Семь небанальных русских классических книг, чтобы сбавить темп и отвлечься Гончаров — о путешествии на фрегате, Булгаков — о выживании в изоляции, Герцен — о собственной захватывающей жизни

Литературный критик Галина Юзефович продолжает рассказывать «Медузе», какие книги прочитать во время карантина. Если среди увлекательной современной литературы вы не нашли подходящий вариант, попробуйте обратиться к классике. Вот список из семи книг, которых не было в школьной программе — они могут развеселить, увлечь и сделать самоизоляцию более приятной и уютной.

Иван Гончаров. Фрегат «Паллада»

1858 год

Зачем сорокалетний чиновник министерства финансов Иван Александрович Гончаров отправился в далекое и рискованное плаванье на борту фрегата «Паллада», толком не понимал ни он сам, ни его современники, знавшие Гончарова как человека, тяготеющего в первую очередь к комфорту и размеренности. Сам он впоследствии мог объяснить свое внезапное решение стать секретарем главы экспедиции Евфимия Путятина лишь детской любовью к приключенческими романами Фенимора Купера. И тем не менее в 1852 году, повторив в некотором смысле подвиг толкиновского хоббита Бильбо Бэггинса, Гончаров взошел на борт корабля для того, чтобы совершить путешествие вокруг Европы, Африки и Азии, увидеть Портсмут, Мадейру, Мыс Доброй Надежды, а потом и куда более экзотические Манилу, Сингапур и Нагасаки. Книга его путевых очерков — остроумная, наблюдательная, полная очаровательных анекдотов, ярких портретов попутчиков и зарисовок «туземной» жизни, обладает всеми достоинствами «воображаемого путешествия» в духе жюль-верновского Паганеля: сидя в уютном кресле, мы можем в полной мере насладиться радостями и тревогами дальнего плавания на огромном паруснике. 

Александр Герцен. Былое и думы

1868 год

К Александру Ивановичу Герцену в России относятся без особого энтузиазма. Люди постарше помнят, что его разбудили декабристы, а дальше пошло-поехало, до Октябрьской революции включительно. Следующее поколение о Герцене не знает почти ничего. И это очень досадно, потому что его пространная мемуарная хроника «Былое и думы», охватывающая период с начала 1820-х и по конец 1860-х годов, — это одна из самых мудрых, ярких, афористичных и захватывающих книг в русской литературе. Москва, Петербург, Вятка, Новгород, Чивитавеккья, Ницца, Лондон — бурный темперамент превратил жизнь Герцена в одно бесконечное странствие по миру.

Романтический и едва ли не революционный брак с двоюродной сестрой, политическая и идейная борьба, запутанные адюльтеры, аресты и ссылки, персональные трагедии, пылкая дружба и не менее горячечная вражда, поразительные знакомства (в числе героев «Былого и дум» — Гарибальди, Белинский, Бакунин, да и вообще едва ли не все суперзвезды той эпохи) — событий в жизни Александра Ивановича без труда хватило бы на дюжину приключенческих романов. И обо всем этом Герцен пишет иронично, откровенно, обаятельно и удивительно современно. Словом, если у вас на полке застоялся ни разу никем с 1979 года не открытый двухтомник, самое время стряхнуть с него пыль.

Николай Лесков. Соборяне

1872 год

Николай Лесков — едва ли не самая одинокая фигура в русской литературе второй трети XIX века. Он был одинаково чужим и неприятным и для тогдашних «западников», и для их противников «славянофилов», и, возможно, именно поэтому его тексты — нарочито «внепартийные», написанные поперек любой идеологической повестки, сегодня кажутся нам такими живыми и актуальными. «Соборян» сам Лесков считал своим главным и лучшим текстом — и, в общем, небезосновательно. Смешной, трогательный и обстоятельный рассказ о жизни двух священников и одного дьякона в вымышленном идиллическом провинциальном Старгороде, погружает читателя в неторопливую жизнь русской провинции. А совершенно особый, ни на что не похожий лесковский язык, почти буквально воспроизводящий живую, нелитературную тогдашнюю речь, позволяет почувствовать описанную эпоху буквально на вкус.

Обратите внимание, что помимо увесистых «Соборян» у Лескова есть множество текстов покороче, которые отлично подойдут для вечернего чтения вслух с детьми (особенно хороши в этом качестве «Привидение в Инженерном замке», «Зверь» и знаменитый «Неразменный рубль»). 

Владимир Короленко. История моего современника

1920 год

Владимир Галактионович Короленко, возможно, не был лучшим писателем своей богатой на таланты эпохи (он родился в 1853 году, умер в 1921-м), но определенно был одним из лучших — самых благородных, цельных и достойных — людей, живших в то время. Именно эта человеческая особенность Короленко составляет, пожалуй, главное достоинство его мемуаров: читая их, ты чувствуешь, что беседуешь с исключительно добрым, порядочным и вместе с тем простым человеком. Юность на Волыни (сын русского чиновника и матери-польки, Короленко никогда не мог в полной мере определиться со своей национальной принадлежностью), учеба в Петербурге и в Москве, участие в студенческой стачке, а после — череда арестов и преследований.

Отказавшись присягать новому императору, Александру III (всех ссыльных принуждали приносить такую присягу, и для большинства это было пустой формальностью), будущий писатель из относительно комфортной Пермской ссылки через всю Сибирь отправляется в совсем уж небывалую по тем временам глухомань, в Якутию. Однако куда бы ни забросила его судьба, Короленко везде ухитряется адаптироваться к местным условиям, наладить контакт с людьми вокруг и в целом обустроить, обжить, обогреть даже самую неприветливую реальность. Несгибаемый нравственный стержень, открытость миру, устойчивая надежность и трезвый, начисто лишенный экзальтации оптимизм — в «Истории моего современника» читатель найдет все то, чего многим из нас так остро не хватает сегодня.

Михаил Булгаков. Записки юного врача

1925–1926 годы

Если угодно, сборник ранних рассказов Михаила Афанасьевича Булгакова можно прочесть как книгу о выживании в изоляции. Молодой и неопытный выпускник медицинского факультета приезжает в Мурьевскую больницу, что в сорока верстах от уездного города Грачевки, чтобы на практике (и едва ли не в полном одиночестве) осваивать то, что раньше изучал преимущественно в теории. Его окружают диковатые крестьяне с их нелепыми травмами, застарелыми болезнями и вековыми предрассудками, он чувствует трагическую неуверенность в себе, в своих знаниях и умениях, а вокруг во все стороны до самого горизонта простирается однообразный и неприветливый русский сельский ландшафт — или, по выражению самого героя, «тьма египетская». Однако несмотря на все это «Записки юного врача» Булгакова — одна из самых светлых и радостных книг в русской классической литературе.

Главный герой боится, ошибается, оперирует, принимает роды, рвет зубы, понемногу учится, совершает рискованные медицинские (и человеческие) подвиги, растет как профессионал — и в результате выходит из всей этой ситуации бесспорным победителем. Обратите внимание, если у вас есть дети старше десяти лет, «Записки юного врача» идеальны для семейного чтения вслух: один вечер — один рассказ. 

Аркадий Аверченко. Шутка Мецената

1923 год

Среди сокровищ русской классической литературы не так много текстов по-настоящему смешных. Тем ярче на этом сумрачном фоне сияет звезда Аркадия Тимофеевича Аверченко, одного из самых остроумных писателей всех времен и народов. Большинство читателей знает Аверченко по его рассказам (самый знаменитый из них, «Неизлечимые», обогатил нашу речь крылатым выражением «и все заверте…»). Однако помимо них перу Аверченко принадлежит еще и роман «Шутка Мецената», написанный в самые тяжелые первые годы эмиграции и, возможно, именно в силу этого буквально до краев наполненный ясным, немного ностальгическим светом.

Безобидный на первый взгляд розыгрыш, придуманный компанией обаятельных бездельников-интеллектуалов просто в качестве развлечения, оборачивается для шутников нежданными потерями, в то время как их доверчивая жертва, не осознавая того, остается в выигрыше. И хотя в конце концов героев немного жаль, в процессе чтения вам будет ужасно смешно, а многие пассажи вы наверняка захотите прочесть вслух родным.

Владимир Набоков. Пнин

1957 год

Книги Владимира Набокова, блестящие и стилистически безупречные, почти никогда не ассоциируются с обычным человеческим теплом, но «Пнин» — случай совершенно особый. В сущности, это идеальный университетский роман: его главный герой, милый и неловкий пожилой доцент Тимофей Павлович Пнин, специалист по русской литературе и эмигрант первой волны, пытается разными способами вписаться в американскую академическую среду, и каждый раз терпит трагикомичное поражение. Хотя саму историю никак не назовешь веселой, общая атмосфера романа — уютная, слегка обшарпанная, безалаберная и очень эмоционально достоверная — делает его чтением исключительно комфортным и утешительным. «Пнина» не совсем корректно относить к русской литературе в строгом смысле слова: Набоков писал его на английском и, в отличие от знаменитой «Лолиты», не стал самостоятельно переводить на русский. Однако замечательный перевод Сергея Ильина все же позволяет с некоторыми оговорками включить этот роман в отечественный литературный канон.