«Если ничего не поменяется, россияне медленно проиграют эту войну» Украинские войска провели успешное контрнаступление — а российская армия в ответ только отступала. Почему? Отвечают военные эксперты
Вооруженные силы Украины продолжают контрнаступление сразу на нескольких направлениях. Наиболее успешно оно идет в Харьковской области, где украинские военные освободили как минимум 300 населенных пунктов с начала сентября, заявила замминистра обороны Украины Анна Маляр. Для российской армии, которая не смогла удержаться на занятых территориях, отступление стало самым большим поражением в этой войне. «Медуза» узнала у военных экспертов, почему россияне оказались неспособны отстоять позиции, которые российские политики обещали никогда не покинуть.
— Почему российская разведка не раскрыла место прорыва и направление украинского наступления? Или раскрыла, но командование не придало этому значения? Ведь даже российские военные корреспонденты еще в начале сентября неоднократно сообщали, что наступление готовится в районе Балаклеи. Это проблема с качеством командования? Или сил ВС РФ просто не хватило, чтобы обороняться сразу на нескольких направлениях?
Павел Лузин, военный эксперт: В первую очередь это недостаток сил, чудовищная недостача военных. Потому что когда вы полгода воюете с десятками тысяч потерь, то от сухопутных войск мало что остается.
К тому же есть проблема с разведкой. Радиоэлектронная разведка ограничена. Авиаразведка ведется беспилотниками, но их сбивают. А два наших спутника оптической разведки выдают такое разрешение, что ими можно разве что картографировать полетные задания [для запуска] ракет. К тому же одну и ту же точку эти спутники проходят только раз в 16 дней: возможности оперативно получать данные нет.
А чтобы использовать для разведки открытые данные (что тоже возможно), вам нужны люди с мозгами и такая система, которая позволит этим данным свободно циркулировать в рамках военной иерархии.
Наконец, допустим, что они видели готовящееся наступление — что дальше? Где им взять людей? Технику? Все же закончилось. Полгода прошло — и от армии почти ничего не осталось.
Генри Шлоттман, аналитик, ветеран армии США: Я читаю российские телеграм-каналы — например, того же «Рыбаря» и еще несколько. И они действительно знали, где украинцы собираются контратаковать. Думаю, российский Генштаб тоже знал — но там, вероятно, решили, что и так смогут справиться с готовящимся контрнаступлением.
К тому же российская сторона до конца не понимала, сколько резервов скопили украинцы. В российском OSINT-комьюнити в том же телеграме называли какие-то цифры, но в Генштабе или не поверили этим цифрам, или просто недооценили украинцев. Или подумали, что основной удар все-таки придется на Херсон.
Я сам использовал техники OSINT, когда служил в армии США — и знаю, что командование не всегда воспринимает эти данные всерьез. У военных ведь есть еще и собственные, засекреченные способы сбора разведданных, которые иногда могут противоречить сведениям OSINT.
Другая причина [успешного контрнаступления украинских войск] — то, что российские силы не смогли вовремя отреагировать на действия ВСУ. Российских войск в регионе — особенно в районе Изюма — находилось достаточно. Но вы же тоже видели фотографии, которые потом пришли с брошенных российских позиций? Сколько там было оставлено военной техники!
Почему у России не получилось эффективно сконцентрировать войска? Из-за проблем с обслуживанием и ремонтом техники, с тыловым обеспечением, с логистикой. Если бы те брошенные под Изюмом танки вовремя выдвинулись в район атаки ВСУ, исход событий мог бы быть другим. Купянск мог бы остаться под контролем России.
Думаю, российским силам банально не хватает запчастей для танков. На фронте они находятся уже полгода — не исключено, что одни танки разбирают на запчасти, чтобы держать на ходу другие.
Наступление ВСУ было встречено подразделениями Росгвардии и резервистами — конечно, при поддержке сил Западного военного округа, но первую атаку на себя приняли именно росгвардейцы. Месяц назад, кстати, этот участок фронта был лучше защищен, но силы Восточного военного округа перебросили оттуда к югу, к Херсону — и случилось это как раз после серии украинских заявлений, что ВСУ сконцентрируется именно на Херсоне.
Мик Райан, военный аналитик, генерал-майор австралийской армии в отставке: Безусловно, были признаки того, что в этом регионе что-то готовится — и военные блогеры сообщали об этом. Но российскому военному командованию ситуация могла показаться не столь однозначной.
История насчитывает немало примеров, когда военные «сюрпризы» случались только потому, что генералы игнорировали предупреждения людей на местах. «Голландская операция», описанная журналистом Корнелиусом Райаном в книге «A Bridge Too Far» — классический тому пример.
Непонятно также, хватало ли вообще у России сил, чтобы ответить на эту угрозу. На юге скоплено достаточно много формирований, но Украина большая страна, и переброска с юга на восток потребовала бы времени.
📄 Дорогие читатели! Теперь вы можете скачать PDF-версию любой статьи «Медузы». Файл можно отправить в мессенджере или по электронной почте своим близким — особенно тем, кто не умеет пользоваться VPN или у кого явно нет нашего приложения. А можно распечатать и показать тем, кто вообще не пользуется интернетом. Подробнее об этом тут.
— Остались ли вообще у российской армии резервы? Если да, то где они? Возможно ли, что российское командование готовило собственное наступление?
Генри Шлоттман: Трудно сказать. В российских регионах формируются, конечно, «добровольческие» батальоны, но в обычных сухопутных войсках резервов осталось немного.
Мик Райан: Теоретически резервы должны оставаться. Третий армейский корпус действительно был сформирован, а некоторые его подразделения даже могли быть отправлены на восток и северо-восток Украины.
Павел Лузин: Никакого собственного наступления российского армия не готовила: к июлю она уже утратила способность наступать. Отдельные действия наступательного характера в отдельных локациях они были способны совершать, но масштабное наступление уже не было возможно.
Резервов нет. Они [ВС РФ] сейчас вооружают матросов: берут их с флота, переодевают в камуфляж, раздают им автоматы — и матросы становятся мотострелками и танкистами.
Вооружают и военнослужащих батальонов охраны: у них хорошая физическая и тактическая подготовка, но для наступательных операций они все-таки непригодны. У них свои задачи: охрана и оборона очень специфических объектов, сопровождение колонн на марше, контрдиверсионная борьба. Но не нахождение в окопах и война с регулярной армией.
— Как вы оцениваете практику, когда резервы — новые отряды и даже соединения — формируются целиком из «добровольцев»? Почему российское командование не отправляет «добровольцев» в уже существующие соединения?
Генри Шлоттман: Не уверен, что знаю ответ — самому интересно. В американской армии другой подход: например, во время войны во Вьетнаме или Второй мировой новобранцев отправляли в уже существующие подразделения, где были ветераны, способные передать опыт новичкам.
Может быть, подразделения, уже побывавшие в Украине, настолько измотаны и истощены, что российское командование просто решило: «Ладно, давайте сформируем новые»?
Мик Райан: Тренировать новобранцев опытные офицеры могут только когда сами не находятся на фронте. Поручить им и то, и другое не получится.
Павел Лузин: Этих «добровольцев» знаете, сколько? Считанные тысячи — по пальцам одной руки можно пересчитать. Никаких «добровольческих резервов» на самом деле не существует — это имитация бюрократии, так регионы отвечают на политический заказ [Москвы]. Берут и развешивают объявления: «Мужики, набираем! Вплоть до 60 лет, опыт не важен!» Соберут 150 доходяг, отправят: половина соскакивает в первые две недели боевого слаживания — возвращается домой или по собственному желанию, или из-за «обострения простатита». А оставшаяся половина приезжает на фронт и умирает.
И как пополнять ими уже существующие соединения? Существующие находятся в Украине, они не могут [параллельно с боевыми действиями] еще и работать с новобранцами. А если эти части выводить [в Россию] на доукомплектование [«добровольцами»], то опять же: офицеры не готовы работать с «социальными отбросами». Понятно, что армия у нас и так не совсем посетители Эрмитажа, но вот эти так называемые «добровольцы» — еще хуже. Это социальное дно. Поэтому их и собирают в отдельные отряды. Кто [из опытных офицеров] ими командовать захочет?
— Мобилизация в России так и не была объявлена, по численности войска сейчас в разы отстают от украинских. Это главная причина поражения российской армии под Изюмом?
Павел Лузин: Главная причина нынешнего поражения — это идиотизм российской власти. Идиотизм и психопатия. Потому что они поставили цель, которую не выполнит ни одна армия. К тому же сам авторитаризм российской власти делает невозможным существование офицеров, которые умеют работать головным мозгом — в то время как против них воюет хорошо мотивированная и обученная регулярная армия [Украины], у которой есть понимание, зачем они воюют.
Но и мобилизационная армия сама по себе в России невозможна уже несколько десятилетий. Регулярная работа с резервистами прекратилась у нас еще в 1970-е: техника и тактика уже тогда усложнились настолько, что работать с резервистами стало просто нецелесообразно. Стало бесполезно раз в год-два собирать на полигоне толпу отслуживших солдат и выпускников военных кафедр, чтобы пытаться их чему-то научить.
Советские генералы тогда еще не поняли, что армия должна становиться профессиональной и контрактной, и просто сосредоточились на работе с теми, кто есть — с регулярной развернутой армией, забив на работу с резервом.
Контрреформы [бывшего министра обороны Анатолия] Сердюкова — то, что потом в 2009-2012 годы у нас реализовывалось — были заложены еще в конце перестройки. Сердюков демонтировал институты мобилизационной армии: были расформированы кадрированные части. Нет регулярных сборов резервистов, то есть через три-четыре года отслуживший человек теряет навыки. Не работает сейчас и механизм воинского учета по месту жительства: он существует только для первичной постановки на учет. А если человек, отслужив и став частью резерва, переехал, то все: его потеряли.
Это технический аспект дела, а есть еще и политический: когда вы объявляете мобилизацию, вы делегируете власть генералитету. А Кремль генералам не доверяет. Они могут, конечно, попробовать объявить ее — но это будет последнее, что они сделают. Случится полный коллапс — и в экономике, и в обществе.
Есть всего два вида мобилизации: [первая] патриотическая «республиканская» — как во время Великой французской революции, американской Гражданской войны, или как в Украине сейчас — когда Отечество в опасности, а люди доверяют своей власти. И [вторая] насильственная — [такую проводили, например, Владимир] Ленин, [Лев] Троцкий, [Иосиф] Сталин, Мао [Цзэдун], Хо Ши Мин, Пол Пот.
Причем насильственно мобилизовать можно только крестьян: когда в деревню приходит комиссар с наганом и два солдатика с винтовками, выстраивают всех мужчин села и говорят: «Либо мы сейчас расстреляем каждого десятого, либо вы идете с нами». И пока крестьяне топают в другую провинцию — в обносках, голодая и страдая — они спаиваются как коллектив. У них появляется «стокгольмский синдром». И когда они доходят до этой другой провинции, им выдают винтовку и говорят: «Убивайте вот этих». Так получаются армии, сформированные насильственным способом.
Для насильственной мобилизации вам нужна деревня — а деревни в России сейчас нет. Как вы будете насильственно мобилизовывать в Екатеринбурге, в Перми, в Новосибирске? Бегать по улице и собирать мужиков? Просто перережут всех этих «собирателей» — и все.
Мик Райан: Украинцы сейчас сражаются за существование своей страны, а сами ВСУ с 2014 году прошли через значительные реформы. Российские же солдаты, наоборот, были отправлены на фронт без должной подготовки — а то и вовсе думали, что едут на учения.
Генри Шлоттман: Именно по этой причине [разнице в численности между войсками противников] Россия может проиграть всю войну. Но последнее поражение — это, скорее, последствия провала военной разведки и тылового обеспечения. Не думаю, что у ВСУ здесь было решающее численное преимущество — просто силы россиян так и не оказались в нужном месте, чтобы остановить украинцев.
— Почему российская армия потеряла инициативу, которой владела в течение лета?
Павел Лузин: У российской армии не было шанса выиграть эту войну, о чем еще до войны писали отставной генерал [Леонид] Ивашов и отставной полковник [Михаил] Ходаренок. Ну, потеряла российская армия инициативу в июне, в июле — какая разница?
Генри Шлоттман: Проблемы с логистикой, конечно. Ну, и «война на истощение» взяла свое: подразделения продолжают терять людей и технику и не могут больше проводить наступления.
Мик Райан: Во-первых, украинцы решили не сражаться так, как им навязывали россияне — перемалывающими методами «войны на истощение», к которым Россия привыкла за последние 100 лет своей военной истории. ВСУ стали атаковать ВС РФ на ослабленных участках фронта, стали заходить в тылы, перерезать каналы снабжения. Подрывать боевой дух российской армии. И сейчас у нее как будто нет настоящего ответа на действия Украины.
— Верно ли утверждение, что российская армия не смогла воевать в соответствии с собственной доктриной?
Павел Лузин: Она не смогла воевать в соответствии с собственной доктриной, потому что та не предусматривала уничтожение соседних государств и геноцида. Она предполагала участие в скоротечных операциях исключительно оборонительного характера (в составе коалиций и международных сил) или в операциях наступательного характера вдали от российских границ.
Генри Шлоттман: Думаю, с российской военной доктриной все в порядке — в США ее, конечно, активно изучают. Она опирается на артиллерию и рекогносцировку, но когда что-то из этого перестает нормально работать (например, если разведка не предоставляет артиллерии своевременные и точные данные об объектах противника), все ломается. И сейчас российская артиллерия, несмотря на свою огневую мощь, не наносит украинцам решающего ущерба.
Мик Райан: Россияне действительно почему-то решили игнорировать собственную доктрину. И сделали ставку на сценарий, согласно которому украинцы должны были приветствовать своих «освободителей», а война — закончиться за несколько дней.
ВС РФ готовились к победному маршу до Киева, а не к продолжительной войне, и поэтому вступили в бой с не вполне налаженным тыловым обеспечением, не совсем подготовленной артиллерией и с не до конца развернутыми средствами радиоэлектронной борьбы.
— В чем главные слабости организации российской армии и ее способов ведения войны?
Мик Райан: Российская армия слишком полагается на огневую мощь своей артиллерии — как будто это единственный способ победить.
А еще хорошее командование обычно пытается беречь жизни своих солдат. Командиры российской армии зарекомендовали себя иначе.
Павел Лузин: Главная слабость — это авторитарное государство и нерыночная экономика. И безумие руководителей, которые ставят людоедские цели.
Генри Шлоттман: В недостаточной тактической и оперативной гибкости. Россияне не смогли вовремя отреагировать на действия ВСУ. Генштаб, может быть, и понимал, что происходит — но вниз по цепочке командования, командирам дивизий и бригад, информацию передавали слишком медленно. В момент стремительного украинского наступления это стало проблемой.
И если ничего не поменяется, то россияне просто медленно проиграют эту войну.
«Медуза»
«Медуза» — это вы! Уже три года мы работаем благодаря вам, и только для вас. Помогите нам прожить вместе с вами 2025 год!
Если вы находитесь не в России, оформите ежемесячный донат — а мы сделаем все, чтобы миллионы людей получали наши новости. Мы верим, что независимая информация помогает принимать правильные решения даже в самых сложных жизненных обстоятельствах. Берегите себя!