«Мы указали: не можем оставаться в России, потому что боимся за свою жизнь» Сбежавшая в США гей-пара рассказывает продолжение своей истории — о переезде, сыновьях в американской школе и планах на будущее

В середине июля Следственный комитет возбудил уголовное дело против сотрудников соцзащиты, которые «допустили» воспитание московской однополой парой двух усыновленных мальчиков. Родители, Андрей Ваганов и Евгений Ерофеев, вместе с детьми бежали из России после серии обысков — как у них самих, так и у их родственников. В августе корреспондент отдела расследований «Медузы» Иван Голунов взял у пары большое интервью о том, как появилось это дело и какое отношение к нему имело руководство Следственного комитета и детская клиника Леонида Рошаля. По их словам, именно действия врачей стали первопричиной уголовного преследования. В сентябре стало известно, что семья запросила политическое убежище в Соединенных Штатах и теперь живет в Сиэтле. После этого Иван Голунов снова поговорил с Андреем Вагановым и Евгением Ерофеевым, попросив их рассказать, как они оказались в США, как себя чувствуют дети и что сейчас происходит с их делом в России. Вот их рассказ.

Про уголовное дело

Мы знаем, что уголовное дело в отношении сотрудников опеки продолжается. Дети по-прежнему проходят по этому делу потерпевшими. У нас самих никакого статуса в деле так и не появилось. Мы случайно узнали, что в Следственном комитете сменился следователь по делу — его зовут Дмитрий Пахомов, но он ни разу не выходил на связь с нами. Была допрошена няня детей — у нее спрашивали, проявляли ли мы чувства при детях и тому подобное.

Наши адвокаты долгое время не могли связаться со Следственным комитетом, чтобы получить бумагу, что наша опечатанная после обыска квартира не является вещдоком по делу и мы имеем право в нее войти. На сами обыски подали жалобы наши адвокаты, и скоро их будут рассматривать в суде.

Когда 1 сентября дети не пришли в школу в Москве, нам позвонили из школы и сказали, что если они не будут учиться, то нужно написать заявление об их отчислении. Мы отправили это заявление: не скрывая, указали, что теперь живем в США, что дети пошли в такую-то местную школу, а наш адрес такой-то. Вскоре после того, как мы отправили это заявление, на электронную почту пришло отсканированное письмо из Люблинского отдела прокуратуры — с подписью районного прокурора. В нем просят дать разъяснения, где дети и почему они не ходят в школу. На это письмо мы не ответили. По телефону или мессенджерам следователи с нами не связывались.

Про переезд в США

После того как мы решили покинуть страну, друзья на машине отвезли нас из России в Минск. Дальше на поезде мы поехали в Киев, где почувствовали себя в относительной безопасности. Мы очень благодарны друзьям из Украины, которые сделали приглашение посетить страну. Потом был перелет Киев — Нью-Йорк. В Нью-Йорке мы провели несколько дней, встретились с друзьями и полетели в калифорнийский Сакраменто, где тоже живут наши друзья: Рахима Мамедова и Марина Степанова вместе с сыном Марины, Ваней. Они переехали в США три с половиной года назад из-за притеснений за сексуальную ориентацию, а у Рахимы — еще и по национальному признаку. На Марину даже нападали в Москве — и в ответ ноль реакции со стороны правоохранительных органов. Друзья решили, что пора спасаться. В Москве они жили в соседнем районе, и наши дети часто общались.

В Сакраменто Ваня сводил их в свою школу, показал, как выглядят классы, как идут занятия, что с домашними заданиями, сложный ли там английский. Возникло ощущение, что детям стало полегче: они поняли, что в американской школе все не так плохо. Школа поразила их тем, что на самом деле это не одна школа, а три: с первого по пятый класс все дети учатся в начальной школе — elementary school. Потом они буквально физически переходят в другую: начинается средняя школа — middle school. Это обычно шестой-восьмой класс. И затем, с девятого по двенадцатый, школа для старшеклассников — high school. Все это похоже на кампусы университета.

Мы были в Калифорнии, когда вышло наше интервью на «Медузе». Здесь же мы осознали, что точно останемся в США. Это случилось после заявления Виталия Милонова, что нас надо изловить, объявить в международный розыск и так далее. Понятно, что Милонов достаточно эксцентричный человек, но он все-таки депутат Государственной Думы. И если представитель Госдумы обратится в прокуратуру или Следственный комитет с запросом, то ему должны что-то ответить. Поэтому пришло осознание, что все, это финальная точка — мы уже не вернемся.

Мы встретились в Сан-Франциско с правозащитной организацией East Bay Sanctuary Covenant. Они бесплатно защищают нас на территории США и помогают оформить заявление на политическое убежище. Русскоговорящий куратор записала всю нашу историю, они подготовили все документы, и мы отправили их в иммиграционный офис. Документы включали запросы российских следователей в опеку, что наших детей необходимо изъять, историю с обысками, заключение российской экспертизы, что никакого сексуального надругательства над ребенком не было, и так далее. Мы указали: не можем оставаться в России, потому что просто боимся за свою жизнь. И 9 сентября мы получили письмо, у нас новый иммиграционный статус в США, он называется «Ожидающий рассмотрения заявления на политическое убежище».

Самое интересное, что официальный статус здесь никого не интересует. Мы приходим в школу и говорим: «Я отец таких-то детей, а я второй отец». И все, нет вопросов. У нас не спрашивают ни свидетельство о браке, ни свидетельство о рождении детей. Потом мы приходим в банк, и нам открывают совместный счет, к которому имеют полноценный доступ два человека. Не нужно ничего подтверждать — здесь презумпция доверия. Конечно, ты часто можешь увидеть на документах надписи, что несешь ответственность за обман, дачу ложных сведений и так далее. И вероятно, эта ответственность достаточно серьезная. Но все равно — эта система поражает после Москвы, где при походе в поликлинику у тебя с собой должен быть паспорт, свидетельство о рождении ребенка, свидетельство на ребенка и еще что-то. И ты везде их показываешь. Здесь ты назвал имя ребенка и дату рождения. Они сверили по базе — и все, идите к врачу.

Про Сиэтл

Сиэтл и штат Вашингтон мы выбрали по многим причинам. Во-первых, очень демократический штат — наверное, это центр свободы даже внутри США. Когда в местной школе мы спросили, какую форму нужно носить детям, нам просто ответили, что формы нет. Мы показываем на детей — они были в шортах и в майке — а так можно прийти в школу? Нам отвечают: «Да, конечно, вы же в штате Вашингтон».

Мы изучали экономику штата, как растет в нем цена недвижимости — это взаимосвязанные вещи. Посмотрели размер налогов: здесь, например, отсутствует региональный подоходный налог, есть только федеральный. Посмотрели климат: летом здесь до +25, а зимы как таковой нет — средняя температура два-три градуса тепла.

Когда мы остановили свой выбор на Сиэтле, самым важным для нас стало попасть в хорошую школу: у нас было ощущение, что сложности с адаптацией в Москве у Юры были во многом из-за его окружения. У американских школ есть открытые рейтинги — можно посмотреть средний балл по английскому, средний балл по математике, увидеть отзывы родителей, даже расовый состав. Мы нашли такую школу, и уже после этого начали присматривать апартаменты, которые сможем позволить себе снять именно в этом школьном округе.

Вообще в США огромное количество открытой информации и статистики. Даже когда ты смотришь, сколько стоит конкретный дом, то видишь всю статистику по этому дому: как он был построен в 1981 году, как он потом дорожал и за какие деньги его покупали вплоть до 2019 года.

Про детей

Из 1100 человек в нашей школе русскоговорящих школьников всего шесть. Двое из них — это наши дети, они пошли в шестой и седьмой класс. На самом деле они должны были пойти в седьмой и восьмой соответственно, но мы решили, что было бы неплохо снизить цифру на один год — для адаптации, в том числе языковой. И школа поддержала это решение.

В первый же день, когда у младшего сына Юры закончился последний урок — это была физкультура, — мы встретились с учителем. Он говорит: «Все окей, я открыл iPad, Google Translate, вбиваю текст, ребенок меня понимает, все у нас получается круто». Мы были поражены, как быстро он нашел подход к ученику, который не говорит по-английски и просто не понимает, чего от него хочет другой человек.

Еще там есть предмет под названием English as a Second Language — то есть английский как второй язык. В России это был бы, наверное, русский для иностранцев. Дети учат его в специально отведенное время и при этом посещают остальные классы с другими учениками. В США очень простой принцип: все дети учатся в одной школе. Например, если у ребенка ДЦП, то для него нет никаких отдельных школ. Каждая школа должна обеспечить обучение всех студентов, которые будут ее посещать. Поэтому они часто готовят под отдельного ученика индивидуальную программу. Нас порадовало и удивило, что Юре сразу же предложили такую программу, когда мы рассказали его историю. Они надеются, что к ноябрю эту программу нам утвердят.

С Юрой вообще было проще — он очень активный экстраверт. В первый же день он выучил фразу «давай дружить» и всем ее говорил. Старший сын Денис пока скорее наблюдает за ситуацией. Он говорит, что когда в московской школе, например, дети дрались и могли тебя задеть, то учитель начинал кричать на всех. А здесь, если ребенок пробежал мимо и просто тебя задел, он останавливается и говорит что-то вроде «sorry, itʼs ok, everythingʼs ok». А все учителя, даже если они ничего не знают по-русски, садятся с ребенком и что-то ему объясняют через Google Translate. Денис говорит: «Я чувствую себя в безопасности, и мне очень спокойно». Он все время смеется, у него изменилось лицо, он с удовольствием делает домашнюю работу — даже учитывая, что она на английском. В школе огромными буквами написано: «Мы оцениваем не результат, мы оцениваем попытки». Если ты попробовал — уже отлично. Это принцип образования. И Юра, к примеру, может получить по физкультуре пять просто за поведение, потому что двадцать минут не доставал учителя.

Дети возвращаются из школы радостные. При этом мы в постоянном контакте со школой. Допустим, Юра у нас хулиган, и если что-то происходит, нам на имейл тут же поступает комментарий от школы: «Обратите на это внимание». Если ребенок вовремя не пришел на урок, тебе тоже приходит имейл. К вечеру ты уже знаешь все, что нужно знать родителям о том, что происходило в школе. Само обучение в основном происходит в айпаде — там хранятся электронные версии учебников, и каждому ученику школа выдает его бесплатно. Бумажные книги хранятся в школе, дети занимаются с ними на уроках.

Еще нас удивил формат родительского собрания. Каждый учитель в течение 10-15 минут представляет свое видение предмета, который он ведет, обязательно рассказывает о себе, о своих путешествиях, о семье, когда вышла замуж или женился, сколько детей, где дети сейчас, как давно в этой школе работает и так далее. Мы даже сидели там, где сидит Юра. Вот его кабинет, это его место, здесь он занимается. 

Учитель английского языка как-то попросила каждого ученика написать послание своим родителям. Мы получили послание от Юры, естественно, на русском: «Любимый папа и Женя. Я вас очень сильно люблю. Я разговариваю с друзьями, я учусь, тренируюсь на кларнете. У меня много хороших друзей, меня не бьют, не задирают. Можете за меня не беспокоится, я в надежном месте. Учителя мне очень много помогают учиться, я им очень благодарен. От Юры папе и Жене. Я вас люблю очень».

Про будущее

Недавно мы сдали отпечатки пальцев и фотографии — нас проверит ФБР. Дальше будет примерно трехчасовое интервью с иммиграционным офицером в Сан-Франциско — мы ожидаем, что оно пройдет до конца года. Мы должны будем рассказать всю нашу историю от начала до конца. После этого иммиграционный офицер примет решение, готовы нам предоставить политическое убежище или нет. Если ответ будет положительным, мы получим номер социального страхования и так называемое work authorization — разрешение на работу в США. При Трампе такие заявления рассматриваются быстро: если раньше люди ждали годами, то сейчас на собеседование вызывают достаточно оперативно, чтобы быстро тебя одобрить или, наоборот, быстро отказать и экстрадировать из страны. Но это связано с изменением иммиграционной политики в США в целом, а не с ЛГБТ.

Мы пошли в колледж учить английский. Здесь это бесплатно или практически бесплатно — двадцать пять долларов за семестр обучения. Иногда мы сравниваем себя с условными мигрантами из Средней Азии, которые приезжают в Россию. Но здесь тебя стараются интегрировать как можно быстрее: есть огромное количество мест, где ты можешь бесплатно учить язык — начиная с колледжей и заканчивая церквями и библиотеками. Даже если ты нелегальный мигрант, никто не спросит у тебя документы. Учи язык, интегрируйся. Доказать твой официальный статус может потребовать только миграционная полиция.

Такие же бесплатные курсы есть на тему «Как найти работу». Они состоят из этапов: например, как подготовить резюме, где искать работу, что от вас потребует работодатель, как платить налоги, когда начнете работать, и так далее. Причем отдельные департаменты при колледжах, которые занимаются трудоустройством своих студентов, тоже помогают любым желающим. До одобрения нашего обращения мы работать не можем, но потом тоже будем через это проходить.

У Юры тоже появилась цель. Он хочет вырасти, вернуться в Россию, стать президентом и отменить все законы, которые заставили нас сбежать. А еще найти того доктора в клинике Рошаля, с заявления которого началась эта история. Он действительно до сих пор не понимает причину его поступка.

Уже оказавшись здесь, мы узнали, что мы не одни такие — те, кто сбежал из-за подобных поступков врачей. Таких историй несколько. Поэтому хочется отдельно напомнить всем врачам, которые прочитают эту статью, что их задача — лечить людей, спасать их в сложных ситуациях. Но только не возводить на уровень закона их личное мнение, что двум мужчинам не позволено воспитывать детей.