не имеет отношения к той власти, которая была в России. Она жила одна, а у меня других родных не было. Туда я и уехала. Не в Москву, а к ней».
У тети Виктория прожила несколько лет. А потом познакомилась с будущим мужем и уехала во Францию, но все это время не теряла связь с Украиной. Когда началась война, Виктория стала обзванивать своих луганских знакомых, а те отвечали ей письменными или аудиосообщениями. Для Виктории они стали свидетельствами войны, разрушившей жизни миллионов обычных людей.
«Я металась, молилась, рыдала, проклинала»
Татьяна Миронова — близкая подруга Виктории. «Она была студенткой моей тети, — вспоминает Виктория. — Они дружили с 1970-х, и эта дружба постепенно перешла мне в наследство».
Сын Татьяны Сергей был первым учеником Виктории. Сама Татьяна тоже преподавала в Луганском университете, а в 2010-м ушла в ресторанный бизнес.
К началу войны семья Татьяны Мироновой была разбросана по Украине. Татьяна жила в Киеве, ее отец — в Луганской области, а пожилая мама, сын Сергей и сестра с семьей — в родном Харькове. Когда Харьков начали обстреливать, семья пряталась сначала в ванной, а потом в бомбоубежище. 1 марта Татьяна уговорила сына уехать в эвакуацию на запад Украины. Мама и сестра с семьей отказались покидать дом.
«Каждый день с 24 февраля начинается одинаково — утром я пишу всем своим: „Привет, как ты?“ — рассказывает Татьяна. — В этих словах столько тревоги, любви, надежды, что сердце как будто перестает биться и ты не дышишь, пока не получишь ответ: „Все нормально“. Эти два слова такие ценные, что ты размораживаешься, начинаешь двигаться, что-то делать».
3 марта отцу Татьяны исполнилось 80 лет. Семья должна была встретиться у него на банкете в Луганской области. Из-за войны все отменилось. В тот день Татьяна звонила папе, они долго разговаривали по телефону: «Папа пел мне песню, которую подготовил для нашей вечеринки. Я тихо плакала и так боялась, что он услышит. Потом мы шутили, говорили, что папин юбилей шагает по планете, поэтому у нас есть все основания отметить его в любой день, когда захотим. В этих словах тогда для меня была большая надежда».
Татьяна признается, что старается внести какую-то рутину в свою обычную жизнь, чтобы не поддаваться «эмоциональному параличу». Придуманные хлопоты помогают держаться, не читать новости, не заходить в интернет. «Оторваться невозможно, — признается Татьяна, — ведь кажется, что, зная новости, ты все контролируешь. А на самом деле ты уже давно ничего не контролируешь, потому что не знаешь, что с тобой будет через секунду».
Тем же вечером 3 марта сестра из Харькова написала ей, что у них отключили свет, что у них «бабахает, падают снаряды». Связь Татьяны с сестрой, мужем, мамой и племянницей оборвалась.
«Я сидела парализованная страхом. Потом долетела эсэмэска, в которой сестра написала, что они спустились в подвал. И снова тишина», — вспоминает Татьяна.
Она часами ждала ответа от близких и постоянно читала новости о бомбежках в Харькове. «Я жила только тем, что кто-то из харьковских знакомых выходил на связь и сообщал адреса, по которым идет артобстрел, — рассказывает в голосовом сообщении Татьяна. — Я слушала и представляла все эти адреса — мои, родные, ведь я там выросла, я там гуляла с друзьями, ходила в кино и в кафе».
Подруга из Харькова написала Татьяне, что снаряд попал в поликлинику в 50 метрах от дома, где она живет. «Подруга прощалась со мной в СМС в ту ночь, а я ей отвечала, что не надо прощаться, у меня другие планы и не готова умирать в ядерном пекле», — вспоминает она.
До утра она не могла спать: «Я металась, рыдала, молилась, проклинала, опять рыдала и опять молилась. Пыталась понять, кого мне просить о том, чтобы все это закончилось. В шесть утра 4 марта оператор мобильной связи сообщил, что телефон моей сестры в зоне доступа. И следом прилетела самая драгоценная СМС в моей жизни: „Живы“».
Семья уехала из Харькова рано утром 4 марта, как только это стало возможным, — в Полтаву. Сестра Татьяны с мужем, их дочь Танюшка, пожилая мама и кошка Василиса.
Из разговора с сестрой Татьяна узнала, что квартира на девятом этаже, где жила ее мать, сгорела, в дом попал снаряд: «Когда Харьков стали бомбить, на девятом этаже оставаться ей было нельзя, лифт уже не работал. Маму перенесли вниз, на первый этаж, к соседям, где жила и моя сестра с семьей. Там ближе к земле, безопаснее. Окна заложили одеялами, подвинули к ним мебель, чтобы осколки не попали в квартиру. В подвал маму спустить не смогли [из-за перелома шейки бедра]. Всю ночь бомбежек она провела в квартире на первом этаже».
6 марта Татьяна растерянно написала Виктории:
Я не понимаю, что дальше. Не понимаю, как все это может происходить в нашем мире. Мой любимый Харьков, один из красивейших городов Украины, стирается с лица земли. Господи, у меня так мало желаний, я просто хочу обнимать своих любимых людей! Я хочу спать в своей кровати в красивой пижаме. Чтобы у меня было обычное утро и спокойный завтрак. И чтобы были планы и желания. Я верю, что это все закончится, и очень прошу у Бога сил, чтобы моя психика сохранилась, потому что я хочу любить и радоваться миру и людям, я не хочу ненавидеть.
Через 11 дней она уехала из Киева.
«Уезжать не хотела до последнего. Но настаивали все родные. Потому что в Киеве я была одна. Внутри все время жил комок страха, — объясняет Татьяна. — Сирена звучит — сердце как будто обрывается, летит вниз. Это не передать словами. Это звук, который будто наматывает все твои внутренности на кулак».
На вокзал женщина пришла пешком. Села на первый же поезд — «было не важно куда». Ехали в Ивано-Франковск. В вагоне было тесно, на руках у Татьяны сидела чужая пятилетняя девочка — и рассказывала, что не хочет больше сидеть в подвале из-за бомбежек.
К концу марта Татьяна оказалась в Польше. Ее семья по-прежнему разделена.
«Папа в Луганской области, территория которой теперь тоже почти полностью оккупирована. И где уже пытаются диктовать свои порядки. С ним нет связи, — рассказывает Татьяна. — Моя мама с сестрой еще в Полтаве. Сегодня сестра рыдала в трубку — рассказывала мне, как наша мама пытается справиться со своим страхом. Ей 82 года, она вспоминает ту ночь, которую провела одна под бомбами».
«В 2014 году я везде была Мариной из Луганска, сейчас я Марина из Киева»
Марина — луганская знакомая Виктории. Они познакомились через Татьяну. Когда та уехала из Луганска и открыла ресторан в Киеве, Марина устроилась к ней менеджером.
«В 2014 году, после вторжения российских военных, мне пришлось изменить всю мою жизнь, — вспоминает Марина. — Я не могла жить там под звуки выстрелов, быстро собрала вещи и уехала. Со мной был один чемодан, а в голове куча вопросов: куда ехать, что меня ждет впереди, как будут жить мои родные, которые остаются на этой территории военных действий. У меня не было ответов, было только дикое желание выжить — и я ничего кроме него не чувствовала».
Несколько месяцев Марина скиталась по разным городам Украины, пока не осела в Киеве: «Я начала жить с нуля. Вышла замуж, родила ребенка».
Утром 24 февраля ее жизнь снова перевернулась.
«Мы проснулись от звонка родных, которые с ужасом кричали нам в трубку, что Киев бомбят, — через несколько дней в сообщении Виктории вспоминала женщина. — У меня не было никаких мыслей, не было сил — ничего, кроме парализующего ужаса. И к этому ужасу добавился страх пережить все это снова. Но теперь мне было страшнее. Потому что я была не одна. У меня были муж и сын. Я боялась за них больше, чем за себя».
Родители мужа забрали их из дома к вечеру 24 февраля и увезли в Ровенскую область. «Здесь относительно тихо, не стреляют, не бомбят, — рассказывала в аудиосообщении Виктории Марина. — Но периодически — раз, два, а то и семь раз в день — мы бегаем по сигналу воздушной тревоги в подвал. Чтобы сохранить свои жизни. Каждую минуту волей-неволей читаю новости, смотрю сводки, смотрю, где сегодня жестокие бои, какой город сегодня стирают с лица нашей Украины. Сложно представить, что в XXI веке может произойти такое… Вторжение на территорию свободного государства, которое никому не представляло никакой угрозы».
Марина признается, что им с семьей повезло, они смогли уехать в первый же день и не застали все разрушения. Но им по-прежнему тревожно: «Место, где мы живем, граничит с еще одним „братским народом“, Республикой Беларусь, так что все мы прекрасно понимаем, что они могут напасть на нас так же, как и РФ. Такие братья, такие соседи».
Думать о будущем Марина боится — оно кажется ей «темным» и непонятным: «Я привыкла строить планы, а теперь не получается — пытаешься представить завтра, послезавтра, а упираешься в тупик».
Каждое утро она переписывается с родными из разных частей Украины, чтобы знать, что те живы. Каждое утро надеется увидеть в новостях, что война закончилась.
«Но идут недели, страна наша борется, разрушается. Мирные люди, дети попадают под авиационные бомбы, обстрелы. Я снова испытываю это дикое желание просто выжить. Больше ни о чем думать не могу», — рассказывает Марина.
21 марта она записала Виктории очередное аудиосообщение:
Казалось бы, за что? Для чего идет это война? Каждый день — новое испытание жизнью. Комок в горле, слезы в глазах, вопрос «за что?». И понимание, что сегодняшняя безопасность завтра может разлететься тысячей осколков и превратиться в смерть.
В 2014 году я везде была Мариной из Луганска, сейчас я Марина из Киева. Опять нужно собрать кучу справок, чтобы получить помощь от государства. Работы нет, а жить на что-то нужно.
Каждый день я говорю себе, что должна быть спокойна: у меня маленький сын и ему нужна здоровая мать. Мне хочется сберечь свою психику, потому что я планирую возвращаться в Киев и помогать своей стране встать на ноги. Но и не читать новости не могу. Эти маленькие дети, которых достают из-под завалов, эти мирные люди, которых расстреливают, — я не знаю, как сохранить рассудок. Я благодарю Бога, что ни я, ни мой ребенок не слышали этого и не видели своими глазами. Но люди в этом ужасе живут!
И самое страшное, что Украина оказалась одна. Да, ее поддерживают многие страны. Но те, кто должен был ее защищать, остались в стороне. Очень жаль, что альянс, который называет себя миротворческим во всем мире, ничего не сделал для нас.
«Не будет мне покоя здесь»
Татьяна Мажара — спортсменка, профессиональная парашютистка, до 2014 года активно прыгала и тренировала. Вместе с сыном Вячеславом жила в Луганске. Тот учился в колледже Восточно-Украинского университета на специальности «банковское дело». Преподавала у него мама Виктории. «Слава был хорошим студентом, он окончил колледж с красным дипломом», — вспоминает Виктория.
В 2007 году Вячеслав переехал в Киев ради учебы в университете. Примерно через год он потерял зрение. Студент вместе с другом ждал автобус на остановке, на них с дороги вылетел автомобиль. Друг умер в реанимации.
«Мама рассказала мне о Славе, и мы в Луганске организовали сбор средств для его лечения, — вспоминает Виктория. — Так мы познакомились и подружились с его мамой Татьяной. После, в 2014-м, она переехала к сыну в Киев».
24 февраля, когда началась война, Виктория написала Татьяне, а та сообщила, что Вячеслав отказывается уезжать из Киева. Мужчины призывного возраста не могут покидать Украину во время войны, людям с инвалидностью требовалось разрешение от военкомата. Вячеслав воспользовался этим запретом, чтобы не уезжать. «Я останусь, и будь что будет», — говорил он Татьяне.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
Та не могла его переубедить еще две недели. Когда ей все же это удалось, они попытались, но не смогли уехать.
«Мы в Киеве. Я не могу со Славой выехать. Пытались два раза, — написала Татьяна Виктории 13 марта. — Поезда берутся штурмом, вагоны забиты людьми, едут даже стоя. Славику нельзя быть в скоплении людей, при нехватке кислорода у него бывают эпилептические приступы. И гул от большого количества людей тоже плохо на него влияет. Поэтому мы здесь. Как Господь разрулит, так и будет. Мы не одни такие здесь, будем вместе переживать эту страницу нашей многострадальной земельки».
«Виктория, такое состояние, что не хочется ничего говорить, никого проклинать и никого никуда не посылать матом. Постоянные обстрелы, канонады… то далеко, то близко. Сознание отупевает, — рассказывала подруге Татьяна. — Если бы не Славик, я бы уже давно уехала. Но он все понимает и не хочет ехать, понимает, что не выдержит дорогу. Пытается меня вытолкать, говорит, сам управится… Но я мать, и ты понимаешь, что должна быть рядом. Добавляется страха при виде безлюдного города, а если кого и встретишь, так это бегущие люди с сумками (не чемоданами, а именно сумками — документы и немного еды в дорогу). Сумка в одной руке, в другой — ребенок или животное. Это очень угнетает».
В письме Татьяна признавалась, что совершенно по-иному посмотрела на украинский народ: «Такую смелость, стойкость только в фильмах показывали. Зубами вгрызаются в каждый клочок родной земли. Сожалею, что мне уже за 60. Хотя бы 50 лет… В строю рядом с такими ребятами было бы не страшно».
14 марта Виктория получила еще одно письмо.
«В каждом жителе живет постоянно этот страх, даже когда нет обстрела, — писала Татьяна. — Лично для меня очень страшно, когда воцаряется тишина и начинают щебетать птицы. Такой страх у меня остался еще от войны 2014 года. Так получалось, что эту тишину неожиданно нарушал разрыв снаряда, приближение которого ты не слышишь, потому что он падает рядом с тобой. Намного легче, когда ты один, но когда рядом твой сын, совершенно беззащитный в этой ситуации, — это уже двойной страх, изнуряющий физически и психологически. Я не знаю, на сколько меня хватит жить в таком стрессе».
16 марта Татьяна с сыном уехали из Киева. Она написала Виктории уже из Польши:
Я до сих пор не пойму, откуда пришла помощь. Я просила разных людей, друзья со всех сторон искали для нас помощь. Нам позвонили из Красного Креста, дали два часа на сборы и сказали приехать к месту выезда автобуса.
Нам нужно было ехать на окраину Киева. Я обзвонила все службы такси — нет ни одной машины. Все, опять не можем выехать… Звонок, какой-то водитель из такси говорит в трубку, чтобы мы были готовы, он пытается к нам прорваться, город в баррикадах, улицы перекрыты. Кое-как доехал. Мы уже на улице. Вещей самый минимум, все бегом, только бы успеть на автобус. Каким-то чудом мы прорываемся через баррикады, опаздываем, но автобус нас ждет. На выезде из Киева — огромная пробка, грузовые фуры, автобусы, легковые машины. Один километр дороги мы преодолели за три часа. Потом целую ночь ехали по проселочным дорогам с выключенными фарами. Ночной Львов, опять воздушная тревога, на которую уже никто не реагировал… В три часа ночи граница с Польшей. Я слышала, как гостеприимно встречает Польша беженцев, но, чтобы это прочувствовать, надо пройти дорогу войны и оказаться в атмосфере тепла и заботы этих отзывчивых, протянувших нам руку помощи людей. Здесь было все необходимое: горячие блюда, напитки, игрушки, одежда, аптека, все для личной гигиены… Транспорт в любой конец страны бесплатно.
Очень хотелось есть и попить чего-нибудь горячего… Но меня так потрясло увиденное, эти открытые добрые лица, запахи с любовью приготовленной кухни, что слезы сами катились по щекам. Мне стало стыдно и больно осознавать, что я здесь, в безопасности, наслаждаюсь теплом и заботой, а там, на моей родине, тысячи людей страдают без еды и воды, скрываются неделями в подвалах с детьми, инвалидами, погибают. Не будет мне покоя здесь.
«Эта война началась не 24 февраля, а в 2014 году»
Каждый вечер Виктория рассказывает своим детям украинские сказки, называет незнакомые им города: Киев, Луганск, Ирпень, Старобельск. Детям нравятся эти сказки, и они просят повторять их снова и снова.
«Иногда я рассказываю и плачу», — говорит Виктория. Общение с друзьями, оставшимися в Украине, помогает ей справиться с отчаянием. «С ними мне легко, мы все понимаем с полуслова, — говорит она. — Нам даже не надо объяснять друг другу, что эта война началась не 24 февраля, а в 2014 году. Мы все это знаем».
Чтобы отвлечься от постоянного чтения новостей из Украины, она старается помогать беженцам, приехавшим во Францию, рассказывает им, как и где получать помощь. Говорит, что европейцы «не очень понимают ситуацию, хоть и помогают».
Вместе с другими экспатами из Украины Виктория планирует создать проект по сохранению украинской культуры и языка, чтобы дети беженцев могли учиться во Франции по школьной программе Украины. И считает важным строить мир без ненависти.
«Сейчас многие говорят в Европе, что русским надо протестовать. Я не знаю, что могут изменить обычные люди в России, — рассуждает Виктория. — Если бы я была там, то, будучи матерью двух детей, я бы побоялась выходить на митинги. И я не могу упрекать других людей, которые боятся. И если бы я знала, что мне придется вернуться в Россию, я бы, наверное, боялась с вами говорить. Но я знаю, что с моим украинским паспортом я уже никогда туда не вернусь».
Людмила Кузнецова