Кто придумал, что Донбасс — это «русский мир»? И как в регионе раскручивали сепаратистские идеи, которыми Путин воспользовался для нападения на Украину? Выпуск рассылки «Кит» на «Медузе»
Большая война в Украине началась не 24 февраля 2022 года, а восьмью годами раньше, когда пророссийские сепаратисты при участии Москвы попытались отделить Донбасс от остальной страны. Когда в 2014 году в новостных заголовках появились аббревиатуры ДНР и ЛНР, лишь немногие в России понимали, что почва для сепаратистского «референдума о самоопределении» Донбасса готовилась давно. Распространенными в регионе представлениями о его «особом пути» воспользовались российские силы, которые многие годы были заняты продвижением идеологии «русского мира». Исследователь украинской политики Константин Скоркин рассказывает, как эти идеи зародились в Донбассе, кто именно их продвигал — и почему события 2014 года (а также все, что было после) в принципе стали возможны.
Текст подготовлен командой Kit — это медиа в рассылке от создателей «Медузы». Подпишитесь на него здесь, чтобы получать письма два раза в неделю. Каждое — отдельный материал, созданный специально для Kit. Большинство текстов, которые выпускает редакция, можно прочитать только в рассылке. Но некоторые публикует у себя «Медуза» (как, например, этот).
Как Донбасс искал свое место — и нашел его в независимой Украине
Трудный ребенок Москвы и Киева — так назвал Донбасс американо-японский историк Хироаки Куромия. Задолго до нынешних событий, в 1998-м, вышла его книга «Свобода и террор в Донбассе», которую до сих пор можно назвать одним из лучших исследований истории этого непростого региона. Феномен Донбасса Куромия осмыслял в рамках теории фронтира — приграничного региона, который оказался в центре конфликта цивилизаций.
Как социокультурное целое «трудный ребенок» сформировался в результате нескольких больших исторических процессов. Сначала он был территорией, которую называли «Диким полем», в XVI—XVII веках этот малонаселенный степной край колонизировали казаки. Примерно век спустя (1721–1722 годы) здесь открыли богатые месторождения угля, и на землях Донбасса начался индустриальный бум, значимую роль в котором сыграл иностранный капитал: в 1869-м Донецк основал валлийский промышленник Джон Хьюз (Юз), поэтому и населенный пункт сначала назывался Юзовка. А после революции 1917-го Донбасс превратился в один из центров советской индустриализации. Так посреди степи возник мощный промышленный комплекс с крупными городами Донецком и Луганском в окружении рабочих поселков и городков поменьше.
Распад СССР и образование независимой Украины стали для Донбасса серьезным вызовом. Уже на закате Союза местная промышленность находилась в упадке, а девяностые ударили по ней сильнейшим кризисом. Закрылись многие шахты и заводы, но не только они. Характерной чертой местного индустриального ландшафта в то время стали целые кварталы многоэтажек-призраков, брошенных жителями: с остановкой производства здесь прекращалась жизнь.
Экономический кризис привел к кризису ценностному. Люди, привыкшие, что вся их жизнь подчинена ритму большой индустрии, переживали глубокую фрустрацию, и она подпитывала ностальгию по советскому прошлому. В разные периоды подобные процессы были характерны для многих индустриальных регионов мира, но в Донбассе он переживался особенно остро — и одну из главных причин стоит искать в области культуры и языка. Много лет в регион свозили рабочих со всей страны, и в результате здесь образовалось очень смешанное население, но говорящее преимущественно на русском языке. Согласно последней советской переписи 1989 года, русский считали родным почти 64% жителей Луганской области и 67,7% — Донецкой. Украинцев при этом было большинство: в Луганской области они составляли 51,9% населения, в Донецкой — 50,7% (русские же — 44,4 и 43,6% соответственно).
Вот на эту почву и упали лозунги об «особом пути» Донбасса — дезориентированное местное население стало для них питательной средой. Идеология эта возникла еще в перестройку, когда наряду с демократическими и украинскими национальными организациями в регионе появились движения, заявлявшие, что Донбасс Украине чужой. Первое из них — «Интернациональное движение Донбасса», созданное в 1990 году. Оно выступало за выход региона из состава Украины в том случае, если Киев примет решение перестать быть частью Советского Союза.
Хорошим примером самостоятельности Донбасса идеологи организации считали Донецко-Криворожскую советскую республику — это автономное политическое образование просуществовало совсем недолго, в 1918-м. Лидер «Интернационального движения Донбасса», донецкий историк и журналист Дмитрий Корнилов даже придумал флаг «Донецкой республики» — красно-сине-черный. Для этого он добавил к цветам флага Советской Украины черную полосу, символизирующую донбасский уголь. Именно это сочетание теперь известно как «государственный флаг» самопровозглашенной ДНР.
Примерно в это же время, то есть в конце восьмидесятых — начале девяностых, похожая организация возникла и в Луганске. Она называлась «Народное движение Луганщины», идеологом был преподаватель Валерий Чекер. Он говорил: «Наше движение выступает за автономию в рамках Украины — конечно, если республика подпишет союзный договор. А если этого не произойдет, тогда речь может идти лишь о переходе в юрисдикцию РСФСР».
Луганский писатель и политолог Сергей Чебаненко считал, что за спиной активистов «Народного движения Луганщины» стояла консервативная часть местной номенклатуры, выступавшая против демократических преобразований. Он же еще в конце 1990 года фактически предсказал события 2014-го: приход к власти сепаратистов через беспорядки, создание «независимого» Донбасса, попытки Киева вооруженным путем вернуть контроль над своей территорией, возникновение в Донбассе нищей и агрессивной диктатуры.
В те годы все эти катастрофические сценарии не реализовались. И в 1991-м большинство донбасского населения на референдуме поддержало независимость Украины — за это проголосовали 83,9% жителей Донецкой области и 83,6% жителей Луганской. «Чувство глубокого отчуждения от Москвы вместе с уверенностью, что Москва просто эксплуатирует Донбасс, склонило шахтеров к мысли, что им было бы лучше в независимой Украине, что независимая Украина не будет так эксплуатировать Донбасс, как это делала Москва», — объясняет в своей книге «Свобода и террор в Донбассе» историк Хироаки Куромия.
То есть в отличие от Крыма, где этническое преобладание русского населения сделало местных сепаратистов влиятельной силой, донбасский сепаратизм остался явлением маргинальным. Но экономический кризис продолжался, и за идеи донбасского сепаратизма взялись представители «донецкого» клана в украинской элите, превратив эти идеи в оружие борьбы с киевскими властями.
Как появились «донецкие»
Представьте себе Донбасс в девяностые. Местным элитам удалось подмять под себя самые лакомые куски промышленности региона: скажем, угольные предприятия «Краснодонугля» и мариупольский завод «Азовсталь» приватизировал донецкий олигарх Ринат Ахметов, а Алчевский металлургический комбинат — «Индустриальный союз Донбасса» местного бизнесмена Виталия Гайдука.
Зачастую добыча велась на техническом уровне XIX века. Настоящим бедствием Донбасса стали так называемые копанки — нелегальные неглубокие шахты. Техника безопасности там отсутствовала, зато у каждой копанки была своя криминальная «крыша» для защиты от конкурентов, и именно ей уходила значительная часть заработка.
Как зарабатывали копанки, описывает донецкий журналист Денис Казанский: государственные шахты, контролируемые местными элитами, принимали уголь из копанок и продавали под видом своей продукции. «Поскольку нелегальный уголь стоил обычно в несколько раз дешевле официального, руководству [государственных угольных компаний] удавалось не только заработать на этой разнице, но и наварить дополнительные средства на дотациях, которые выделялись государством», — рассказывает он.
Донбасс в те годы «начал напоминать колониальную страну, которая отдает свои природные богатства за бесценок и живет в бесправии и нищете», пишет украинский историк Станислав Кульчицкий. «Парадокс состоял в том, что метрополией в этом случае было не конкретное государство, а группа (или, точнее, группировка) лиц, которая патронировала масштабную теневую отрасль экономики и использовала ее в своих интересах», — подчеркивает он, имея в виду местные элиты.
Что же это были за люди? Элиту Донбасса — «донецких» — сформировали выходцы из советской номенклатуры, бывшие «красные директора» и наиболее удачливые представители криминала. Первые две группы активно насаждали в регионе авторитарный стиль управления, а третья — неразборчивость в средствах достижения целей и силовые методы.
Руками этих людей Донбасс девяностых превратился в один из самых кровавых регионов страны — местные бизнесмены и политики регулярно гибли в результате покушений и «разборок». Так были убиты, например, луганский предприниматель-авторитет Валерий Доброславский и донецкий политик Евгений Щербань. Кроме того, в результате взрыва радиоуправляемого устройства на стадионе «Шахтер» прямо во время футбольного матча погиб босс донецкой мафии Ахать Брагин по кличке Алик Грек — произошедшее называли заказным убийством.
По итогам этого бурного десятилетия на вершине бизнес-структуры донецкого клана оказался олигарх Ринат Ахметов — тот самый, приватизировавший «Азовсталь»; политическое же направление возглавил Виктор Янукович, который в то время занимал пост донецкого губернатора. Что касается Луганской области, то там к власти пришла группировка «комсомольцев» — она так называлась, потому что ее костяк сформировали луганские управленцы, в прошлом состоявшие в молодежном крыле КПСС. Лидером «комсомольцев» стал местный губернатор Александр Ефремов, который в середине восьмидесятых возглавлял горком комсомола Луганска (тогда город назывался Ворошиловград).
«Донецкие» не только захватили промышленность региона, но и превратились в значимую политическую силу. Приложив немалые усилия к разграблению края и созданию теневой экономики, они возлагали всю ответственность за экономический кризис на киевские власти и Украину как таковую. «Донбасс кормит всю Украину, а сам голодает», — говорили они, в то время как Донбасс кормил прежде всего их самих.
Региональной власти «донецким» было мало, и недовольство жителей Донбасса экономической ситуацией местные элиты использовали как инструмент захвата власти на более высоком уровне. Скажем, вспыхнувшая в 1993 году масштабная шахтерская забастовка привела одного из «донецких» в кресло премьер-министра Украины — речь о директоре шахты имени Засядько (кстати, одной из самых аварийных в стране) Ефиме Звягильском. В этом кресле он, впрочем, сидел недолго — вскоре ему пришлось бежать из страны из-за обвинений в коррупции.
Именно на фоне забастовок местных горняков в регионе вновь заговорили об автономии Донбасса. Пользуясь общей неразберихой, председатель Донецкого областного совета Вадим Чупрун и поддержавшие его «красные директора» потребовали у Киева особого экономического статуса сразу для четырех украинских областей: Донецкой, Луганской, Днепропетровской и Запорожской. В случае отказа они грозили перекрытием стратегических магистралей страны, остановкой отгрузки угля и бюджетных отчислений.
В 1994 году в Донецкой и Луганской областях по инициативе местных областных советов даже прошел референдум, на который вынесли четыре вопроса: о введении в Украине федеративного устройства; о придании русскому языку статуса официального; о равном использовании русского и украинского языков в делопроизводстве, образовании и науке Донбасса и Луганщины; о более глубокой интеграции Украины в СНГ. «Да» на каждый из этих вопросов ответили от 80 до 90% голосовавших. И именно 1994 год ветеран сепаратистского движения Донбасса Андрей Пургин (он был спикером «парламента» самопровозглашенной ДНР в середине десятых) назвал «годом рождения донецкого сепаратизма».
Как «донецкие» оседлали сепаратистские идеи
В девяностые Киеву удалось сгладить углы. Проведение референдума в Донецкой и Луганской областях оспорили в суде, а победивший на президентских выборах 1994 года Леонид Кучма сделал ставку на унитарную модель развития государства — и подавил сопротивление региональных элит в Крыму и Донбассе.
Но 10 лет спустя грянула «оранжевая революция» — масштабная акция протеста на майдане Незалежности в Киеве. К тому времени Виктор Янукович успел не только сменить должность губернатора Донецкой области на кресло премьер-министра страны, но и стать кандидатом в украинские президенты. Со своим главным соперником на выборах, Виктором Ющенко, Янукович сражался в двух турах. И победил благодаря многочисленным фальсификациям — так «донецкие» пытались сделать президентом «своего».
Сторонники Ющенко поставили легитимность победы Януковича под сомнение. Недовольные исходом выборов украинцы массово вышли на улицы — в стране начался политический кризис. Донецкая олигархия ответила недовольным политическим насилием, ставшим своеобразным прологом к событиям 2014 года. На сторонников Ющенко и его штабы в Луганске и Донецке организовывались нападения, а Луганский областной совет, в котором большинство было у сторонников Януковича, обратился за поддержкой к президенту России Владимиру Путину и принял обращение о создании Юго-Восточной автономной республики (согласно замыслу, в нее должны были войти голосовавшие за Януковича регионы: от Одессы до Луганска).
В ноябре 2004-го в Северодонецке состоялся съезд местных депутатов в поддержку Януковича, на котором звучали открытые призывы к выходу региона из состава Украины и угрозы в адрес Киева. Там выступал и Юрий Лужков, занимавший в то время пост московского мэра. Он не только выразил Януковичу поддержку, но и призвал его поступить с протестующими на Майдане так же, как Ельцин с мятежным парламентом в октябре 1993-го, то есть подавить недовольство силой.
Но и на этот раз раскола страны удалось избежать. Леонид Кучма при посредничестве европейских политиков — среди них были, например, президент Польши Александр Квасьневский и генсек НАТО Яап де Хооп Схеффер — сумели договориться с «донецкими». Победу Януковича обнулили и устроили переголосование — так Украину возглавил Виктор Ющенко.
Донбасские элиты потерпели сокрушительное политическое поражение — но не сдались. Их Партия регионов, лидером которой Янукович стал еще в 2001-м, нашла себе сильного союзника в лице «Единой России», с которой заключила соглашение о сотрудничестве. С тех пор «регионалы» начали регулярно ездить в Москву для «обмена опытом». Используя методы российского авторитаризма, они создали в пределах Донбасса своеобразный политический режим — полностью подконтрольного им государства в государстве. В Донецке и Луганске членство в Партии регионов превратилось, по сути, в единственный социальный лифт и в основную политическую «крышу» для бизнеса — в партии состояли мэры областных центров и других крупных городов.
Опираясь на эти полностью подконтрольные территории, донецкой элите удалось взять реванш на парламентских выборах 2006-го — Партия регионов победила на них с результатом 32%. А в 2010-м Виктор Янукович все-таки сел в президентское кресло. Могущество Партии регионов в Донбассе достигло апогея: к 2014 году в Луганском областном совете из 124 депутатов 106 были «регионалами», в Донецком — 168 из 180.
Одновременно в Донбассе стали появляться организации, следовавшие идеям донбасского сепаратизма, — самой известной из них была «Донецкая республика». Среди лидеров нового поколения сепаратистов оказались люди, затем сыгравшие видную роль в событиях 2014 года: будущий глава «парламента» самопровозглашенной ДНР Андрей Пургин, организатор «референдума» по созданию самопровозглашенной ДНР Роман Лягин и другие.
Один из этих активистов — Александр Хряков (ныне депутат «парламента» самопровозглашенной ДНР) впоследствии откровенно признавал, что донбасский сепаратизм реанимировали именно «регионалы»: «В начале 2006 года произошла серия совещаний в Партии регионов <…> было принято решение, что Партия регионов, получив такой негативный опыт, обязана обеспечить создание общественных движений идеологического толка донбасской направленности». В качестве программы-минимум партия рассматривала федерализацию Украины, а программой-максимум было отделение Донбасса от Украины с дальнейшим вхождением в состав России в той или иной форме.
Все организации, следовавшие идеям донбасского сепаратизма, находились под покровительством «донецких». Попытки возбудить против сепаратистов уголовные дела местные силовики пытались саботировать — даже в тех случаях, когда состав преступления был налицо. Например, так было в апреле 2013-го, когда сепаратисты совершили нападение на донецкий арт-центр «Изоляция» во время семинара с участием американского посла Джона Теффта. Около сотни человек сперва митинговали перед входом в здание, затем выломали ворота и ворвались внутрь, угрожали участникам семинара, толкали и били охранников. Впоследствии правоохранители региона утверждали, что никаких нарушений они не зафиксировали. Уже после создания самопровозглашенной ДНР сепаратисты разгромили и разграбили этот культурный центр, превратив его в пыточную тюрьму.
Сепаратисты нужны были «регионалам», чтобы постоянно поддерживать иллюзию глубокого раскола внутри страны. Безусловно, донбасский сепаратизм опирался на вполне реальные фобии, корни которых стоит искать в бедности региона и неоднородности страны. В конце концов у Донбасса и Галичины, то есть современной Западной Украины, принципиально разный исторический опыт. Но со временем национальные фобии могли превратиться в формы культурной самобытности и сойти на нет. Однако они постоянно подпитывались «донецкими», которые активно разжигали гражданскую рознь, выдавая различия за непреодолимые противоречия.
После прихода Януковича к власти у активистов сепаратистских движений появилась еще и имиджевая функция. Шумные уличные маргиналы из «Донецкой республики» не только создавали нужный информационный фон своими нападками на Запад и проповедью «особого пути Донбасса», но и выгодно оттеняли Партию регионов. На фоне сепаратистов «регионалы» выглядели умеренными и даже респектабельными политиками.
Как Кремль очень испугался — и начал распространять свое влияние на Донбасс
В девяностые Россия не проявляла особого интереса к своим донбасским «соотечественникам» — и некоторых сепаратистов это даже раздражало. Например, политолог Владимир Корнилов, брат основателя «Интернационального движения Донбасса» Дмитрия Корнилова, возмущался: «Москва Горбачева и тем более Ельцина заигрывала с нациками в других республиках и активно способствовала развалу СССР. Это ведь Россия сначала приняла декларацию независимости, а уже за ней — Украина».
В то время если Москва и поддерживала местных сепаратистов, то эпизодически. Так, первые сепаратистские движения Донбасса опирались на столичную депутатскую группу «Союз», которая выступала за сохранение СССР и открыла свое представительство в Донецке. Кроме того, с середины девяностых поддержку донбасским сепаратистам оказывал близкий к Юрию Лужкову российский политик Константин Затулин. «На связи» с донецкими активистами были также российские ультраправые движения вроде «Русского национального единства» Александра Баркашова, в тренировочном лагере которого проходил подготовку один из основателей самопровозглашенной ДНР Павел Губарев. Да вот, пожалуй, и все.
Ситуация изменилась в 2004-м, когда произошла «оранжевая революция» — она стала для Кремля настоящим потрясением. Европейский политолог Иван Крастев даже сравнил шок российских элит от Майдана с шоком американцев от терактов 11 сентября. Возможно, кому-то такое сравнение покажется спорным, однако реакция российских властей действительно была острой. Мол, неужели Украина и правда хочет быть полностью независимым от России государством — разве мы не «братские народы»?
Крастев писал, что теперь, когда Москва утратила контроль над Киевом, российские политтехнологи, потерпевшие поражение на украинских выборах — вроде работавшего на Януковича Глеба Павловского, — займутся разработкой новых способов вмешательства Кремля во внутреннюю политику Украины. Одним из инструментов станут сепаратистские анклавы, предсказывал Крастев: «Стабильность и сохранение территориальной целостности стран СНГ больше не является приоритетом для Москвы. В своей новой стратегии Россия попытается экспортировать свое видение демократии и создать прорусские центры в постсоветском обществе разных стран». Как мы теперь знаем, он не ошибся.
В свою очередь американский политолог Пол дʼАньери писал, что «в то время как многие россияне предполагали, что Украина рано или поздно вернется „домой“, „оранжевая революция“ указала на возможность ее утраты навсегда». Одновременно с этим в Кремле появился панический страх перед собственной внутриполитической нестабильностью — и выражению «оранжевая революция» стремились придать максимально негативный смысл. Российские федеральные каналы и другие рупоры пропаганды много говорили о том, что «оранжевая революция» — это ведущие к развалу страны народные волнения при участии Запада.
Одним словом, связь с местными сепаратистами в Крыму и Донбассе стала для России способом не только удержать Киев в орбите своего влияния, но и справиться со своими политическими фобиями. И когда после «оранжевой революции» в Донбассе начали появляться радикальные организации сепаратистского толка, источники их поддержки все чаще находили именно в Москве. Так, исследователь Владимир Пешков писал: «Несколько газет и журналов появились из ниоткуда, но все знали, что они финансируются Москвой. В то же время функционировали новые НПО (неправительственные организации, — прим. Kit) неясного происхождения. Они были запущены из России „Международным евразийским движением“ во главе с главным идеологом [Александром] Дугиным». Организация Дугина активно вовлекала представителей донбасских сепаратистов в свою деятельность, для чего проводились «военно-патриотические слеты». Кроме того, создавались тренировочные лагеря, в которых активистов учили обращаться с оружием.
Параллельно с активизацией радикалов шла более «респектабельная» идеологическая обработка местного населения. В Луганске и Донецке постоянно проводились круглые столы и конференции, посвященные угрозе «украинского фашизма», перспективам федерализации страны и защите русскоязычных, — все эти мероприятия активно освещались местными СМИ. Большую роль в их организации играл российский Институт стран СНГ, который пытался стать think-tank (так называют экспертную группу, которая специализируется на определенной теме), — он занимался популяризацией идеи о том, что Россия должна доминировать на постсоветском пространстве. Возглавлял Институт стран СНГ депутат Госдумы Константин Затулин (тот самый, близкий к Лужкову), а украинским филиалом руководил политолог Владимир Корнилов, брат основателя «Интердвижения Донбасса».
Украинские власти считали деятельность Института стран СНГ подрывной и Затулину несколько раз запрещали въезд в страну (первый раз еще в 1996-м), но при поддержке союзников из Партии регионов эти запреты отменялись. И идеологическую экспансию Кремля в Донбассе было уже не остановить. В 2008 году в Северодонецке прошел второй съезд местных депутатов юго-востока при участии российских политиков и пропагандистов. На нем Затулин заявил: «Мы приехали сюда по приглашению организаторов этого съезда в Северодонецке, для того чтобы раскрыть „страшную военную“ тайну: в нашей и вашей, в общей борьбе Россия всегда была, есть и будет вместе с вами!»
Основанный Путиным фонд «Русский мир» с помпой открыл в Луганске «Русский центр», а пользующееся покровительством Кремля движение байкеров «Ночные волки» — свой филиал. В 2009 году «Донецкая республика» и другие пророссийские организации провозгласили «Донецкую федеративную республику» вместе с представителями Южной и Восточной Украины. В 2012-м они начали выдавать паспорта еще не существующей Донецкой республики и основали свое «посольство» при штаб-квартире «Евразийского движения» в Москве.
Таким вот образом в Донбассе несколько лет велась активная идеологическая обработка, причем долгое время украинские власти этому почти не препятствовали. Ради сохранения целостности страны Киев все время пытался нащупать политический компромисс с донецкими элитами, но упорно упускал из виду, что Партия регионов фактически стравливает жителей разных регионов Украины друг с другом при непосредственном участии Москвы. И пока Киев искал точки соприкосновения с Донбассом, СМИ «регионалов» пугали местное население «украинским фашизмом, который поднимает голову» и преувеличивали роль радикальных националистов во внутренней политике страны.
Характерно, кстати, что ультраправая украинская партия «Свобода» побеждала на выборах в Верховную раду только при власти «регионала» Виктора Януковича. И британский политолог Тарас Кузьо предполагает, что Партия регионов намеренно не препятствовала раскрутке ультраправых в стране — даже способствовала ей, чтобы на президентских выборах 2015 года умеренный Янукович выглядел альтернативой «фашистам» и потому привлекательным кандидатом. Выборы эти, впрочем, не состоялись из-за Евромайдана 2013–2014 годов — режим Януковича рухнул, а президентом Украины стал Петр Порошенко.
Типичным примером запугивания донбасского населения угрозой украинского национализма стала символическая акция луганских «регионалов», установивших в Луганске памятник «жертвам ОУН — УПА» — на открытии в качестве гостя из России присутствовал все тот же Константин Затулин. А в Луганске действовал передвижной Музей жертв «оранжевой революции». В нем собрали около 2,5 тысячи экспонатов вроде фигурки бывшего президента США Джорджа Буша и карикатуры на Виктора Ющенко. Само собой, без символики Партии регионов тоже не обошлось.
Все эти акции закрепляли в сознании местного населения образ «врагов Донбасса» — западноукраинского националиста, киевского прозападного либерала-«оранжиста», борца за права ЛГБТ, которые самим своим существованием угрожают традиционному образу жизни Донбасса, его советской ностальгии. И к началу 2014 года почва для массовых сепаратистских выступлений в Донбассе была хорошо удобрена.
Идея о том, что место региона — в России, а с Украиной у него масса непреодолимых разногласий, привела «трудного ребенка Москвы и Киева» к по-настоящему взрывоопасной ситуации. Чтобы взрыв произошел, Кремлю оставалось лишь поднести спичку к этому бикфордову шнуру — и он поднес.
История донбасского сепаратизма служит ярким примером того, чем может обернуться путинская «мягкая сила» на постсоветском пространстве — политикой поддержки деструктивных движений, которые паразитируют на внутриполитических противоречиях, заостряя и без того острые углы.
В Украине эту политику реализовали на максимальной мощности — русскоязычное население стало инструментом вмешательства Кремля во внутренние дела соседнего государства.
Считается, что российско-украинская война началась задолго до 24 февраля 2022-го — в 2014-м, с аннексии Крыма и вторжения боевиков Игоря Стрелкова в Донбасс. На самом же деле еще раньше. С «оранжевой революции» 2004-го российские власти намеренно сталкивали жителей различных регионов Украины между собой — и это столкновение переросло в другое, куда более масштабное и кровавое.
Константин Скоркин