Не умер, а убили

Мы посылаем вам «Сигнал».

16 февраля в колонии «Полярный волк» умер Алексей Навальный. Точнее, его убили. Это не фигура речи соратников: вне зависимости от того, что произошло в тот день, политика намеренно держали в невыносимых условиях (27 помещений в ШИЗО — это пытка).

Пропагандисты растерянно перебирают способы не называть убийство убийством: оторвавшийся тромб, «синдром внезапной смерти», заговор Запада (примеры: раз, два). 

В социальных сетях фраза «не умер, а убили» стала главной реакцией потрясенных людей — чувствующих, как и положено людям, разное. Кто-то опустошен, кто-то испытывает ярость, кто-то переживает смерть Навального как потерю близкого, кто-то говорит, что ничего не ощущает — и это в большинстве случаев защитная реакция на острое горе.

Люди пытаются понять, почему так произошло. Нащупать логику происходящего и держаться за нее. Как-то уложить у себя в голове, что Навального больше нет.

Это письмо посвящено событию, в которое все еще невозможно поверить, и нашим эмоциям от него.

Почему это произошло?

Кажется, будто рационализация горя помогает его пережить.

Но убийство Навального вне рациональности. И речь здесь не о пропагандистах, которые кричат «нам это не выгодно» или даже «нам было бы выгодно и правильно это скрывать».

Просто, кажется, давно пора перестать применять к действиям «коллективного Путина» человеческие мерки рациональности и целесообразности или даже выгоды или невыгоды. 

Наверное, у Путина — коллективного и индивидуального — была какая-то мотивация посадить Навального на 19 лет и уморить его в колонии. Как и начать войну с Украиной десять лет назад и полномасштабное вторжение два года назад. Вникать в эту мотивацию попросту бессмысленно. Вопросов к Путину и тем, кто ему служит, давно уже нет; их логика интересна, скорее, в исследовательских целях.

Другое дело — понять, почему исполнители, бесчисленные судейские чиновники, тюремщики, полицейские, прочие силовики — подчинялись этой логике: травили Навального, сажали его, пытали. С чем связано их коллективное поведение?

Скорее всего, оно объясняется не присущим людям злом, а трусостью. Политолог Татьяна Становая пишет, что отношение Путина к Навальному как к жулику и врагу «программировало систему на беспощадное отношение». Силовикам — от прокуроров до тюремщиков — было страшнее, что их заподозрят в сочувствии к Навальному, чем что с Навальным что-то случится.

Этот страх пересилил даже главный страх бюрократа (в том числе бюрократа в погонах): «как бы чего не вышло». Не говоря уже обо всех прочих эмоциях. В том, как индивидуальный и коллективный Путин обращались с Навальным, не было ничего личного, никакого живого чувства — даже ненависти.

Соблазнительно думать, что Путин боялся Навального. Но это, вероятно, не более чем проекция. Путин, судя по всему, вполне уверен в собственном мессианстве, а также всенародной любви — с чего бы ему кого-то бояться?

Путин и Навальный жили в разных мирах. Навального многие знали лично. А даже если не знали, легко могли представить, что знают. Его можно было встретить на улице, подойти и поздороваться. С ним можно было поругаться в твиттере. Он жил с нами в одном мире. Естественно, что для многих его смерть — личная утрата.

Путин же в последний раз по-настоящему вживую общался с людьми 22 августа 2000 года. Это было в доме офицеров в Видяеве Мурманской области. Его собеседниками стали родственники моряков подлодки «Курск», которая затонула в Баренцевом море десятью днями раньше. Они перебивали президента, кричали на него, а он то оправдывался, то сам перебивал людей и кричал на них. 

С тех пор Путин встречается только со специально отобранными и подготовленными статистами — будь то «прямые линии», митинги или как бы спонтанные «хождения в народ». На него больше никогда не кричали — по крайней мере публично. Все его внешние контакты тщательно срежиссированы.

Российские элиты тоже общаются почти исключительно между собой, утратив любые связи с внешним миром. Следом они утратили интерес к другим, сострадание, способность выслушать, поспорить, поссориться, помириться. 

Нельзя сказать, что они все исключительно злые люди. Больше полутора тысяч лет назад Блаженный Августин писал, что зло не имеет собственной природы и собственной сущности. Зло — это просто отсутствие добра, как тьма — отсутствие света.

Поэтому вопрос «почему» не приведет нас к ответу. Нет ничего удивительного в том, что чиновники, переставшие быть социальными существами и отбросившие все человеческое, в конце концов убили Навального. У них отсутствовало все, что могло сохранить ему жизнь.

Что теперь будет?

Нормальные люди — включая сотни тысяч выходивших многие годы на протестные акции, — не такие, как чиновники. Именно им Алексей Навальный в фильме Дэниела Роэра говорил: «Не сдавайтесь. Не надо, нельзя сдаваться. Если это [смерть] произошло, это означает, что мы необыкновенно сильны в этот момент, раз они решили меня убить. […] Все, что нужно для торжества зла, — это бездействие добрых людей. Поэтому бездействовать не надо».

Навальный был не только лидером протеста и символом оппозиции. Он в первую очередь был и в любых условиях оставался Политиком с большой буквы.

Политик — это человек, который отвечает на уже существующий в обществе запрос. И Навальный с начала 2010-х отвечал на запрос на «что-нибудь другое, лишь бы не вот это все».

Навальный постоянно повторял слова «нельзя мириться»: с воровством, невероятным неравенством, дворцами чиновников, централизацией, произволом силовиков, политической изоляцией и почти сложившейся монархией. Позднее к этому списку добавилось — нельзя мириться с агрессивной войной.

Проще говоря, он знал, что люди хотят дожить до прекрасной России будущего — и превратил этот образ в слова, общественную силу и комплекс политических идей.

Политические идеи, в отличие от людей, нельзя убить. Они лишь могут потерять актуальность. Важно понять: смерть Навального не перечеркнула список того, с чем нельзя мириться. Напротив, главная политическая эмоция — простое желание жить в мирной и свободной стране со справедливой властью — стала еще сильнее.

Зато темноту, которую многие люди старались не замечать, после убийства Навального игнорировать невозможно. Нейтралитет, вера в то, что все устроится само, надо лишь потерпеть и держаться вне политики — у этой идеи, возможно, сторонников поубавится. 

Политическая логика неумолима — важные идеи не остаются бесхозными. Мы не знаем имени следующего строителя прекрасной России будущего. Но все, за что боролся Навальный, ждет следующего сильного политика, который снова возьмет на себя смелость сказать: нельзя с этим мириться.

Постскриптум

Пока о смерти Алексея Навального известно очень мало. Наши коллеги из «Медузы» выпустили редакционное заявление и собирают всю информацию о случившемся вот здесь. Посмотреть, как проходят акции памяти в России и по всему миру, вы можете здесь.

Вот еще несколько материалов об Алексее Навальном, которые кажутся нам важными:

● Главные фотографии из жизни главного оппозиционного политика России;

● «Медуза» попыталась разобраться, когда тело Навального должны отдать семье, получится ли провести независимую экспертизу и где по закону могут пройти похороны;

● Григорий Юдин и Максим Трудолюбов размышляют, что принесет России гибель Алексея Навального — и чего страна лишилась.

Сейчас, в первые дни после смерти Алексея Навального, очень важно говорить друг с другом. Почитайте рассказы россиян о том, какое место Навальный занимал в их жизни — и расскажите другим читателям «Медузы», что вы сейчас чувствуете.

Редакция «Сигнала»