Так страшно мне не было никогда «Медуза» рассказывает, как устроена система «фильтрационных лагерей» для украинцев, организованная российскими военными. И что происходит с теми, кто не смог пройти «фильтрацию»
С начала войны почти 900 тысяч украинских беженцев въехали в Россию, утверждает представительница МИДа Мария Захарова. При этом тем, кто находится под российскими обстрелами, зачастую просто невозможно попасть на территорию, подконтрольную Украине. Их вывозят в Россию через самопровозглашенную ДНР или через Крым, а также подвергают долгой процедуре так называемой фильтрации. В таких «фильтрационных лагерях» украинцы проводят по несколько дней. «Медуза» поговорила с теми, кто прошел через «фильтрацию», — и рассказывает, как устроена эта система.
Гитарист Виталий, его жена и их годовалая дочь приехали в Мариуполь в первый день войны. Они решили перебраться к родственникам в город из поселка неподалеку — подумали, что в Мариуполе более безопасно. Следующие сорок дней они провели «то в квартире, то в подвале» — а в их машину почти сразу угодил один из снарядов.
Стабильная связь в городе быстро пропала. Узнать о том, как можно попробовать эвакуироваться, было сложно.
«Об эвакуационном автобусе мы случайно узнали от знакомых и решили попытать счастья. Услышали, что пятого апреля в шесть утра можно будет выехать — в режим тишины. Нам повезло, мы смогли добраться до автобуса, который шел в Никольское (поселок в 20 километрах от Мариуполя, находится под контролем ДНР, — прим. „Медузы“)», — рассказывает Виталий.
В Никольском всем мужчинам предстояло пройти досмотр войсками ДНР. «Фильтрацию», как называют ее сами «дээнэровцы».
«По очереди заходили в вагончик, где два солдата проверяли все: телефон, татуировки, личные вещи», — вспоминает Виталий. Когда он сам зашел внутрь, там были уже двое раздетых до трусов мужчин. Один стоял с руками за головой, лицом к стене, второй сидел на полу в углу.
«Как я понял, в них узнали участников каких-то антироссийских митингов. А мне до этого [знакомые] посоветовали удалить все мессенджеры перед тем, как ехать в Россию, — и это [„чистый“ телефон] стало проблемой. Пришлось долго доказывать, что я не имею никакого отношения к военным. Когда меня раздели, военные увидели татуировку с американским орлом и очень долго расспрашивали о ней. Но в итоге отпустили», — рассказывает Виталий.
На выходе из вагона один из солдат внезапно спросил Виталия, «что он ему подарит». С собой у мужчины был фонарик, его он и отдал. После этого его пропустили.
Из Никольского через территории, находящиеся под контролем ДНР, Виталий доехал до Таганрога. По пути ему пришлось пройти еще несколько блокпостов — тоже с «фильтрацией» и допросами.
В загоне
Константин из Бердянска (имя изменено по просьбе героя) до оккупации города российскими военными занимался бизнесом по продаже автозапчастей. «Мое дело схлопнулось, потому что оказалось больше никому не нужно. Да и поставки из-за рубежа прекратились», — рассказывает он.
Деньги у Константина быстро кончились. «Купить продукты по адекватной цене можно было только тогда, когда их привозили фермеры из соседних сел. Цены росли день ото дня — упаковка моющего средства стала стоить шесть долларов. К нам приезжали жители Мариуполя, у которых получилось сбежать от обстрелов, и скупали все, что было, а потом ехали дальше в Запорожье. Гуманитарная катастрофа наступила очень быстро, но я до конца надеялся на лучшее», — вспоминает он.
Константин с женой и ребенком решил уехать. Выбраться на подконтрольную Украине территорию, в Запорожье, семья не смогла из-за обстрелов. Единственным безопасным вариантом было ехать в Россию через Крым.
В местных чатах Константин увидел сообщение об эвакуационном автобусе, в котором еще оставались места. Двадцать восьмого апреля семья покинула Бердянск. На границе с Крымом — в селе Чонгар Херсонской области — они прошли стандартную процедуру паспортного контроля. Жену с ребенком пропустили легко, а Константину указали на какую-то дверь в заборе, полностью закрытом маскировочной сеткой. Паспорт ему так никто и не отдал.
Когда Константин зашел внутрь, он обнаружил там еще несколько сотен мужчин, ожидающих своей очереди на «фильтрацию». В деревянном «загоне», как называет его Константин, были лавочки и стулья, но на них никто не сидел.
На лавке у входа стояло две коробки с паспортами. Военные доставали случайный паспорт и тихо говорили фамилию, которую передавали внутрь. Каждый боялся пропустить свою, — рассказывает «Медузе» еще один житель Максим, прошедший через ту же «фильтрацию». — Когда фамилия доходила до адресата, она могла превратиться из «Ковальчук» в «Петрайчук», человек пропускал свою очередь и мог ожидать еще неограниченное количество времени. То же происходило с теми, кто задремал. Если три раза фамилию назвали и никто не отозвался, просто брали следующий паспорт. И так стояли до ночи. Вокруг забор, на земле щебенка. Половина людей в футболках, а на улице холодно — около тринадцати градусов.
Константина допрашивали около часа. Интересовались, где он планирует остановиться в России. Он сказал, что у родственницы жены. В ответ на это военные потребовали предоставить ее имя и документы. Константин лично не знал родственницу и попросил телефон, чтобы позвонить тестю и уточнить. Но связь не ловила — вместе с российским военным житель Бердянска ходил по территории погранпункта, пока не нашел сеть. Затем начался осмотр татуировок.
«У меня набита восьмиконечная звезда — это геометрический талисман Скорпиона, моего знака зодиака. Их он смутил. Один из них предположил, что это звезда Давида. Я сказал, что звезда Давида шестиконечная. Тогда мы пошли к следующему офицеру. Они не верили в мое объяснение, но в итоге мне удалось их убедить. Затем они предложили позвать жену, но я объяснил им, что она беременна, и уговорил ее не звать. В итоге меня отпустили. Так страшно мне не было никогда», — говорит Константин.
Максиму пришлось ждать своей очереди на территории «загона» девять часов. На допросе с ним общались «исключительно матом», вспоминает он: «Спрашивали, курю ли, выпиваю ли, изменяю ли жене, курит ли жена…»
Телефон Максима тщательно проверили: «Задавали вопросы буквально по каждой фотографии». Затем один из военных сказал: «Или сдавай всех, кто у тебя служит в ВСУ или теробороне, или поедешь воевать за наших. Таких, как ты, там сразу на первую линию кидают. Ты там будешь окопы копать, а потом погибнешь».
«Я ему сказал, что, если бы у меня были такие знакомые, я бы рассказал, лишь бы еще хотя бы раз увидеть жену и ребенка, но все военные уехали из города в первые дни войны — остались одни мирные жители. В итоге он отдал мне телефон и паспорт и сказал, что отпускает только из-за сына», — вспоминает Максим.
Лагеря
Александру 19 лет. Больше месяца он с семьей провел в подвале-бомбоубежище — после того, как в первый же день войны в ста метрах от их дома в Мариуполе упал один из снарядов.
Двадцать девятого марта Александр и его близкие все же решились бежать — через блокпост ДНР, куда прибывали эвакуационные автобусы в Россию.
Десять километров до блокпоста пришлось идти пешком. Там им объяснили — приоритет у женщин и детей, мужчинам дадут уехать, только если останутся места в автобусе. При этом не имеет значения, с семьей они эвакуируются или в одиночку.
Тогда решили добраться до Самойлова — подконтрольного ДНР села в Новоазовском районе — и попробовать уехать в Россию уже оттуда. Очередь на эвакуацию в Самойлово была огромной. Александр с семьей застрял там на несколько дней.
«Нас поселили в [ближайшем] детском саду. Сотрудники этого садика о нас и заботились, кормили три раза в день стандартными блюдами школ и садиков СНГ: супы, каши, котлеты, крупы. Не шик, но горячая еда после Мариуполя была вся вкусная», — вспоминает Александр.
Затем семье объяснили, что уехать в Россию «просто так» нельзя. Ближайший «фильтрационный пункт» был в Старобешево — поселке на юго-востоке Украины который контролирует ДНР.
«Дни в Старобешево были адскими, — вспоминает Александр. — Условия там были не как в Самойлово».
Женщин с маленькими детьми снова заселили в детском саду, остальных — «в каком-то ДК», рассказывает он. Спать приходилось на полу. Ванной не было, рабочий туалет был только на улице. До столовой, где можно было бесплатно поесть, нужно идти пешком около трех километров.
Только на третий день в Старобешево Александр дождался своей очереди. Сначала нужно было заполнить бланк с персональными данными и ответить на вопросы об «отношении к ВСУ» и наличии контактов с украинскими военными. Затем сдать отпечатки пальцев и ладоней и сфотографироваться. Последний этап — допрос и «визуальный осмотр».
«Фээсбэшник, который меня допрашивал, выглядел как персонаж фильма про российских силовиков: последний айфон, лишний вес, измученный вид, — рассказывает Александр. — Его интересовали мои возможные „связи с экстремистскими группировками“ — из всех, с кем я общался, такой вопрос задали мне и еще нескольким людям, которые выглядели неформально. На мой встречный вопрос о том, что значит экстремизм и какие группировки имеются в виду, получил в ответ молчание и злобный взгляд».
Наконец Александр получил «талон на проезд», с которым можно было эвакуироваться в Россию. Один из таких талонов имеется в распоряжении «Медузы». На одной его стороне указаны Ф. И. О., дата рождения и, по всей видимости, порядковый номер человека, проходящего «фильтрацию» (номер, присвоенный человеку, который передал этот талон «Медузе», был примерно 700-тысячным). С другой стороны талона стоит печать со словом «Дактилоскопирован», под которой дата процедуры и подпись того, кто ее проводил.
Следующей точкой для Александра и его семьи стал пункт временного размещения недалеко от границы с Россией — выставленные в линию несколько палаточных тентов, в которых были столы, стулья и розетки. Там беженцев кормили лапшой быстрого приготовления и записывали их имена в журнал, после чего на автобусах вывозили в Таганрог.
«В Таганроге я встретился с родственниками — они нас поддерживали и помогали, пока мы были там. Но на улицах я видел косые взгляды при моем украинском говоре. Сказать лишнего ни в коем случае нельзя. После Украины, где я могу говорить что хочу и где хочу, чувствовал себя как с кляпом во рту».
Сейчас Александр с семьей уже покинул Россию — они уехали в Грузию.
«Судя по всему, есть два типа „фильтрационных пунктов“. Первый — что-то вроде погранпункта с отдельной комнатой, куда отводят людей на допросы. Второй тип — лагеря, где [до „фильтрации“] живут люди. Каким образом людей отправляют в то или иное место — не ясно. На допросах задают одни и те же вопросы часами, но с разными формулировками. В основном они сводятся к отношению к ВСУ, СБУ и России. Забирают технику и где-то ее проверяют по несколько часов», — объясняет один из организаторов проекта «Волонтеры Тбилиси» Кирилл Живой. Его организация помогает беженцам из Украины — собирает для них гуманитарную помощь, помогает с перемещениями и жильем. Всего они оказали помощь уже четырем тысячам человек.
Тысяча трехсотые на «фильтрацию»
Юлия из Мариуполя прожила в подвале с двумя детьми и тридцатью соседями 36 дней. Ее дом уничтожила ракета, снаряд попал и в здание медицинской лаборатории, в которой она работала, ее коллеги погибли. Муж ушел воевать.
Покинуть Мариуполь Юлии и детям удалось в начале апреля через то же село Никольское. В Украину на тот момент, говорит она, уже было практически невозможно выехать: Россия просто не открывала «зеленые коридоры».
В очереди на «фильтрацию» Юлия с детьми оказалась «тысяча трехсот какой-то». Думали, что придется ждать по меньшей мере неделю, но позже выяснилось, что можно пройти проверку на границе с Россией. В тот же день в колонне из 11 автобусов они отправились в Ростов.
«На границе от каждой семьи вызывали одного человека, просили приготовить гаджеты и паспорта. У меня спросили фамилию, имею ли я отношение к ВСУ, замужем ли я. Я ответила, что с мужем не живу, а к ВСУ отношения не имею. Они сказали, что еще подробнее обо мне узнают, но практически сразу отпустили. Даже телефон смотреть не стали», — вспоминает Юлия. Не стали допрашивать и ее детей — 16-летнюю дочь и 11-летнего сына.
59-летняя Наталья (имя изменено по просьбе героини) уезжала из Мариуполя через «фильтрационный пункт» в Старобешево. Она ехала вместе с сыном, невесткой и внуками. В очереди на «фильтрацию» им пришлось простоять около двенадцати часов. Все это время они находились в машине.
«Они у нас сначала все разбомбили, а потом еще и пальцы и ладони откатали, будто мы преступники какие-то. Телефон полностью просмотрели, а сына вообще два часа допрашивали, как будто он виноват в чем-то», — когда Наталья это рассказывает, она не может сдержать слез.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
Ее сын Денис рассказывает, что у него просмотрели все содержимое телефона и просили прокомментировать практически каждое сообщение в мессенджере. Больше всего допрашивающих интересовало, почему он, мужчина крепкого телосложения около 40 лет, не служил и не пошел воевать.
В разговоре с «Медузой» Денис упоминает несколько человек, которых не пропустили, но об их дальнейшей судьбе ему ничего не известно. «Знаю только, что всех, кто не прошел „фильтрацию“, везут в Донецк на дальнейшие проверки. Что с ними дальше происходит, не знает никто», — пояснил собеседник.
«Люди могли не знать, что в итоге их повезут в Россию»
Волонтерка проекта «Помогаем уехать» Мария (имя изменено по ее просьбе), которая регулярно общается с украинскими беженцами, рассказывает о нескольких «фильтрационных лагерях» — в Новоазовске, Безыменном, Никольском и Донецке.
«Условия там не очень хорошие. Людей заселяют в классы школ, где нет ничего, кроме парт. В лучшем случае кто-то из местных жителей приносит одеяло. Говорят, что еда там плохого качества, иногда просроченная. Есть много упоминаний о вспышках заболеваний в лагерях, особенно у детей. Люди жалуются, что туалеты выглядят как выгребные ямы. Несколько раз мы слышали о том, что в таких местах ограничена свобода перемещения и людям нужно писать заявления в администрацию лагеря, чтобы выйти за его территорию», — рассказывает она.
По ее словам, сейчас людям приходится ждать своей очереди на «фильтрацию» очень долго — до двух недель.
«Подавляющее большинство случаев выезда на территорию РФ — это не добровольный выбор, — отмечает она. — Даже если без автоматов, никто добровольно не выберет „фильтрацию“. Часто людям не говорят изначально, куда их везут, люди могли не знать, что в итоге их повезут в Россию».
Как заявил собеседник «Медузы», близкий к властям ДНР (он сам участвует в «фильтрации» и вывозе украинцев), тех, кто не прошел первую «фильтрацию», задерживают для более тщательных проверок — но многих «довольно быстро отпускают». Остальных — то есть тех, кого в ДНР посчитают действительно имеющими связи с ВСУ, — отправляют в СИЗО на территории самопровозглашенной республики, говорит он.
«Таких очень мало, единицы. Бывают и женщины. Среди них иногда встречаются снайперы тоже, поэтому мозоли проверяют», — утверждает собеседник. Ранее советник мэра Мариуполя Петр Андрющенко говорил, что «от пяти до десяти процентов мужчин» не проходят «фильтрацию» и их вывозят в Донецк. «Медуза» направила соответствующий запрос в Министерство информации ДНР, но пока не получила ответа.
Юрий Мезинов — заместитель председателя совета ростовского регионального отделения партии «Справедливая Россия — За правду» — сам ездил в Мариуполь с гуманитарной помощью и «помогал уехать в Россию жителям Донбасса». Он заявил «Медузе», что украинцы, которые не прошли «фильтрацию», сейчас «участвуют в следственных действиях» и «помогают найти тех, кто повинен в фактах геноцида» против «населения Донбасса» (официально следственные органы о таких мерах не сообщали):
За восемь лет собрана огромная база как по эпизодам прямых преступлений против местного населения Донбасса, так и военных. Многие из них имеют признаки геноцида. Действующий в Украине режим просто закрывал на это глаза. Ко всему правительство Украины выпустило из тюрем уголовников по таким статьям, что возникает вопрос об их вменяемости. Вы правда считаете, что этот сброд мы должны впустить в мирную Россию? К нашим детям и старикам?
Глеб Голод