Путинскую Россию иногда называют «православным Ираном». А сам Иран после выборов стал напоминать «исламскую Беларусь» Явка оказалась самой низкой в истории, но консерваторов у власти это больше не волнует

1 марта в Иране прошли всеобщие выборы сразу в два ключевых органа власти — в меджлис (однопалатный парламент, в котором заседают 290 депутатов) и Совет экспертов (88 человек). Депутатов выбирают на четыре года, а экспертов — на восемь лет. Главная функция последних — избрание духовного лидера страны в случае его ухода. Это первые выборы в Иране после масштабных протестов осени 2022 года, триггером для которых стала гибель Махсы Амини, задержанной за нарушение исламского «дресс-кода». Главным (и вполне ожидаемым) итогом голосования стала рекордно низкая в истории Исламской Республики явка — около 41% зарегистрированных избирателей. Консерваторы одержали победу в ситуации, когда почти никто из альтернативных кандидатов не был допущен к участию в избирательном процессе. Похоже, они готовы потерять легитимность в глазах большей части иранцев ради того, чтобы удержаться на своих местах в преддверии неизбежного (и приближающегося) транзита верховной власти. 

Перед выборами власти пытались стимулировать явку, даже фактически призывая к протестному голосованию. Не помогло

За 45 лет существования Исламской Республики явка на выборах шла волнами — причем пики сменялись резкими спадами иногда за относительно короткий срок. Так, рекордного 71% явка достигла в 1996 году, а восемь лет спустя, в 2004-м, на участки пришло чуть больше половины (51%) избирателей — на тот момент это был самый низкий показатель с революции 1979 года.

Нынешние выборы отличались тем, что, пожалуй, впервые ни у кого не было сомнений, что проголосовать захочет лишь небольшая доля иранцев. На предыдущие выборы — сначала парламентские 2020-го, затем президентские 2021-го — пришло меньше половины избирателей (42,5% и 48,8% соответственно). Причина проста: выборы без выбора населению Ирана не интересны. А вытеснение любой альтернативы консерваторам стало главной чертой избирательного процесса последних лет. Решение о допуске кандидатов до участия в выборах принимает Совет стражей конституции. Если 10–15 лет назад до голосования и избрания доходили сотни представителей реформаторов, то в 2020 году на выборы в меджлис уже не допустили почти никого из них.

Перед нынешним голосованием по косвенным признакам было понятно, что власти и сами не ждут от избирателей высокой активности. Так, обычно сразу несколько социологических служб проводят опросы о желании граждан участвовать в голосовании — без согласия властей организовать такие исследования фактически невозможно. На этот этот раз их либо вообще не проводили, либо их результаты не публиковали. Исключение составил опрос агентства ISPA, которое в декабре 2023 года сообщило, что на выборы точно планирует прийти менее 28% электората. Для сравнения: в преддверии предыдущих парламентских выборов 2020 года агентство провело и опубликовало результаты восьми аналогичных опросов. Другие социологические службы на этот раз вообще не сообщали о подобных исследованиях.

27 января независимый иранский новостной сайт «Хабар-е Онлайн» сослался на анонимный опрос, который также прогнозировал явку на уровне 30%. На следующий день издание удалило новость и опубликовало заявление, рассказав о телефонном звонке, в ходе которого редакции сообщили, что публикация опросов нарушает некую «директиву». Кто звонил и о какой именно директиве идет речь — не уточняется.

Проправительственные СМИ пытались говорить о росте интереса к выборам, но получалось не слишком убедительно. Так, близкое к Корпусу стражей исламской революции (КСИР) агентство «Фарс» написало, что «по крайней мере четыре опроса» свидетельствуют, что явка составит более 40%, — но без каких-либо деталей. Представители МВД (именно оно занимается организацией выборов в стране) в похожем стиле утверждали, что некие опросы показывают растущее число желающих участвовать в голосовании. Кто, когда и где провел эти исследования — непонятно.

Кроме того, иранцы заметили и необычную — почти скандальную — агитацию. На улицах больших городов появились баннеры с лозунгами: «Если вы не голосуете — значит, поддерживаете существующий порядок». ‌Иными словами, власти готовы были сами санкционировать и даже продвигать идею протестного голосования, лишь бы люди пришли на выборы.

Однако протестное голосование тоже требует кандидатов (особенно при отсутствии графы «против всех»). Между тем практически никого из тех, кто отстаивает неконсервативные взгляды на иранскую политику, не допустили до выборов.

Уже после выборов сторонники бывшего президента Ирана Мохаммада Хатами (1997–2005), который прежде имел огромный авторитет в реформаторском лагере, сообщили, что политик впервые не пошел голосовать. До этого он всегда призывал приходить на участки и озвучивал свои предпочтения.

Убедительную победу на выборах одержали провластные кандидаты. Второе место во многих округах «заняли» испорченные бюллетени

Для выборов в меджлис Иран делят на 208 избирательных округов. От каждого из них в парламент проходит как минимум один депутат, в более крупных округах — от двух до шести. Исключение составляет Тегеран: он выделен в отдельный округ, от которого в парламент избираются 30 депутатов.

В Совет экспертов могут избираться только духовные лица, то есть выпускники семинарий. При этом у них должна быть соответствующая квалификация, которую определяет Совет стражей конституции, во многом зависящий от нынешнего духовного лидера.

Итоговые результаты минувшего голосования в целом соответствовали прогнозам. Явка, объявленная государственными СМИ, составила около 41% — это новый исторический антирекорд. Причем даже к этой цифре есть вопросы. Нормальной системы наблюдения на иранских выборах не было и в годы реального противостояния реформаторов и консерваторов (то есть с начала 1990-х и до конца 2010-х), не говоря уже о последних годах. У исследователей электоральных процессов, в частности, нет особых сомнений, что выборы 2009 года, по итогам которых президентом стал консерватор Махмуд Ахмадинежад, проходили с массовыми подтасовками. Ввиду такой истории манипуляций логично предположить, что нынешняя цифра тоже была «подправлена» в соответствии с прогнозами провластных источников. 

В процессе подсчета тоже хватало странных эпизодов. Например, государственное агентство «Мехр» сообщило, что в Тегеране на участки пришли всего 24% избирателей. Однако затем штаб по проведению выборов объявил, что явка в столице составила 34%. И это при том, что на прошлых выборах она не превысила 26%.

Прореформаторская газета «Этемад», подводя итоги выборов, вышла со статьей под заголовком «Максимальное снижение явки при росте недействительных бюллетеней». В Иране нет графы «против всех», поэтому многие граждане просто портят бланки. Особенно часто так поступают недовольные чиновники, военные, силовики и другие зависимые от государства люди (врачи, учителя, сотрудники госкомпаний), которые не могут просто отказаться от участия в выборах. Точных данных пока нет, но та же «Этемад» пишет, что в провинции Йезд испорченные бланки во многих округах «заняли» второе место. Издание «Ахерин хабар» сообщает о схожей ситуации в Тегеране — недействительны 15% бюллетеней.

Пока окончательные итоги не подвели. К тому же на выборах в меджлис как минимум в двадцати избирательных округах необходимо провести второй тур. По закону кандидату необходимо не только опередить соперников, но и набрать минимум 20% голосов. В противном случае проводится второй тур. Но согласно имеющимся данным, победу повсеместно одерживают наиболее консервативные провластные кандидаты. Это касается и меджлиса, и Совета экспертов. 

Консерваторы ждут смены верховной власти — и не боятся потерять легитимность в глазах населения

За две недели до выборов, 11 февраля, Исламская Республика отмечала 45-летие. К этой дате она подошла в условиях острого кризиса легитимности. В ходе протестов осени 2022 года стало очевидно, что противники внутри страны требуют не реформ, а демонтажа системы как таковой.

Модель легитимности в Исламской республике всегда была мобилизационной: государство стимулировало граждан участвовать в массовых мероприятиях (митинги, демонстрации и т. д.) и приходить на избирательные участки. Даже в шенаснаме (аналог внутреннего паспорта) ставится специальная печать об участии в голосовании, которую учитывают при приеме на работу в государственные ведомства.

Другими словами, неучастие в выборах следует понимать как своего рода демонстрацию оппозиционных взглядов. В итоге предыдущие и нынешние выборы дают косвенное представление о численности противников власти.

Так, в ходе выборов президента Ирана в 2021 году официальная явка составила 48,8%. Первое место тогда занял Эбрахим Раиси, получивший 72%, или 18 миллионов голосов. При этом второе место — с четырьмя миллионами голосов — «заняли» испорченные бюллетени. Еще 2,5 миллиона человек отдали голоса Абдольнасеру Хеммати — заведомо слабому кандидату от реформаторов, допущенному до выборов.

То есть более половины населения проигнорировало выборы, а каждый пятый пришедший (22%) проголосовал протестно. Делаем скидку на вбросы и подрисованную явку — и получается, что систему поддерживает в лучшем случае треть населения. Такие подсчеты подтверждают и нынешние выборы в меджлис.

Абсолютная численность консервативных избирателей при этом почти не меняется — это около 30% населения (сейчас это чуть меньше 20 миллионов человек). Но их доля в итоговом результате всякий раз зависела от того, сколько сторонников реформ приходило на участки. Теперь в выборах фактически участвуют только консерваторы, и их вклад становится доминирующим.

Консервативное руководство Исламской Республики стоит перед выбором: попытаться вернуться к конкурентному голосованию с широким участием населения или смириться с нынешним трендом. Между тем опыт Венесуэлы и Беларуси показывает, что, лишившись активной поддержки большей части населения, элита не обязательно потеряет власть. Ситуация, когда две трети жителей не считают руководство страны легитимным, может спокойно длиться годами. Достаточно держать под контролем силовиков и сохранять ядро сторонников.

Несмотря на вялые призывы участвовать в выборах, Тегеран, судя по всему, уже взял курс на условно белорусско-венесуэльскую модель. Тем более что в текущей ситуации у системы есть вопросы поважнее массовой поддержки. Нынешнему духовному лидеру Ирана Али Хаменеи 84 года. Его неизбежный уход по естественным причинам станет важнейшей развилкой для страны. Совет экспертов, который избирает нового духовного лидера, работает восемь лет. А значит, с большой вероятностью именно свежеизбранный состав получит право определить нового главу государства.

Опыт предыдущего транзита 1989 года показывает, что разговоры о преемниках до наступления «дня икс» не столь важны. Судьба системы определяется политическими раскладами в самом начале переходного периода. Кто окажется сильнее — тот и определит нового духовного лидера.

В этой ситуации потеря легитимности в глазах 70% населения (а вероятно, даже меньшего числа людей), но сохранение власти «консервативного костяка» — менее рискованный сценарий, чем допуск к власти альтернативных сил.