Воин-волк из твиттера The New York Times рассказала о человеке, который начал задирать США в соцсетях — и научил китайскую дипломатию агрессии
Еще недавно практически никому не известный 48-летний дипломат Чжао Лицзянь за пару лет кардинально изменил голос, которым Китай разговаривает с миром. Пока его коллеги по МИД штамповали сдержанные заявления, он нападал на критиков страны в твиттере. В китайских соцсетях и СМИ его прозвали «воином-волком» по названию одноименного националистического боевика, а его агрессивный стиль оказался идеальным дополнением к смене внешней политики руководства страны на более жесткий. Постепенно за Чжао начал повторять и практически весь дипломатический корпус. О том, как Чжао Лицзяню удалось создать новый голос Китая, пишет The New York Times. Мы пересказываем этот материал с сокращениями.
Утром 30 ноября 2020 года премьер-министр Австралии Скотт Моррисон работал в своей резиденции, когда помощник сообщил ему о твите официального представителя МИД КНР Чжао Лицзяня. Моррисон только что вышел с двухнедельного карантина после рабочей поездки в Японию. Этим утром он собирался созвониться с экспортерами австралийского вина по поводу двукратного увеличения китайских ввозных пошлин, только что вступивших в силу. Это была лишь одна из целого ряда карательных экономических мер Пекина против Австралии.
Твит Чжао демонстрировал другой вид агрессии. «Шокирован убийством афганских мирных жителей и пленных австралийскими солдатами. Мы решительно осуждаем подобные действия и призываем привлекать за них к ответственности», — говорилось в посте. Публикацию сопровождала карикатура, на которой австралийский солдат готовится перерезать горло афганскому мальчику, чья голова обернута флагом Австралии. «Не бойся, мы пришли, чтобы принести мир!» — гласила надпись на картинке. Когда этот твит появился в соцсети, в зале заседаний австралийского парламента раздался коллективный вздох изумления.
За несколько дней до этого вооруженные силы Австралии отчитались о результатах четырехлетнего расследования военных преступлений, совершенных австралийскими солдатами в Афганистане. Согласно выводам расследования, 25 военнослужащих были причастны к внесудебным казням 39 мирных жителей и пленных афганцев, причем большинство убийств произошло в 2012 году. Отчет вызвал широкий общественный резонанс в Австралии и несколько недель обсуждался в СМИ. Твит дипломата из Китая, в саркастическом тоне обыгрывающий болезненную для австралийского общества тему, многие сочли немыслимо оскорбительным. Он затмил расследование о военных преступлениях в заголовках, стал главной новостью в Австралии и вызвал шквал общественного возмущения.
Меньше, чем через два часа после поста Чжао Моррисон выступил с обращением по телевидению из своей резиденции. Он осудил «по-настоящему отвратительный» твит и потребовал извинений от Китая. «Китайскому правительству определенно должно быть стыдно за этот пост. Это принижает их в глазах всего мира», — сказал премьер. При этом чиновник добавил, что Австралия готова к диалогу с Китаем, а сам он надеется, что случившееся может привести к перезагрузке отношений между странами. Это высказывание стало косвенным признанием неприятного положения Австралии и того, как тесно воинственная дипломатическая риторика Китая связана с сильным экономическим и политическим давлением.
К тому моменту, как Чжао опубликовал твит, Австралия уже находилась под санкциями Китая. Стране угрожали новые ограничения, а у правительства было мало пространства для маневра: на китайский рынок приходится 36 процентов всего австралийского экспорта. Предположительно пошлины на товары из Австралии были связаны с активными попытками правительства Канберры ограничить китайское влияние, включая отстранения компании Huawei от строительства национальной 5G-инфраструктуры, принятие законов против иностранного вмешательства, а также призывы к независимому расследованию происхождения коронавируса.
Было бы заманчиво отмахнуться от твита Чжао как от одноразовой провокации, а от него самого как от незначительного игрока этой геополитической драмы, но в действительности его влияние огромно. Несмотря на то, что еще два года назад о дипломате почти никто не знал, в короткий срок Чжао удалось полностью преобразить стиль общения Китая со своими союзниками и противниками. Его невоздержанность в онлайн-баталиях взял на вооружение весь китайский дипломатический корпус, заменив ей высокопарную смесь обтекаемого дипломатического языка и замысловатого жаргона компартии, которыми обычно пишутся официальные коммюнике.
Поначалу Чжао был чуть ли не единственным китайским дипломатом в твиттере, который его немногочисленные коллеги, зарегистрированные в этой соцсети, использовали разве что для публикации однотипной казенщины про «взаимовыгодное сотрудничество» и «общее будущее для всего человечества». Чжао чуть ли не упивался своим хамством: критику в адрес Китая он называл «грязной ложью», а иностранных чиновников, с которыми не был согласен, — «людьми без души и гражданства».
Чжао появился в нужное время. Пока лидер Китая Си Цзиньпин продвигал все более жесткую и уверенную внешнюю политику, его дипломат вносил долю хаоса в тон китайской дипломатии. Как оказалось, этот хаос идеально дополнял концепцию председателя КНР.
В марте 2018 года в Конституцию КНР включили «Мысли Си Цзиньпина» — своеобразную сумму достижений китайского лидера начиная с 2013 года, когда он пришел к власти, и его планов на будущее. Си консолидировал власть вокруг своей фигуры, провел всеобъемлющую кампанию по искоренению коррупции и устранению потенциальных конкурентов, а также ужесточил контроль коммунистической партии на всех уровнях общества, чтобы упрочить ее главенство.
Влияние Си на внешнюю политику Китая было столь же заметным. Во время своего первого срока он удвоил бюджет МИД страны, создал новые учреждения и координационные органы для централизации и плавного воплощения дипломатических инициатив. На сегодняшний день Си Цзиньпин уже произнес больше речей по вопросам иностранных дел, чем любой другой генеральный секретарь Коммунистической партии в истории. «Мысли Си Цзиньпина о дипломатии» — идея о том, что у международной системы должны быть «китайские характеристики», а самой стране предназначена ведущая роль в мировой политике — стала руководящей дипломатической доктриной в Китае.
Видение внешней политики Си неразрывно связано с ощущением его собственной роли в модернизации Китая. «Он хочет оставить свое имя в истории и сравнивает себя с Мао и Дэном. Он считает, что Мао сделал Китай свободным, а Дэн — богатым. Что может сделать он? Ему осталась последняя опция — сделать страну сильной», — рассуждает Юнь Сунь, глава китайской программы в американском Центре Стимсона. Для Си и остальной части партийной верхушки понятие силы выходит за рамки традиционной жесткой власти и включает доминирование в информационном пространстве для «распространения голоса Китая», концепции партии, называемой «дискурсивной силой».
Вслед за финансовым кризисом 2008 года начались серьезные попытки по формированию и контролю дискурса Китая. Преисполненная уверенности в превосходстве китайской модели партия объявила о новых крупных инвестициях в увеличение глобального присутствия государственных медиа, включая запуск англоязычной версии партийного националистического таблоида Global Times в апреле 2009-го. При Си фокус на дискурсивной силе только увеличился и привел к стремительному увеличению присутствия государственных СМИ типа агентства «Синьхуа» в мировых соцсетях. По одной из оценок, Китай ежегодно тратит до 10 миллиардов долларов на продвижение своих точек зрения в мировом информационном пространстве. И резкий рост финансирования сопровождался изменением риторики в сторону большей воинственности. Хотя в целом она не является совсем новым изобретением и давно присутствовала в речах китайских официальных лиц, курс на усиление этой агрессивности стал отступлением от давно устоявшихся норм в уклончивой дипломатии Китая.
Иногда эта уклончивость была преднамеренной. На исходе Холодной войны Китай столкнулся с беспрецедентно негативной реакцией международного сообщества на подавление восстания на площади Тяньаньмэнь. Увидев в этом опасность для своих планов по модернизации, тогдашний лидер Китая Дэн Сяопин выдвинул руководящий принцип внешней политики страны: «Невозмутимо наблюдать, укреплять свои позиции, сохранять хладнокровие, скрывать свои возможности и ждать своего часа, оставаться в тени и никогда не претендовать на лидерство публично». В конечном счете его максима свелась к «таиться и выжидать».
Эта стратегия начала рушиться в первой декаде XXI века во многом благодаря двум глобальным потрясениям, спровоцированным США. Первым была война в Ираке, которая показала китайским лидерам пугающую и неожиданную сторону американской военной мощи. Однако реальным поворотным моментом стал мировой финансовый кризис в 2008-м. Если война в Ираке ударила по моральному лидерству Штатов, то кризис — по самим основам авторитета страны.
В 2010 году на встрече глав МИД стран АСЕАН в Ханое мир впервые ощутил произошедшие изменения. Когда США поддержали озабоченность блока свободой судоходства в Южно-Китайском море и заявили, что этот вопрос отвечает «национальным интересам» страны, тогдашний глава МИД КНР Ян Цзечи резко покинул совещание. Спустя час он вернулся и произнес длинную обличительную речь, в которой высмеял Вьетнам как организатора форума, а также сказал, глядя прямо на министра иностранных дел Сингапура: «Китай — большая страна, а другие страны маленькие, и это просто факт».
В 2013 году с приходом к власти Си растущую трещину в отношениях Китая и США стало все труднее игнорировать. В областях, где Штаты привыкли к сотрудничеству или согласию КНР, они обнаружили уже непримиримую, хотя еще не откровенно враждебную демонстрацию силы. Не хватало только соответствующей риторики.
Чжао Лицзянь пришел в МИД КНР в 1996 году и быстро поднялся по служебной лестнице, начав с Департамента по делам Азии в Пекине. В 2009-м, сразу после избрания Барака Обамы президентом США, Чжао стал первым секретарем в политическом отделе посольства Китая в Вашингтоне — весьма выгодное назначение для дипломата, только начинавшего свою карьеру.
В Вашингтоне за китайскими дипломатами закрепилась репутация профессионалов, хорошо подготовленных и скрытных. Большинство из них жили в одних и тех же многоэтажках или домах, предоставленных посольством, проводили свое свободное время только в обществе представителей местной китайской диаспоры и ели в основном в китайских ресторанах.
Само посольство Китая резко отличалось от других восточно-азиатских делегаций. Пока представительства Тайваня или Японии устраивали званые ужины и вечеринки с сотнями участников, в резиденцию Китая иностранцы почти никогда не приглашались, а сами дипломаты участвовали только в официальных мероприятиях. В профессиональной сфере преобладало то же сдержанное отношение. На встречи с иностранными коллегами китайские дипломаты практически всегда приходили парами, предположительно чтобы следить друг за другом и сообщать обо всем подозрительном. Любые попытки завести дружбу с иностранцами не приветствовались.
Несмотря на должность первого секретаря, Чжао тогда не принимал почти никакого участия в общественной деятельности. По словам одного из бывших сотрудников Совета национальной безопасности США, он посещал встречи в качестве «стандартного протоколиста, носил портфель за послом и ничего не говорил». Другие американские внешнеполитические специалисты, которые контактировали с Чжао в этот период его карьеры, вспоминают его как молодого дипломата, курировавшего внутренние дела посольства вроде подготовки докладов и отчетов начальству. Но когда Чжао работал с теми, кто не входил в дипломатические круги, то производил неизгладимое впечатление на собеседников. Предприниматель, сотрудничавший с дипломатом по ряду проектов, вспоминает его как «чрезвычайно придирчивого, заносчивого, недружелюбного и попросту злобного» человека. Когда администратор не оправдал ожиданий Чжао в одном из проектов, ему пришлось выслушать критическую тираду в свой адрес, во время которой дипломат перечислил все, что его разочаровало. «Он просто не очень приятный человек, и точка», — заключил администратор. Даже некоторые коллеги Чжао считали его раздражительным и претенциозным националистом.
Когда Чжао вернулся в Пекин после четырех лет в США, сдвиг в настроении и направлении двусторонних отношений был очевиден: администрация Обамы объявила о «развороте» в Азию; Си Цзиньпин стал председателем Коммунистической партии; отношения между странами стали ухудшаться. Если Чжао и сделал выводы из своего пребывания в Вашингтоне, то они, вероятно, были теми же, что и у других людей в обеих столицах: Китай пришел, и эпоха концепции «таиться и выжидать» закончилась.
Но, возможно, самое важное последствие пребывания Чжао в США поначалу осталось незамеченным — в мае 2010 года он завел аккаунт в твиттере. В течение последующих пяти лет дипломат не написал почти ничего, кроме двух безобидных постов. Но как только его отправили в пакистанскую командировку, он принялся строчить твит за твитом. У него были основания полагать, что прямолинейного китайского дипломата хорошо примут внутри страны, которая как нельзя лучше подходила для агрессивной китайской дипломатии.
Пакистан был одной из некоммунистических стран, поддержавших Китай по вопросу Тайваня и сделавших ставку на усиление КНР раньше других региональных игроков. В Китае называют Пакистан «железным братом» и «старым другом», а для китайских дипломатов страна стала вторым домом.
Чжао прибыл в Исламабад в момент перемен и неопределенности. Первый проект в рамках Китайско-пакистанского экономического коридора (КПЭК) только стартовал. Посредством КПЭК, запущенном в 2013 году, Китай выделил порядка 46 миллиардов долларов инвестиций в энергетику и инфраструктуру, что составило примерно 20 процентов ВВП Пакистана. Это партнерство стало краеугольным камнем внешнеполитического проекта Си Цзиньпина «Один пояс и один путь», с помощью которого Китай создает инфраструктуру по всей Азии и за ее пределами, чтобы укрепить свои позиции как центра международной торговли. Пакистанское правительство объявляло о новой порции китайских инвестиций чуть ли не каждую неделю, однако официального представителя у проекта КПЭК не было, а посольство КНР в основном отмалчивалось.
В то же самое время США, после 15 лет вливания денег, ресурсов и внимания в Пакистан, разочарованные мизерными результатами, сокращали свое присутствие в стране. Сотрудники посольства США, когда-то очень активные в местных СМИ и соцсетях, стали исчезать из медиаполя. Эту пустоту, как с помощью своего твиттера, так в строчках более сдержанных официальных сообщений, заполнил Чжао, ставший единственным голосом КПЭК.
Если китайский дипломат и испытывал какое-то волнение по поводу своей первой публичной должности — что считается большим скачком в карьере, особенно в китайской системе — он этого не показывал. Чжао часто видели ужинающим с видными политиками, журналистами и бизнесменами, а также путешествующим по стране, что было редкостью для дипломатов в пакистанской командировке.
В Исламабаде Чжао заработал репутацию трудолюбивого и отзывчивого человека. Когда возникла проблема, например, с визами для пакистанских студентов, собирающихся учиться в Китае, он позаботился о том, чтобы она была решена немедленно. Ни один нюанс не был слишком мелким для него, особенно когда это касалось КПЭК. «Мы сами с трудом можем назвать наши населенные пункты, через которые проходят дороги и автомагистрали, но он мог навскидку вспомнить названия городов и проектов, которые в них реализуются», — рассказал исполнительный директор Центра исследований и и безопасности в Исламабаде Имтиаз Гюл. Тот факт, что Чжао олицетворял в себе десятки миллиардов долларов китайских инвестиций, лишь укреплял его репутацию и популярность.
На каждом шагу Чжао извлекал выгоду из американской неудачи в Пакистане и уроков, которые США оставили для следующей потенциальной сверхдержавы. Несмотря на все ресурсы, вложенные США в инфраструктуру и безопасность страны, американскому посольству так и не удалось добиться ответной благосклонности от Пакистана. Попытки продвижения позитивной повестки были затруднены из-за неспособности пробиться на шумную пакистанскую медиасцену. США потратили огромные деньги на «медийку», но не сработало ничего. В свою очередь, китайский дипломат завоевал поддержку, в частности, тем, что неоднократно заострял внимание на жертвах борьбы с терроризмом в Пакистане — а в этом вопросе, по мнению многих пакистанцев, США так и не проявили должного понимания.
С самого начала присутствия Чжао в Пакистане его твиттер был частью его дипломатического образа. Но, как только он почувствовал себя более свободно, интенсивность его твитов и особенно их тон стали резко меняться. В начале июля 2016 года он запостил несколько провокационных твитов. Первым была карикатура на президента Обаму в образе Клепальщицы Роузи, наложенной на здание Капитолия. «От „У меня есть мечта“ до „У меня есть дрон“», — подписал он. На следующий день он опубликовал еще одну карикатуру, на которой изображен удар американской ракеты по могиле с надписью «Мирные переговоры по Афганистану». Пост был подписан: «Министр внутренних дел Нисар: США задронили мирные переговоры в Афганистане».
Дипломат начал постоянно твитить, и почти все посты были на английском языке и касались КПЭК. Как раз в это время эта инициатива оказалась под пристальным вниманием пакистанских журналистов и международных наблюдателей, которые начали задавать неудобные вопросы об условиях соглашения, стоимости проектов и их последствиях для окружающей среды. Хотя большинство постов Чжао были ретвитами других пользователей, он отвечал на все сообщения и критику в свой адрес. Тех, кто выражал скепсис по поводу КПЭК, он клеймил «посмешищем дня», а обычные пакистанцы со своими вопросами об электростанциях, сроках строительства и особых экономических зонах удостаивались подробных личных ответов от дипломата, иногда с хэштегом #AskLijianZhao («СпросиЧжаоЛицзяня»).
Сам Чжао признавался, что то, чем он занимается, было довольно необычным делом, особенно по стандартам китайского дипкорпуса. «Люди смотрели на меня будто я панда или инопланетянин с Марса», — говорил он в интервью BuzzFeed в 2019 году. Но это сработало: пока троллинг скептиков и противников привлекал к Чжао все больше внимания, он укреплял свою репутацию опытного публичного политика, который умеет завоевывать друзей и поклонников. То, что он публиковал у себя в твиттере, не являлось пропагандой: это были просто базовые подробности о КПЭК. Но в среде, которая полнилась слухами и жаждала фактов, это уже было революционным подходом.
Особенно предприимчив был Чжао в «окучивании» своей аудитории. На какое-то время он добавил к своему имени в профиле «Мухаммед», что многие пакистанцы (в подавляющем большинстве своем мусульмане) восприняли как намек на то, что китайский дипломат — мусульманин. Он также подписался на множество аккаунтов обычных пользователей, которые разделяли националистические взгляды или выступали за вооружение Пакистана и были естественной группой поддержки КПЭК. Хотя он иногда продвигал Китай, чаще посты Чжао касались Пакистана. Даже его задиристый тон часто был реакцией, соответствующей настроению в местных соцсетях. «Попросту говоря, он был популистом. Он усердно поддерживал такую репутацию», — рассказывает экс-колумнист крупнейшей пакистанской газеты Dawn Сирил Алмейда.
У китайского дипломата появились поклонники и дома, в китайских соцсетях, где богатеющее и более националистически настроенное население с нетерпением ждало «бойцов», способных оформить растущую силу их страны в мощное глобальное присутствие.
Когда Чжао Лицзянь прибыл в Пакистан, Дональду Трампу оставалось еще несколько месяцев до победы на праймериз в Нью-Гэмпшире. Взлет Трампа весной 2016-го и его победа на ноябрьских выборах президента США дали понять, что старых правил больше нет. «Неслучайно, что эпоха Чжао практически совпала с эпохой Трампа. Это сделало возможным и приемлемым многое — ведь Китай часто зеркально копирует у себя многие американские практики. Никто в китайской системе не попытался бы сделать ничего подобного в соцсетях до Трампа», — считает старший специалист азиатской программы Германского фонда Маршалла Эндрю Смолл.
В Пакистане присутствие Чжао в соцсетях становилось все более агрессивным. Его популярность стремительно росла: к ноябрю 2017 года у его аккаунта было уже больше 200 тысяч подписчиков. Эндрю Смолл вспоминает, как он расспрашивал Чжао о его необычном поведении в твиттере и популярности, которую ему удалось завоевать. «Он был явно польщен тем, что „взлетел“ как феномен. Также было ясно, что все это делалось намеренно, одобрено на самом верху и будет продолжаться», — рассказал Смолл. Чжао был дискурсивной силой в действии.
Идея «национального возрождения» всегда была центральной в современной истории Китая, как минимум с начала XX века. Однако при Си эта идея стала несущей конструкцией китайской политики, кульминацией всех попыток страны и партии вернуть Китаю былое величие. По словам Си, так называемое «столетие унижения», которое началось с Первой опиумной войны в 1839 и закончилось победой Коммунистической партии и провозглашением КНР в 1949 году, было постыдным отклонением с верного пути, причиной которому стали злонамеренные иностранцы и непростительная китайская слабость. Поэтому цель возрождения нации требует от Китая быть сильным и непреклонным, оберегать страну от внешних угроз, которые стремятся сохранить ее слабой, послушной и расколотой.
Первый фильм из серии«Воин-волк», вышедший в 2015 году, стал воплощением этой смеси тревоги и амбиций. В центре сюжета — рэмбоподобный герой по имени Лен Фен и его товарищи, которые охраняют южные рубежи Китая от наемников во главе с американцем, бывшим «морским котиком». В прокате картина собрала 80 миллионов долларов, а вышедшая через два года вторая часть оказалась не только куда более успешной, но и запечатлела изменения в самосознании китайцев так, как это пока не удавалось никому.
В сиквеле «Воина-волка» Китай изображается как супердержава нового типа. Лена отправили в неназванную африканскую страну, где другой американец, наемник по кличке Большой Папочка, состоит на службе у местного диктатора. В итоге злодей нападает на своего нанимателя, потому что тот потребовал прекратить убивать мирных китайцев в своей стране. Во время финальной схватки Большой Папочка подтягивает главного героя к себе и говорит: «Такие люди, как ты, всегда будут ниже таких, как я. Привыкай к этому. Привыкай (ругательство) к этому». Но Лен, конечно же, возьмет реванш и зарежет американца. «Это (ругательство) теперь достояние истории», — провозглашает он, нанося смертельный удар.
Неудивительно, что фильмы, где восходящий Китай противопоставляется деградирующей и коррумпированной Американской империи, подарили название новой породе дипломатов, которых Си призвал бороться во имя возрождения нации. Недостатка в битвах, которые нужно выиграть нет: от утверждения контроля над Тайванем и Гонконгом до доминирования в Южно-китайском море и разрушения возглавляемой США системы альянсов в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Эти цели объединяет общая тема: защита территориальной целостности Китая и возвращение страны во главу угла международной системы. Некоторые из этих амбиций уже воплощаются в жизнь. Реализация других — например, «Один пояс и один путь» — только начинается. Партия поставила перед собой цель завершить возрождение нации к 2049 году, в столетнюю годовщину основания КНР. На этот юбилей руководство Китая ориентируется как минимум с конца 1990-х.
Дипломаты, представляющие точку зрения Китая за рубежом, все чаще звучат подобно Чжао — и это говорит о том, что его стиль коммуникации уже преобразовал китайский внешнеполитический истеблишмент изнутри. Тем, кто надеется подняться по карьерной лестнице в системе МИД КНР, силу примера Чжао сложно не заметить. С его агрессивным образом в соцсетях к нему пришло одобрение начальства, популярность и продвижение в высшие эшелоны дипломатического корпуса.
Первой реальной проверкой верности выбранного Китаем пути к национальному возрождению, а также возможностей «волчьей дипломатии» на этом поприще, стал Гонконг, где в начале 2019 года начались протесты демократической оппозиции. Пока эти протесты набирали силу, новая волна китайских дипломатов присоединилась к Чжао в твиттере. Пекин также начал экспериментировать с тайными информационными операциями в фейсбуке, твиттере и ютьюбе, в том числе с созданием фейковых профилей в соцсетях. Ответ на протесты в Гонконге ознаменовал первую крупную попытку Китая развязать так называемую «информационную войну» в западных социальных сетях. При этом агрессивная кампания в соцсетях не ставила своей целью утихомирить критиков. Вместо этого объединенный фронт, представленный дипломатическим корпусом Китая, давал ясно понять, что интересы и желания Китая более не тема для переговоров или западных запретов.
В июле 2019 года, пока в Гонконге бушевали протесты, Чжао вступил в свой самый противоречивый и резонансный спор. После того, как 22 посла ООН подписали открытое письмо, осуждающее преследование в Китае уйгуров, других мусульман и общин меньшинств, Чжао раскритиковал в своем твиттере американское лицемерие. «Если вы живете в Вашингтоне, то знаете, что белые не заходят на юго-запад города — считается, что это районы для черных и латиноамериканцев. Существует даже выражение „черный въехал, белый выехал“, которое означает, что из дома, в который въехала чернокожая семья, уезжают все белые, и цена квартир в нем резко падает», — написал он.
Сьюзан Райс, бывший советник президента США по вопросам национальной безопасности в 2013-2017 годах, ответила ему: «Вы расистское позорище. И к тому же потрясающе невежественное. В нормальные времена вы были бы объявлены персоной нон грата за это». Она призвала китайского посла в США Цуя Тянькая «поступить правильно и отправить его [Чжао] домой». Такое публичное коммюнике стало возможным благодаря тому, что сам Цуй завел собственный твиттер неделей ранее — вероятно, вдохновившись стремительным успехом Чжао.
На следующий день твит Чжао был удален, но он не сдавался. Вскоре дипломат заменил твит на карту Вашингтона, подчеркивающую расовую сегрегацию в городе, и ответил Райс: «Вы тоже позорище. И тоже потрясающе невежественное. Я нахожусь в Исламабаде. Правда причиняет боль. А я просто говорю правду. Я был в Вашингтоне 10 лет назад. Вешать ярлык расиста на того, кто говорит правду, которую вы не хотите слышать, позорно и отвратительно».
Двумя неделями позже Чжао объявил в твиттере, что покидает Пакистан. Новое назначение он не упомянул. Казалось, он зашел слишком далеко даже по новым меркам, которые сам же и помог установить. Но на самом деле Чжао получил повышение и стал замглавы департамента информации МИД КНР — назначение, которое зачастую служит ступенькой к еще более важной должности в дипломатическом корпусе.
В конце февраля 2020 сенатор-республиканец Роджер Рот, в то время председатель сената штата Висконсин, получил письмо от некой Ву Тин с адреса, зарегистрированного на сервисе Hotmail. Автор утверждала, что связана с генеральным консульством Китая в Чикаго и отвечает за «отношения КНР и Висконсина». Рот воспринял это как шутку. Но когда отправитель напомнил о себе, сенатор попросил своих сотрудников проверить электронную почту, и они подтвердили ее подлинность. «Генеральное консульство интересуется, может ли штат Висконсин рассмотреть возможность принятия резолюции, выражающей солидарность с народом Китая в борьбе с коронавирусом, — говорилось в письме. — Это было бы огромной моральной поддержкой для китайского народа, сражающегося с болезнью. Были бы признательны, если вы сможете отнестись к этому серьезно».
К письму была приложена готовая резолюция. В ней утверждалось, что Китай оперативно поделился информацией о новом вирусе, что позволило другим странам своевременно среагировать, а риски для населения США остаются низкими. «Я был чертовски зол», — рассказывает Рот. Примерно в то же время, когда пришло второе письмо, последствия пандемии, в том числе для Висконсина, становились все более очевидными. В итоге в ответ сенатор надиктовал в ответ лишь одно слово: «БРЕД». Вместо этого сенат Висконсина выпустил резолюцию с осуждением нарушения Китаем прав человека — в том числе уйгуров и других мусульман.
Работа чикагского консульства строилась по шаблону, который КНР использовала по всему миру. На президента Польши Анджея Дуду якобы надавили, чтобы он позвонил Си Цзиньпину и поблагодарил за предоставленную помощь китайских медиков. Затем этот звонок был использован Китаем для целей внутренней пропаганды. От правительств стран Юго-Восточной Азии Китай также потребовал благодарности за отправку медицинских бригад на помощь в борьбе с пандемией.
При этом кампания была не только карательной, но включала и поощрение за хорошее поведение. Одним из аспектов была «масочная дипломатия»: использование почти тотальной монополии Китая на производство необходимых средств индивидуальной защиты как инструмента поощрения друзей и наказания врагов. Huawei, китайский телекоммуникационный гигант, пожертвовал 800 тысяч медицинских масок Нидерландам за несколько месяцев до того, как страна должна была провести тендер по строительству инфраструктуры для национальной сети 5G. Большие пожертвования поступили в Канаду и Францию, не определившихся с инфраструктурой 5G. Председатель Европейского парламента Жозеп Боррель предупреждал коллег о «глобальной битве мировоззрений». Это стало еще более очевидным в апреле 2020 года, когда европейские чиновники, столкнувшись с давлением Пекина, переписали доклад про дезинформацию о пандемии, убрав оттуда многие упоминания действий правительства Китая.
По данным опроса, проведенного исследовательским центром Pew в октябре 2020 года в 14 странах, негативное отношение к Китаю за прошедший год стремительно выросло, а в девяти странах этот показатель побил исторические рекорды. Изменения были особенно заметны в Австралии, Швеции и Нидерландах, ставших объектами наиболее агрессивной китайской дипломатии.
Даже внутри Китая новый тон вызвал беспокойство. Ученые и бывшие дипломаты выступили против сторонников жесткой линии. Видный исследователь внешней политики Чжан Фэн опубликовал пост в своем блоге о «саморазрушительном» дискурсе Китая. Когда-то слишком абстрактная и сложная для понимания китайская дипломатическая риторика теперь свернула в противоположную сторону, пишет он. «Почему бы нам не пойти по прямому пути и не посоревноваться с США в дипломатическом уровне владения открытой информацией? — говорится в посте. — Бравировать подобным образом и поливать друг друга грязью, прикрываясь идеей „око за око“, — в действительности это означает действовать в интересах Америки и в конце концов причинить вред китайским международным отношениям и ослабить нравственный облик Китая на международном уровне».
Вероятно, руководство Китая просто не волнует положительный имидж страны — по крайней мере, среди определенной аудитории. Все 14 стран, жители которых участвовали в опросе Pew, — развитые демократии, большинство из них находятся в Европе. «Есть и другая аудитория, в особенности в тех странах мира, где не испытывают столь сильной преданности к США, где люди любят такие штуки», — поясняет бывший старший научный сотрудник по исследованию Китая в американском экспертном центре «Совет по международным отношениям» Джулиан Гевирц. В эпоху после Трампа, когда доверие к долгосрочной поддержке развивающихся стран со стороны США неустойчиво, троллинг Европы и Штатов может оказаться выигрышной тактикой, особенно с учетом роста китайской помощи и инвестиций. В свою очередь, Китай отвоевывает все больше позиций на мировой арене, на которые рассчитывал Запад.
Твиты Чжао показывают, на какую глобальную аудиторию рассчитывает Китай. Перед его стычкой с Сьюзан Райс Чжао продвигал в своем твиттере резолюцию ООН, отражающую позицию Китая по Синьцзяну. Среди стран, подписавших документ, он выделил Россию, Нигерию, Саудовскую Аравию, Пакистан, Египет, Алжир, Филиппины и Беларусь — развивающиеся страны, одни из которых потенциально в будущем смогут стимулировать рост глобальной экономики, а другим досталась порция критики от США за нарушение прав человека. Во время очередного конфликта в секторе Газа Чжао опубликовал в твиттере карикатуру с белоголовым орланом, символом США, сбрасывающим ракету на эту землю. «Смотрите, что защитник прав человека принес народу сектора Газа», — так он подписал картинку. Благодаря дипломатии «воина-волка» Китай позиционирует себя как лидера незападного мира и ставит на то, что другие члены блока тоже жаждут увидеть мир свободным от американского доминирования.
Австралия может стать предвестником этих перемен. Страна по-прежнему подвергается воздействию одновременно жесткой и мягкой силы — от пропаганды и угроз до обширных торговых санкций. «Китай и раньше применял экономическое принуждение против отдельных отраслей — например, против норвежского лосося или филиппинских бананов. Австралия терпит то же самое, но по широкому спектру направлений одновременно», — объясняет профессор истории Сиднейского университета Джеймс Карран.
Страна уже предприняла некоторые шаги для диверсификации своей экономики и снижения зависимости от Китая, но четыре десятилетия почти никем не оспариваемого энтузиазма по поводу плодов китайского прогресса поставили ее в опасное положение. В прошлом году экспорт товаров и услуг в Китай составил 8 процентов от общего ВВП Австралии. Другие богатые ресурсами экспортеры в Южной Америке и Африке тоже подвержены подобным рискам — как и азиатские экономики и развивающиеся рынки, зависящие от китайских цепочек снабжения, инвестиций и инфраструктуры.
Как минимум в случае Австралии смысл дипломатии воина-волка в том, чтобы возбуждать чувство неприязни — или, точнее, страха. Автор книги «Долгая игра» о стратегии китайского величия Раш Доши допускает, что у КНР могут быть проблемы с мягкой силой из-за агрессивной дипломатии. «Но вопрос в том, за какой силой будущее международных отношений — за мягкой или за жесткой?» — задается вопросом он.
В шумихе вокруг оскорбительного твита Чжао и реакции Австралии незамеченным остался автор оскорбительного изображения — молодой художник Ухэкилин. Своими острыми политическими карикатурами он заслужил звание «воина-волка среди художников», которое ему присвоила газета Global Times. На одной из его работ под названием «Пушечное мясо» изображен стоящий посреди рельс мальчик в маске Гая Фокса. В руках у ребенка рогатка, которую он направляет на несущийся в его сторону поезд. Вокруг железной дороги Ухэкилинь расположил собак в ошейниках, похожих на флаг США, и взрослых с зонтиками, символом гонконгских протестов, которыми они собрались прикрыться от неизбежных брызг крови. Однако самую интересную метафору художник изобразил, кажется, непреднамеренно. Это сам поезд, который, видимо, символизирует Китай: мчащийся по рельсам неумолимо, непреклонно и, судя по всему, неспособный сменить курс.
Пересказала Ольга Морозова