«Показаний против Серебренникова мой подзащитный просто не давал» Интервью адвоката Юрия Лысенко, который защищает генерального директора «Седьмой студии» Юрия Итина

4 декабря на апелляции по мере пресечения, которая прошла в Мосгорсуде, режиссер Кирилл Серебренников заявил, что на допросе при задержании в августе 2017-го следователи сказали ему, что бывший генеральный директор «Седьмой студии» Юрий Итин дал против него показания. (Юрий Итин, которого вместе с другими руководителями «Седьмой студии» обвиняют в хищении бюджетных средств, был помещен под домашний арест в мае 2017-го). Сам Итин на суде назвал это ложью. Журналистка «Медузы» Саша Сулим встретилась с Юрием Лысенко, адвокатом Юрия Итина, и узнала у него, почему о ложном оговоре стало известно только сейчас.

— 4 декабря в Мосгорсуде Кирилл Серебренников рассказал, что несколько месяцев думал, будто Юрий Итин его оговорил. Итин, в свою очередь, сказал, что это была ложь со стороны следствия. Что произошло?

— 17 октября 2017 года в Басманном суде состоялось очередное заседание о продлении меры пресечения Итину, [создателю «Седьмой студии» Кириллу] Серебренникову, [ее первому гендиректору Алексею] Малобродскому и [бывшему главному бухгалтеру Нине] Масляевой — и представлены доказательства, на которые опиралось следствие для продления им ареста. Среди них были всевозможные документы, постановления и допросы. Там мы впервые увидели допрос Кирилла Серебренникова, — по-моему, сентябрьский.

Тогда мы успели только пролистать документы — там было больше ста листов, а на ознакомление нам дали минут 20–30. Было время только отснять их. Когда мы с Юрием Константиновичем все внимательно изучили, то увидели текст допроса Кирилла Серебренникова. Там следователи ссылаются на показания Итина, где он якобы говорил, будто Серебренников давал команду обналичивать средства — то есть занимался хищением. На самом деле показаний против Серебренникова мой подзащитный просто не давал.

— Показаний Итина в этой папке не было?

— На заседаниях по продлению меры пресечения (они по делу «Седьмой студии» проходили 17 июля и 17 октября 2017 года — прим. «Медузы») показания Итина к материалам вообще не прикладывали. Вернее, прикладывали только те показания, в которых Юрий Константинович ссылается на 51-ю статью Конституции, то есть воздерживается от них [пользуясь правом не свидетельствовать против себя]. Позже он изложил свою позицию, которую следователи потом извратили в разговоре с Серебренниковым. Вообще это известный прием — это делается специально, чтобы сподвигнуть одного обвиняемого — раз его оговаривают — дать показания на другого.

— Сколько раз Итин всего давал показания?

— Несколько раз, но не шесть, как сказал об этом следователь [на заседании 4 декабря].

— Как проходило задержание вашего подзащитного в конце мая?

— Фактическое задержание произошло в ночь с 22 на 23 мая, он летел в командировку, и его задержали в Домодедово. Его повезли в Ярославль (Юрий Итин также работает директором Театра имени Федора Волкова в Ярославле — прим. «Медузы»), где провели обыски, а 23 мая доставили в следственный отдел по городу Москве. К тому моменту он уже более двенадцати часов был на ногах, без сна, без воды, без еды. В тот день я увидел его где-то после обеда. Он не был в наручниках, я к нему подошел, мы поздоровались.

— До вашего появления Итина допрашивали или пытались допрашивать?

— Допрос не вели, вы правильно говорите — пытались. Когда я наконец туда зашел, Юрий Константинович рассказал мне, что ему предлагали признаться в преступлении, но в чем именно нужно признаться, он не понимал. В тот же день на допрос доставили его дочь и супругу. Следователи предлагали ему «подумать о судьбе близких».

Только 24 мая — около 0:20–0:30 — был наконец составлен протокол задержания, в котором было указано, что мой клиент был задержан в 11 вечера 23 мая, что было ложью. Так Итин стал подозреваемым, его доставили на Петровку в изолятор временного содержания.

— В чем конкретно его подозревают, ему сказали?

— Нет, просто говорили, что он подозревается в хищении бюджетных средств.

— А конкретные суммы звучали?

— Нет. Говорили примерно так: «Вас подозревают, но вы сами рассказывайте, что вы сделали». Итин рассказал, что в 2011 году — еще до того, как была зарегистрирована «Седьмая студия», — он стал директором Волковского театра в Ярославле и все эти годы все его время, рабочее и свободное, занимал театр. Как я потом уже сам узнал, мой клиент поднял этот театр из руин.

25 мая материалы были направлены в Пресненский районный суд для избрания меры пресечения — следователи просили арестовать его — с содержанием в СИЗО, о домашнем аресте речи не было. В суде в это же время рассматривался вопрос о мере пресечения Масляевой, но нас рассматривали отдельно.

Я попросил суд отложить заседание, чтобы ознакомиться с материалами, которые обосновывали необходимость ареста, — доказательства того, что Итин может скрыться от следствия. Но судья в отложении отказала. Мне предоставили 30 минут для того, чтобы изучить 150 листов, которые нужно было прочитать, проанализировать и высказать свое мнение.

Когда судья увидела, какие материалы предоставили следователи, у нее волосы стали шевелиться на голове. Я процитировал документы, которые, по мнению следствия, доказывали, что Итин скроется, — и судья поняла, что следствие ее просто обманывает. Я попросил не арестовывать Итина, если есть такая возможность.

— Что это были за документы?

— Например, там была аналитическая справка сотрудников оперативной службы, в которой они писали, что у Итина большой круг знакомых и он может воздействовать как на следственно-оперативную группу, так и на оперативных сотрудников.

Еще там был протокол допроса его дочери, это отдельная история. Я этот протокол тогда впервые увидел. Дочь продержали на допросе в течение около 12 часов и просто ломали ее. Заставляли дать показания на отца — пугали и так далее. Она в 2016 году, когда была налоговая проверка «Седьмой студии», оказывала помощь — и об этом рассказала. Ее показания тоже были среди протоколов.

— Что было в ее показаниях?

— Ее заставили дать показания на отца, я ограничусь этим. В итоге судья приняла единственно законное решение по моему клиенту — и отправила его под домашний арест.

— Почему единственно законное решение было принято именно по вашему клиенту? Адвокаты остальных участников дела говорят, что мера пресечения избыточно жестока.

— Потому что следствие не представило доказательств, подтверждающих необходимость заключения Итина под стражу, они просто плохо подготовились.

— По мнению Ксении Карпинской, адвоката находящегося в СИЗО Алексея Малобродского, по ее клиенту следствие также не предоставило нужных доказательств.

— Не знаю, затрудняюсь ответить. В нашем случае судья приняла единственно верное решение. До ареста Серебренникова было трое обвиняемых: Масляева, Итин, Малобродский. Об Итине говорили мало, он не давал показаний, воспользовался 51-й статьей Конституции. Мы надеялись, что следствие поймет, что все обвинения — глупость и мой клиент ничего не знает о работе «Седьмой студии». Но следователи в искаженном виде представили его показания Кириллу Серебренникову.

— Почему о том, что Итин якобы оговорил Серебренникова, вы и ваш клиент узнали только сейчас? Вы не общаетесь с адвокатом Серебренникова Дмитрием Харитоновым?

— 30 мая нас предупредили об уголовной ответственности за разглашение тайны следствия. Я считаю, что этим злоупотребляют: ведь мы не рассматриваем дело с участием несовершеннолетних или дело о гостайне. Но раз меня предупредили об уголовной ответственности, я преступать закон не буду. Поэтому общаться мы не могли. Встретиться с коллегой, обсудить показания наших клиентов — это подковерная игра.

— То есть если бы Итин — и вы вместе с ним — не увидели бы этот протокол допроса Кирилла Серебренникова, то Серебренников до сих пор бы думал, что ваш клиент его оговорил?

— Да, и до момента окончания следствия.

— Значит, адвокаты подсудимых, не общаясь, не могут вырабатывать общую позицию?

— Исходя из требований буквы закона — нет. Меня предупредили об уголовной ответственности за разглашение сведений, полученных в ходе следствия, и я не имею права кому-то рассказывать об этом. Образно говоря, нам закрыли рты и ведут следствие, делая вид, что у нас в процессе есть состязательность сторон.

Не приобщили бы они этот протокол допроса Серебренникова, мы бы об этом и не знали. Я был очень удивлен тогда. Это же все быстро произошло, я отснял документы, Итин стал их читать, и у него глаза на лоб лезут: «Я же такого не говорил!» — а там прямо цитата была. Для него это было откровение.

— Протокол допроса Серебренникова по недосмотру следователей попал к вам?

— Нет, не знаю.

— Объем якобы похищенных денег изменился за эти месяцы?

— Да, вначале он был меньше.

— Что на это повлияло?

— Мне и моему клиенту сложно об этом судить. Скажу только, что Юрию Константиновичу затруднительно говорить и описывать работу «Седьмой студии». За три года ее работы в Москве он был наездами. «Я готов рассказать, но не знаю, о чем говорить», — он это и на суде сказал. Также он сказал: «Я чувствую свою ответственность за то, что, коль скоро я был директором, надо было все контролировать».

— То есть генеральный директор ничего не контролировал?

— В этом и заключается его ошибка, которую он признает. У него не было такой возможности, он все время находился в Ярославле, занимался театром.

— Почему тогда он продолжал занимать эту должность в «Седьмой студии»?

— Так сложились обстоятельства, время назад уже не вернешь.

— На уставных документах его подпись?

— Эти сведения можно получить только из следствия, поэтому я не буду отвечать на этот вопрос. Я всегда говорил и говорю: если и было хищение, то Итин никакого отношения к этому не имеет, потому что он понятия не имел и не имеет, как вся эта кухня была устроена.

— Сознавшуюся в хищениях Нину Масляеву взял на работу Юрий Итин?

— Я не имею права это комментировать.

— Знал ли он о ее судимости?

— Опять-таки без комментариев. В своих показаниях он об этом говорил, но их к материалам еще не приобщали.

— На заседании 4 декабря адвокат Серебренникова Дмитрий Харитонов сказал, что Нина Масляева выписывала деньги себе и своим знакомым. Когда об этом узнал Юрий Итин?

— В суде и узнал.

— Когда он работал в «Седьмой студии», ему это было неизвестно?

— Он числился — так будем говорить. Я документов никаких не видел, о них я услышал от коллеги на суде. Мои коллеги обладают гораздо большим объемом информации: их клиенты все-таки стояли в основе организации, осуществляли работу.

— Довольно подробно о Нине Масляевой написала в своем письме Екатерина Воронова. Кто инициировал аудит в «Седьмой студии»? Знал ли Юрий Итин о проблемах в бухгалтерии?

— Я аудита не видел — так что без комментариев. Екатерина Воронова — участник всех этих действий, а Итин только номинально числился, поэтому многие вещи он узнает на следствии. И Воронова написала в своем письме, что Итин все свое время отдавал Театру имени Волкова.

— Аудит решили без его ведома проводить?

— Я же вам говорю, где он находился.

— До заседания 4 декабря была не совсем понятна роль Итина не только в «Седьмой студии», но и в деле. Он был задержан одновременно с Масляевой, помещен под домашний арест, с его стороны не было никаких заявлений, в процессе он выступает мало. Создавалось ощущение, что он оказался среди задержанных все-таки случайно. Даже адвокаты других сторон всегда говорили: «Малобродский, Серебренников и Воронова не виноваты», а его имя опускали. У вас было такое ощущение?

— Этой ситуацией как раз воспользовалось следствие. Коль скоро он был в тени, они и смогли проделать то, что проделали с Серебренниковым.

— Воспользовались или создали эту ситуацию?

— Думаю, что они воспользовались ей. Это стечение обстоятельств. Когда избирали меру пресечения, Итина хотели арестовать, но не получилось. Судья, хоть такое бывает редко, все поняла.

Есть же множество факторов: как подается информация со стороны следствия, защиты, как судья это воспримет. Судья тоже живой человек, если начинаешь ругаться с ней, она потом замыкается.

Вы, наверное, заметили — это моя была просьба: мы с Юрием Константиновичем в суде мало говорим. Я полагаю, что надо донести только необходимую информацию, повторяться бессмысленно. Поэтому мы готовимся с Итиным и выдаем ровно ту информацию, которая нужна, чтобы нас поняли.

— Можно ли предположить, что Юрия Константиновича намеренно решили отправить под домашний арест, чтобы поставить его в неоднозначное положение?

— Думаю, нет. Это заслуга команды защиты Юрия Константиновича: он и я — я нас не разделяю, — мы с ним вместе отрабатываем, садимся, разбираем. Как какое-то следственное мероприятие [должно быть], мы разбираем, оттачиваем нашу позицию, и в суде у нас это получается делать. Никакого тут нет подвоха.

— Можно ли сказать, что до заседания 4 декабря между защитой Юрия Итина и остальными участниками, кроме Масляевой, было некоторое напряжение, а после слов Итина о том, что он не оговаривал Серебренникова, оно пропало?

— Не замечал такого напряжения. Это, может быть, со стороны так кажется, когда обо всех говорят, а о нем нет, [потому что] о нем меньше пишут. Ничего такого я не замечал, не было такого.

— Знает ли Юрий Итин о документах, которые, по словам Екатерины Вороновой, были уничтожены?

— Еще раз повторюсь, он всецело был поглощен работой в Театре имени Волкова. Он не знает и не знал внутреннюю кухню — к сожалению. Если бы он знал, если бы контролировал, я вас уверяю, мы бы с вами сейчас не разговаривали, уголовного дела не было бы.

— И как проводились все эти выплаты — наличные и безналичные, он тоже не знал?

— Ну конечно. Это тоже без комментариев. Все, что он знал, он рассказал следствию, но я вас уверяю, вы там ничего нового не узнаете.

— Юрий Итин под домашним арестом живет один и не общается с женой и дочерью, верно?

— Им нельзя, они проходят по делу как свидетели.

— Какие еще трудности, связанные с домашним арестом, испытывает ваш клиент?

— Стало полегче, когда ему разрешили прогулки — все-таки два часа на свежем воздухе. У него гипертоническая болезнь второй стадии — летом, когда он еще не мог выходить, ему приходилось часто вызывать скорую. Давление зашкаливало от всех этих ситуаций — негодование, непонимание. Он же человек из совершенно другого мира.

Сейчас он хоть немножечко, но стал привыкать. А сначала постоянно спрашивал: «А когда? А как долго?» Ему казалось, что вот-вот все выяснится. Он все время спрашивал: «А как же там театр без меня?» Душой он там, в театре находился.

Юрий Константинович не предполагал, что может оказаться в такой ситуации. Стресс продолжается, и еще непонятно, сколько будет продолжаться. Но с учетом прогулок и общения — я часто с ним общаюсь — он как-то более или менее держится. Вариантов-то нет.