Единственный российский участник Венецианского кинофестиваля — фильм «Преступный человек» Дмитрия Мамулии Это нуар на грузинском языке

На Венецианском кинофестивале 4 сентября состоялась премьера фильма Дмитрия Мамулии «Преступный человек» — картину показали в программе «Горизонты». Российский кинематографист грузинского происхождения снял драму об убийстве спортсмена полностью на грузинском языке. Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает, почему молчаливый нуар Мамулии напоминает сразу и о Достоевском, и о Дэвиде Линче.

Название фильму дало когда-то сенсационное исследование итальянского медика и криминалиста Чезаре Ломброзо: он предполагал, что «преступный человек» отличается от нормального и эти отличия возможно определить и описать. Российский кинематографист грузинского происхождения, худрук Московской школы нового кино Дмитрий Мамулия в своей картине не то чтобы опровергает Ломброзо (он давно опровергнут), а напоминает, что с развитием цивилизации мы научились многому, но так и не проникли в основополагающую тайну: что заставляет человека, только что бывшего «нормальным», пойти на преступление. Социальных, психологических, даже экзистенциальных причин недостаточно для ответа на вопрос. Остается попробовать взломать его при помощи искусства. 

«Преступный человек» Мамулии — российско-грузинский фильм, хотя снят в Грузии и на грузинском языке. Моментально узнается уникальная фотогеничность живописных и вместе с тем суровых пейзажей и лиц Грузии. Однако тот метафизический и этический поиск, в который углублена картина, безусловно, имеет русские корни. Прежде всего речь о Достоевском, чье «Преступление и наказание» послужило одним из источников вдохновения для автора. Правда, ни студента-убийцы (тут убийц сразу несколько), ни противной старушки и ее невиновной сестры (жертвы в основном мужчины), ни даже Порфирия Петровича (хотя следователей и полиции хватает) вы здесь не обнаружите. 

Мамулия начинает исследование феномена убийства с неожиданной фигуры — не преступника и не жертвы, а случайного свидетеля. Мы знаем, кто убит: программы новостей сообщают, что молодой мужчина, которого отвезли в сельскую местность и пристрелили, известный спортсмен, голкипер национальной сборной Константин Геловани. Но мы до конца не узнаем, как зовут молодого человека, стоящего на обочине и наблюдающего за преступлением. Меж тем главным героем фильма оказывается именно он (Гиорги Петриашвили, охранник театрального института в Тбилиси, мужчина со странным, незабываемым лицом). Убийство незнакомца оставляет на нем след; он не сообщает в полицию, будто хочет сохранить этот опыт только для себя. Вместо этого начинает следить за поисками убийц, незамеченным заглядывает в окно другой свидетельницы, подглядывает за близкими убитого, приходит на похороны. Вся его жизнь меняется — его как будто заразили. И вот он уже сам покупает пистолет и придумывает, как и где его использовать. 

Населенный причудливыми молчаливыми персонажами постсоветский фронтир в «Преступном человеке» может напомнить о зрелых работах Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе или об их невольном последователе, турке Нури Бильге Джейлане. Моральный аспект интриги отсылает к «Постороннему» (Камю или Висконти, кому что больше нравится), «Короткому фильму об убийстве» Кшиштофа Кесьлевского, «Иррациональному человеку» Вуди Аллена. Фигура убитого заставляет вспомнить о вариации «Постороннего» — «Страхе вратаря перед пенальти» Вима Вендерса и Петера Хандке (а заодно напоминает о реальном убийстве колумбийца Андреса Эскобара). Сама же конструкция сюжета — поначалу кажется, что нитевидного, но на самом деле весьма отчетливого, проявляющегося постепенно, — неожиданно отсылает к «Шоссе в никуда» Дэвида Линча, образчику постмодернистского нуара. Бесспорно, «Преступный человек» тоже нуар, поэтому детективная составляющая в нем сугубо служебна. Слишком трудно разобраться в том, кто и в чем именно виноват, поэтому вопрос определения и наказания преступника с ходу объявляется несущественным. 

Можно сказать иначе: Мамулия превращает детектив в модель для сборки. Зритель волен наделить безымянных по большей части персонажей биографиями и придумать для них мотивы — точно так же, как наслаждаться эхом бесчисленных цитат и реминисценций. Тем не менее будничная мистика тщательно выстроенной — при деятельном участии двух блестящих операторов, Алишера Хамиходжаева и Антона Громова, — вселенной диктует свои правила и ограничивает свободу интерпретаций. Герой существует между двумя мирами — инфернальным заводом (где он, кажется, работает) и безлюдным пейзажем, одновременно идиллическим и зловещим. Между ними курсирует ладья Харона: кабинка канатной дороги, эдакий лифт на эшафот. Будто зависая между естественным и искусственным, природным и цивилизованным, герой выбирает лишь причины, по которым рано или поздно совершит предписанное заголовком преступление. Люди, животные и птицы вокруг него предсказывают единственный возможный исход. 

В этом таинственном фатализме есть свое романтическое очарование, памятное по «Другому небу», первой режиссерской работе Дмитрия Мамулии, снятой уже десять лет назад. Отрицая социальное и политическое измерение, избегая психологических объяснений и наблюдая чистые феномены — будь то инженер с пистолетом, стадо овец или дикая птица, — режиссер предлагает заглянуть в бездну, позволив ей заглянуть в тебя. Не новый, но неизменно увлекательный аттракцион.