«С системой нельзя бороться: она сильнее. А вот если подтачивать ее изнутри — это работает» Учителя с оппозиционными взглядами продолжают преподавать в государственных школах, несмотря на давление. Как им удается сохранить себя?
О школьных учителях зачастую говорят в медиа как об инструменте государственных репрессий — и как о послушных исполнителях преступлений (вроде вбросов на выборах). Некоторые родители, пытающиеся уберечь детей от госпропаганды, стремятся забрать детей на домашнее обучение. Но и в школах остаются педагоги, которые не поддерживают политику Владимира Путина и развязанную им войну. Многие из них, несмотря на угрозу доносов, дают ученикам альтернативную точку зрения на «спецоперацию» и репрессивные законы — а также рассказывают о правах человека и учат распознавать пропаганду. Правда, делать это все опаснее. Издание «Берег» рассказало, как в таких условиях учителя продолжают работать, что их мотивирует и расстраивает — и как они пытаются защитить себя. «Медуза» публикует материал коллег полностью.
Имена всех учителей и части экспертов из этого материала изменены. Это важно для их безопасности.
Аудиоверсию этого текста слушайте на «Радио Медуза»
«Директор, чуть не плача, просила меня быть осторожнее в высказываниях. Мне не было страшно». Как учителей преследуют за их позицию
Ирина работает учителем русского и литературы в Москве уже больше 30 лет: она пришла в школу в 1994 году. Девяностые педагог вспоминает как очень свободное время: тогда ей казалось, что до образования «еще ни у кого не дошли руки». Учителя могли изучать с детьми все, что им самим казалось интересным и важным, а методисты утверждали авторские программы.
Постепенно образование становилось все более зарегулированным и унифицированным, появились федеральные государственные образовательные стандарты (ФГОС). Но если педагог заполнял всю отчетность, у него оставалось пространство для маневра. Например, на уроках в шестом классе Ирина могла обсуждать с детьми «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери или «Убить пересмешника» Харпер Ли.
А как сейчас работают ФГОСы?
До 1 сентября 2023 года школы могли самостоятельно разрабатывать темы, содержание и порядок занятий, ориентируясь на государственный стандарт. С прошлого учебного года в российских учебных заведениях запустили новые единые программы по географии, русскому языку, истории, обществознанию, литературе и ОБЖ. К 2025 году единые программы должны запустить по всем предметам. Сами ФГОСы тоже обновили. Теперь в них есть «четкие ориентиры в части духовного, патриотического развития детей».
Однажды уже после начала полномасштабной войны против Украины в школу спустили методичку о том, как учить детей распознавать фейки. Ирина же нашла дезинформацию в самом пособии: приведенный там пример был скомпилирован из нескольких абзацев, вырванных из контекста. Так школьники действительно научились распознавать фейки — только не в оппозиционных медиа, а в том материале, что распространяет само государство.
В 2022 году учительница решила разнообразить скучный урок по «осознанному чтению» в девятом классе. В качестве текста Ирина предложила ученикам «Нобелевскую речь» Иосифа Бродского. За чтением последовало обсуждение важных идей, о которых говорил поэт, — включая связь литературы и нравственности, искусства и репрессий.
«После урока ко мне подошли две девочки со слезами на глазах, — вспоминает учительница. — Они попросили больше никогда не обсуждать в этом классе такие вещи. А через некоторое время меня вызвал директор. Оказывается, одна из учениц поделилась с семьей тем, что происходило на уроке. Причем без осуждения. Но папа был в ярости — видимо, его работа связана с органами. Он пришел в школу и „жаждал крови“. Директор, чуть не плача, просила меня быть осторожнее в высказываниях. Мне не было страшно. Но я сильно расстроилась. На следующий урок в этом классе я буквально заставила себя идти, понимая, что дети не виноваты».
Ирине повезло: за этим случаем не последовало никакого преследования. Она считает, что важную роль сыграли хорошие отношения с администрацией и многолетний опыт работы. Но так происходит далеко не всегда. Согласно исследованию «ОВД-Инфо», с 24 февраля 2022 года по 14 июля 2024 года на учителей и преподавателей завели как минимум 106 административных дел. Из них 20 напрямую связаны с профессиональной деятельностью, то есть с высказываниями во время уроков, на перемене и даже в одном чате с учениками.
Какие административные статьи используются для давления на учителей?
В первую очередь, 20.3.3 КоАП — о дискредитации армии. По ней чаще всего присуждали штрафы в размере 30 тысяч рублей.
Дела возбуждали также по статьям о нарушении порядка или организации проведения митинга (20.2 КоАП), демонстрации экстремистской символики (статья 20.3 КоАП), сопротивлении полицейским (статья 19.3 КоАП) и мелком хулиганстве (статья 20.1 КоАП).
За этот же период правозащитники зафиксировали 23 уголовных дела против педагогов, из них четыре напрямую связаны с профессиональной деятельностью. Например, саратовской учительнице русского языка и литературы Рузиле Бишевой вменяют статью о «повторной дискредитации» после того, как она отправила со своей электронной почты коллективное письмо в региональный Минобр с призывом отменить «Разговоры о важном». До этого учительницу уже привлекали к административной ответственности за рассылку антивоенной петиции в мессенджере. Ей грозит до пяти лет лишения свободы.
Когда слова учителя напрямую не тянут на статью, самый частый способ давления — увольнение. В «ОВД-Инфо» выявили 33 случая, когда педагогов заставляли уйти из школ из-за их позиции. Юлия, юристка проекта «Шпаргалка», рассказывает, что увольнять педагогов любят за «аморальный поступок». При этом ни в одном российском законе такого определения нет.
Если же администрация, напротив, поддерживает своих педагогов или сама выражает оппозиционные взгляды, это угрожает существованию самого учебного заведения. Так весной 2023 года директор пермской школы № 12 Елена Ракинцева рассказывала в интервью Deutsche Welle, что в учебном заведении неприемлемы «Разговоры о важном» с участием российских военных без педагогического образования. Ракинцева посчитала, что такие уроки могут навредить детям. Под давлением провоенных активистов и после визитов ФСБ Ракинцева решила уволиться, а вслед за ней ушли еще 11 преподавателей.
«Педагоги для государства как на ладони». Как учителей подвергали репрессиям до 2022 года — и что (не) изменилось
На педагогов в российских школах давили и до полномасштабной войны в Украине. Артем — учитель истории и обществознания из Центральной России. Он пришел работать в школу почти 20 лет назад, в начале двухтысячных. По его словам, уже тогда методисты начали обсуждать, как преподавать «правильную историю». Помимо этого, на педагогов постоянно вешали разнарядки, выгодные администрации и чиновникам в сфере образования: провести мероприятия, собрать статистику, поучаствовать в выборах.
«В детстве я думал, что учитель — это уважаемая профессия. Но когда стал работать в школе, понял, что все это „уважение“ — поздравления, цветы, концерты — показное. Чиновники делают так, чтобы дети и родители относились к нам как к обслуживающему персоналу. Учителей никогда ни о чем не спрашивали», — рассказывает Артем.
По его наблюдениям, с 2022 года это стало еще заметнее. Чиновники гораздо чаще выдвигают инициативы, связанные с тем, что нужно поменять в школе: переписать учебники истории, ввести новые предметы — вроде семьеведения.
Артем объясняет:
Если кто-то из учителей начинает возражать, администрация затыкает ему рот: «Что ты лезешь? Тебе зарплату платят откуда? Ты бюджетник — вот и молчи». Хотя бюджетные деньги — это деньги людей. Если уж учителя и должны перед кем-то отчитываться, то не перед чиновниками, а перед народом, который платит налоги. Но учителям внушили, что они обязаны исполнять все распоряжения сверху. Раз бюджетники, значит, люди подневольные.
Руководительница исследовательского направления «ОВД-Инфо» и директорка Центра имени Ханны Арендт Мария Василевская отмечает, что до начала войны учителей могли преследовать, например, в связи со статьей о пропаганде ЛГБТ. Поводом для увольнения могли стать не только высказывания на уроках. «Точно так же в соцсетях находили учителей, которые, не дай бог, рассказывали что-то о своей личной жизни — или даже, в случае с мужчинами, имели не ту длину ногтей или волос», — говорит исследовательница.
По мнению Василевской, главная черта военного времени — опасность любых рассуждений, не только непосредственно о боевых действиях. Все сферы жизни в России сейчас сильно политизированы, считает исследовательница:
Невозможно поговорить об экономике, не обсуждая войну. Поэтому все, что касается современной ситуации в России, стало для учителей очень опасным. Не важно, высказываются ли они на уроке, в соцсетях или в учительской за кофе. Педагоги для государства как на ладони.
Все это влияет на психологическое состояние учителей, на их мотивацию работать. «Появилось очень много внешних факторов, которые давят на педагогов, как бетонная плита. В августе мне больше не снится школа, я перестала скучать по занятиям», — делится Ирина.
«Ложь, неискренность, приспособленчество». Как изменения повлияли на преподавателей разных дисциплин, в том числе национальных языков
До начала полномасштабной войны учитель математики Михаил часто обсуждал после уроков со школьниками в Москве и Санкт-Петербурге общественно-политическую жизнь страны (он переезжал из одного города в другой). Например, старшеклассников интересовала деятельность Алексея Навального, выборы, акции протеста. Михаил высказывал свою точку зрения, делая оговорку, что это позиция не специалиста по общественным наукам, а простого гражданина. Педагог считал это частью своей миссии. Кроме того, учитель активно вел соцсети, и ученики могли легко найти его публикации.
В 2022 году Михаил закрыл свои страницы — теперь он старается избегать обсуждения политики с учениками. «Чаще мы говорим об этом с коллегами. С детьми уже страшновато. При этом все равно я вижу, что дети понимают мое мнение по ряду вопросов», — говорит учитель.
Когда ученики задают прямые вопросы, например об изменениях законодательства об ЛГБТК, Михаил отвечает: «В нашей стране принимается большое количество законов, в том числе без поддержки общества, и многие могут быть с ними не согласны. Это не значит, что нужно выражать свое несогласие на каждом углу. Нужно быть осторожнее, чтобы дожить до тех времен, когда можно будет называть вещи своими именами».
По словам Михаила, на ход уроков математики изменения последних лет никак не повлияли. Он спокойно принимает, что пока не может открыто обсуждать с учениками все, что их волнует.
С гуманитарными предметами ситуация обстоит иначе. В учебную программу по истории добавили такие разделы:
- «Специальная военная операция (СВО)»
- «Противодействие стратегии Запада в отношении России»
- «Фальсификация истории»
- «Возрождение нацизма»
- «Украинский неонацизм»
- «Противостояние с Западом»
- «Украина — неонацистское государство»
- «Новые регионы»
- «СВО и российское общество»
- «Россия — страна героев».
«Учебники для 10–11-го класса, которые пришли в прошлом учебном году, безобразные, преподавать по ним сложно. Но если класс сильный, дети все более-менее понимают, то по этим пособиям можно разбирать, как устроена пропаганда. Это вполне себе интересно», — говорит учитель истории Артем.
В программу по литературе включили ряд произведений советских писателей о войне, в том числе роман «Молодая гвардия» Александра Фадеева. Ирина, как и другие эксперты, считает, что художественная ценность произведения невысока, — его добавили, потому что сюжет о подпольной организации на территории Луганской области «попадает в повестку».
Главная боль учителей гуманитарных дисциплин, с которыми поговорил «Берег», — детей приходится учить двоемыслию. Например, Артем говорит ученикам: «На такой тип вопросов нужно отвечать вот так. Но на самом деле это либо упрощение, либо все совсем иначе». По мнению педагога, «двойная мораль» пагубно влияет на школьников: им с молодости прививают «ложь, неискренность, приспособленчество».
Ирина рассказывает, как просит школьников не использовать для итогового сочинения в 11-м классе произведения писателей, признанных «иностранными агентами», — ее спрашивают, можно ли цитировать Дмитрия Глуховского, Бориса Акунина. Учительница делится:
Я честно им говорю, что я в ужасе от того, что мне приходится это озвучивать. Я сама выросла ровно в таком же мире — в советское время, когда говорят одно, думают другое, делают третье. Но я объясняю, что, если они хотят сдать экзамены и поступить в вуз, нужно играть по правилам игры. Единственное, что мы можем сделать в этой ситуации, — сохранить в себе человека. Достойного, честного, порядочного человека. Дети все понимают.
По наблюдениям исследовательницы Марии Василевской, чуть больше свобод в школах есть в национальных республиках, где зависимости от федеральной власти может быть меньше. Например, в Татарстане существуют лицеи, в которых преподавание проходит в основном на татарском языке.
Всего в России 37 языков, которые имеют статус государственных, — а значит, они должны использоваться наравне с русским. Им возможно учить школьников на факультативе, в рамках отдельного предмета — или же преподавать другие дисциплины на национальном языке вместо русского.
При этом социолингвистка Влада Баранова не считает, что преподавание родных языков может быть пространством для оппозиционных высказываний:
Учителя на якутском вряд ли охотнее выскажутся о войне, чем на русском. Хотя оппозиционные высказывания на плакатах или в соцсетях на родных языках становятся отдушиной — меньше вероятность, что цензоры или автоматические поисковые системы их распознают. При этом само по себе изучение и преподавание родного языка сейчас многие воспринимают как своего рода пространство свободы. Это перспектива, которая дает почувствовать собственную идентичность, значимость и найти в себе основу помимо госполитики, направленной на тотальную русификацию.
Дарья преподает родной язык в одном из сел на Дальнем Востоке, и ее школа совсем небольшая. По ее наблюдениям, к требованиям сверху там относятся гораздо менее серьезно, чем в городских учебных заведениях. Она пересказывает ход мысли местных жителей так: «Нас все равно никогда не поймут. В очередной раз присылают нам что-то неадекватное — какой-то конкурс, олимпиаду. Ну ладно, можно это просто не делать».
При этом, по мнению Дарьи, преподавание национальных языков тесно связано с краеведением и местным патриотизмом. Педагог и сама хотела бы, чтобы у учеников возникла идея: место, в котором они живут, замечательное, и оно должно становиться лучше. Для этого нужно видеть проблемы, которые возникают, и стараться их решать, считает учительница:
Патриотизм на общероссийском уровне видится наоборот: я должна любить родину вне зависимости от того, что она делает, какие решения принимает, как они сказываются на жизни местных жителей. Я не работаю с общим патриотизмом, но много занимаюсь местным. По сути, я не нарушаю законы, но занимаюсь вещами противоположными [официальному патриотизму].
Но таких возможностей становится все меньше. По данным Минпросвещения, доля школьников, которые полностью учатся на родных языках, с 2016 по 2023 год снизилась с 1,98 до 0,96%, посчитали «Такие дела». Процент тех, кто изучает национальные языки факультативно, уменьшился с 0,7 до 0,4%. При этом полностью прекратилось преподавание на 38 языках, в том числе на алтайском, бурятском и ингушском. По мнению Влады Барановой, это часть общешкольного тренда на унификацию школьного образования.
«Задача директора — просто сделать пару фотографий». Как проходят «Разговоры о важном» и беседы со священниками о вреде квадробинга
Учитель математики Михаил считает, что тяжелее всего сейчас приходится тем учителям, у которых есть классное руководство, — не важно, какую дисциплину они преподают. «На них сваливается огромное количество воспитательной работы, а сейчас она почти вся патриотическая», — объясняет педагог. Сам он отказался от руководства классом еще до начала войны из-за большого количества обязанностей и низкой оплаты труда.
А вот у учителя истории Артема и преподавательницы литературы Ирины есть подопечные классы. Оба педагога ведут «Разговоры о важном». Артем использует время этих занятий для дополнительного «классного часа»:
У меня часто нет времени общаться с учениками: у них много уроков. Во время «Разговоров о важном» мы можем поговорить, обсудить проблемы, которые есть в классе, придумать, как «отмазаться» от ненужного очередного конкурса. Или, наоборот, всем вместе зарегистрироваться на полезную программу, спланировать экскурсию. Знаю, что многие другие учителя поступают так же.
Ирина же старается вести «Разговоры о важном» по программе Минпросвещения — за исключением тем, которые касаются войны. Например, недавно они со школьниками должны были обсуждать «путь зерна»: это урок о том, почему хлеб так важен. Ирина рассказывала пятиклассникам, сколько хлеба выдавали в блокадном Ленинграде и из чего его делали. При этом учительница никогда не пользуется готовой методичкой. По ее мнению, там всегда есть придуманный другими людьми ответ, к которому должен прийти ребенок. Но для нее важно, чтобы дети научились рассуждать и самостоятельно делать выводы.
Помимо «Разговоров о важном», школы обязаны проводить разные патриотические и воспитательные мероприятия — например, «Уроки мужества» с участием военных или беседы со священниками о вреде квадробинга. Для их организации даже ввели новую должность — советник директора по воспитательной работе. Он также отвечает за взаимодействие с общественными организациями, в том числе с «Движением первых».
Концентрация патриотических мероприятий сильно зависит от администрации школы. «Нас не заставляют ходить строем, и те вещи, которые спускаются сверху, сразу не берутся под козырек, — делится Ирина. — Никто не проверяет, что происходит за закрытыми дверьми класса. Наоборот, все за нас очень переживают». Михаил, в свою очередь, рассказывает, что в его учебное заведение никогда не приглашали участников боевых действий. «Священники тоже пару раз приходили, но как-то бочком-бочком — их старались особо детям не показывать», — вспоминает педагог.
Даже если руководство школы в целом занимает провоенную позицию, многие инициативы все равно могут исполняться лишь на бумаге. Это связано с дефицитом учителей, который только усилился после начала полномасштабной войны — все, что спускается сверху, проводить просто некому и некогда. «На самом деле задача директора — это просто сделать пару фотографий: вот мы во всем этом участвуем, мы тут тоже лояльны», — рассуждает Михаил.
«Можете на меня донести, если хотите». Почему совсем не обязательно напрямую высказывать свою позицию, чтобы она была понятной ученикам?
По данным «ОВД-Инфо», в 51 из 148 случаев давление на преподавателей начиналось после доноса. Причем почти половина заявлений приходится на школьных учителей. В основном доносчиками становятся ученики или их родители, реже — коллеги по учебному заведению, администрация и Z-активисты. Например, родители пожаловались директору на учительницу изо Светлану Вшивкову из села Большебрусянского в Свердловской области — и директор написал донос в ФСБ. Поводом стали высказывания Вшивковой во время классного часа: женщина осудила вторжение в Украину и выразила солидарность с теми, кто пострадал от войн. В итоге против педагога завели административное дело о «дискредитации».
Несмотря на угрозу доноса, учительница русского и литературы Ирина тоже продолжает говорить с учениками о вещах, которые считает по-настоящему важными. Иногда она прямо говорит детям: «Можете на меня донести, если хотите».
Я не могу наступать себе на горло. Я же все-таки надеюсь пожить в нормальном мире, среди нормальных людей. А от учителей это очень сильно зависит. С системой нельзя бороться: она сильнее. А вот если ее подтачивать изнутри, создавая хоть какое-то количество думающих людей, это работает. Да, стало труднее. Стало меньше школьников, которые хотят думать. Но они пришли ко мне, значит, их надо учить. А если быть с ними неискренней, дети обязательно это почувствуют.
Артем не только делится альтернативным взглядом на современную историю и учит школьников распознавать пропаганду в учебниках. На уроках обществознания он в дополнение к программе рассказывает о правах человека. Например, разбирает дела, которые рассматривал Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), — детям нравятся такие уроки. При этом учитель подбирает аккуратные формулировки и не касается тем, которые сейчас напрямую грозят уголовным преследованием, например, за «дискредитацию российской армии».
Педагоги, которых опросил «Берег», сходятся во мнении, что в школе совсем не обязательно напрямую высказывать свою позицию, чтобы донести ее до учеников. Гораздо лучше работает подход, при котором дети погружаются в проблему и приходят к собственным выводам. При этом всегда есть школьники, с которыми можно после уроков поговорить более откровенно, чем с остальными: они не донесут. Педагоги умеют распознавать таких ребят по разговорам, взаимодействию с их родителями.
«Очень хочется поддерживать родину, но учебный план и ФГОС, как назло, мешают». Что оппозиционные учителя могут сделать для своей безопасности?
По мнению Марии Василевской, для педагога безопаснее всего школы, в которых есть сплоченный преподавательский коллектив, ученики проходят отбор, а учителя общаются с семьями. То есть «места, в которых нет чужих».
Если такого безопасного пространства в школе нет, Василевская советует педагогам присоединиться к проекту, в котором будет меньше внимания к личности и взглядам преподавателя, — если, конечно, на это найдется свободное от основных занятий время:
Например, существуют образовательные инициативы, работающие с сельскими школами, образованием детей с опытом миграции или инвалидности. А еще можно попробовать создать свой кружок с отбором детей и семей. Так педагоги могут реализовывать свою миссию, оставаясь в большей безопасности.
Если учитель все-таки столкнулся с давлением со стороны администрации, эксперты-правозащитники советуют не идти на прямой конфликт, а ссылаться на нормативные документы. Василевская отмечает, что школы очень забюрократизированы и этим можно пользоваться. На поручения стоит отвечать, что у педагога и так слишком много учебной нагрузки, поэтому новые мероприятия будут противоречить плану:
Нужно делать вид, что очень хочется поддерживать родину, но учебный план и ФГОС, как назло, мешают. Сохранять доброжелательность тоже может быть важным советом: помнить, что со стороны системы тоже находятся обычные люди, которые в том же примерно положении существуют и действуют так, чтобы минимизировать свои проблемы. По возможности стоит переводить урегулирование конфликтов в бытовое, повседневное русло, а свои ценности проявлять в другом формате — менее публичном.
Чтобы отстаивать свои права системно, педагогам со схожей позицией важно объединяться. Представитель профсоюза «Учитель» Тимур рассказывает, что для начала можно найти несколько единомышленников и сформулировать проблемы школы, которые все они хотят решить. Например, педагогов заставляют плести с учениками маскировочные сети. Но в трудовом договоре о такой работе ничего не говорится — значит, требование незаконно.
Тимур отмечает, что выступать от лица группы для педагога менее опасно, чем в одиночку. Чтобы открыть первичную ячейку, нужно обратиться в профсоюз «Учитель». Его представители также расскажут, как лучше организовать работу сообщества.
За бесплатной юридической консультацией педагоги, а также школьники и их родители могут обратиться в проект «Шпаргалка». Все вопросы конфиденциальны, отвечают на них верифицированные волонтеры-юристы. Существует также «Альянс учителей», который оказывает педагогам информационную поддержку.
Если учитель столкнулся с административным или уголовным преследованием либо подозревает, что оно готовится, он может обратиться в бот «ОВД-Инфо». Адвокаты проекта бесплатно ведут дела, связанные со свободой собраний и слова, — например, по статьям о дискредитации армии. По другим статьям юристы перенаправят учителя к другим правозащитникам, но в любом случае откликнутся, подчеркивает Мария Василевская.
Екатерина Красоткина