Как понять, что политик — популист, и насколько он может быть опасен. Инструкция «Медузы»

В разговорах о политике слово «популист» — это едва ли не ругательство. И используют его все: одни считают популистом Владимира Путина, другие — Алексея Навального. На Западе все чаще говорят, что популизм стал главной угрозой либеральной демократии. Главным современным политиком-популистом называют Дональда Трампа, популисты находятся у власти в Италии, Венесуэле, Польше, Венгрии, Турции, не так давно они одержали победу в Бразилии. В октябре Комитет гражданских инициатив выпустил доклад, в котором зафиксировал рост популистских настроений в России. «Медуза» составила инструкцию, как отличить популистов от всех остальных политиков и разобраться в том, действительно ли они угрожают обществу.

Для начала — 9 главных вещей, которые нужно знать о популизме

1. Популисты всегда делят общество на «народ» и «элиту».
2. Представителями народа они считают только себя.
3. Современные популисты играют на страхах и тревогах общества перед последствиями глобализации.
4. Популизм и фашизм — не одно и то же.
5. Не все политики, которые дают громкие и трудновыполнимые обещания, — популисты.
6. Приход популистов к власти не всегда страшен, но всегда ведет к политическому кризису.
7. А в авторитарных странах популизм, возможно, единственный эффективный способ борьбы с властью.
8. Если популисты побеждают в авторитарной стране, они могут построить демократию. А могут и не построить.
9. Популизм так распространился, потому что власть не хочет обсуждать важные проблемы, а критику объясняет глупостью или злым умыслом.

Разберитесь, кто такие популисты, чтобы не называть так всех подряд

Слово «популизм» в современном политическом языке имеет ярко выраженный негативный оттенок. Очень часто политики характеризуют так своих оппонентов, имея в виду не что-то конкретное, а стараясь дискредитировать их в целом. Недавний пример — избранный президент Бразилии Жаир Болсонару, который сам имеет репутацию политика-популиста, в первой же своей речи после выборов призвал бразильцев «перестать заигрывать с популизмом», поставив его в один ряд с социализмом, коммунизмом и левым экстремизмом. 

Расхожее понимание популизма сводится к тому, что это эмоциональное обещание решить сложные проблемы простыми средствами. Однако некоторые ученые полагают, что в современной политической борьбе все или почти все используют яркие слоганы и упрощающие лозунги и отличить рациональные аргументы от эмоциональных выпадов всегда сложно.

Популистскими также часто называют популярные (да, корень один, а значения совсем разные) решения властей, которые те принимают накануне выборов: например, внезапно снижают налоги или повышают пенсии. Но это довольно стандартный конъюнктурный ход, к которому прибегают самые разные правительства.

У понятия «популизм» нет общепринятого в науке строгого определения, но есть ряд признаков, которые выделяет большинство исследователей. По ним популистов можно отличить от всех остальных и предположить, как они будут вести себя в большой политике, в том числе если придут к власти.

Обратите внимание! Если какая-то партия или политик обвиняют противников в недостаточно проработанной программе, попытках «заигрывать с избирателями» и особенно напрямую в популизме, это может свидетельствовать о том, что они сами пытаются свести дискуссию к нерациональным аргументам и запугать вас.

Не путайте левых и правых популистов с обычными левыми и правыми политиками

Популистами могут быть сторонники и левых, и правых идей. В отличие от традиционных социал-демократов, левые популисты критикуют современный парламентаризм и отрицают возможность взаимовыгодного сотрудничества с бизнесом. Этим они напоминают революционеров прошлого, но, в отличие от них, объявляют себя защитниками интересов не одного какого-то класса, а всего общества от элиты.

У правых популистов от классических правых осталось уважение к бизнесу, особенно к мелкому и среднему. Но они куда больше сосредоточены на борьбе с иммигрантами и защите страны от разнообразных внешних влияний.

Популисты обоих флангов легко заимствуют друг у друга лозунги. Если партия, которая называет себя правой, обещает активно инвестировать государственные деньги в экономику или гарантировать всеобщую бесплатную медицину (и при этом снизить налоги) — это серьезный повод насторожиться. И наоборот, если левая политическая сила объясняет массовую иммиграцию заговором иностранных правительств и обещает защищать национальный суверенитет (и в то же время максимально облегчить движение людей) — это очень похоже на популизм.

Обратите внимание! Различия в лозунгах во многом стерлись и между традиционными партиями. И теперь трудно отличить между собой программы, например, немецких социал-демократов и христианских демократов, которые десятилетиями оппонировали друг другу. Именно это явление многие эксперты считают одной из причин роста популизма — в обществе есть запрос на новые идеи. Но если в случае с обычными партиями произошло настоящее сближение, политики пришли к консенсусу по многим ключевым вопросам, то с популистами иначе. Они используют противоречащие друг другу лозунги, так что потом их очень трудно реализовывать.

Оценивать нужно не только лозунги, но и мировоззрение: как политик смотрит на общество и на прошлое

Популисты играют на страхах общества и драматизируют ситуацию, в которой оно оказалось. Их часто называют «партиями одной темы», поскольку, в отличие от традиционных партий, более или менее конкретные предложения у них есть, как правило, только по одному-двум самым острым вопросам (например, по иммиграции, по выходу из Евросоюза или по борьбе с олигархами).

При этом у современных популистов, как правило, нет четкого образа будущего вроде «тысячелетнего рейха» или коммунизма, поэтому довольно часто они обращаются к прошлому как к образу идеальной страны, «золотому веку». Например, западноевропейские популисты часто обращаются к 1970-м годам — когда война уже много лет как окончилась, а глобализация еще не началась. Ученые называют это «ретропопулизмом».

Популизм — не идеология в полном смысле этого слова, а скорее подход к политике, который могут использовать партии самых разных взглядов. Призывы и лозунги отличаются, но представления об устройстве общества всегда очень похожи.

Главное, что все популистские силы более или менее жестко разделяют социум на две группы — «простых людей» (или «народ») и «элиту». Популисты противопоставляют их друг другу, обвиняя правящее меньшинство в бедах отстраненного от власти большинства. Довольно часто, хотя и не всегда, популисты поддерживают различные теории заговора.

С точки зрения популистов, большинство — статичная и неизменная общность, члены которой всегда едины в своих интересах, ценностях и ответах на базовые (по мнению самих популистов) вопросы. Как правило, популисты обращаются к идеализированной «сердцевине» общества: например, к условным «истинно русским людям», с которыми приятно ассоциировать себя избирателям.

Не все политические силы, которые критикуют элиты, — популистские. По мнению профессора Принстонского университета Яна Вернера Мюллера, политики-популисты всегда настаивают на том, что только они представляют «народ», а все их конкуренты — «прислуга элиты». Более того, себя они с народом полностью идентифицируют, говоря, что «живут одной жизнью» с ним. И на этом основании утверждают, что им не нужна заранее прописанная программа, потому что в каждый конкретный момент они будут просто выражать «волю народа». Популисты убеждают избирателей в том, что «мы — это вы».

Обратите внимание! Популисты — совсем не обязательно фашисты или революционеры. Они утверждают, что элита лицемерно исказила идеалы общества, в том числе демократию, а радикалы выступают против демократии как таковой и за революционную переделку общества. В отличие от радикалов популисты, по крайней мере на словах, отвергают насильственные методы достижения своих целей.

Задумайтесь, почему вокруг стало столько популистов. Так будет проще понять недостатки других политиков

Западные ученые и эксперты, как правило, критикуют политиков-популистов, но признают, что истоки их популярности следует искать в самой современной общественно-политической системе. Главная проблема — в том, что многие граждане утратили доверие к государственным и международным институтам власти.

У этого есть объективные причины. За последние десятилетия процессы, которые идут в разных частях мира, стали сильнее влиять друг на друга. Технологический прогресс во многом рационализирует управление, но зато требует принятия все более оперативных управленческих решений. А чем больше управленческих процедур, тем менее они прозрачны. Каждый раз объяснять все простым и доступным языком очень сложно.

При этом западная элита весь XX век настаивала на собственном демократическом характере в противовес различным авторитарным и тоталитарным режимам. И поэтому она несет по крайней мере часть ответственности за то, что люди испытали определенное разочарование, когда выяснилось, что демократия ограничена не только снаружи — иностранными режимами, но и изнутри — законами управления (тем, что значительную часть решений чиновники должны принимать самостоятельно, не консультируясь с избирателями, иначе система просто перестанет работать). Несмотря на то что популизм считается угрозой для демократии или по крайней мере вызовом для нее, рост его популярности вызван запросом на ее возвращение.

Кроме того, экономическая глобализация привела не только к росту мировой экономики в целом, но и к усилению неравенства. Больше всего это ударило по низкооплачиваемым работникам, которые испытывают особенно сильную конкуренцию со стороны неквалифицированных иммигрантов. В упадок пришли целые промышленные районы. К примеру, в 2001 году треть американцев относила себя к необеспеченным слоям общества, а в 2015 году — уже половина.

Австрийский журналист Михаэль Лазински полагает, что власти отказываются вести любые содержательные дискуссии о новых реалиях и просто «предлагают проигравшим конкуренцию… адаптироваться к новым условиям или принять свою участь как должное в духе социального дарвинизма». Это, естественно, только усиливает недовольство современной политической системой. Как и то, что традиционные партии стали настолько похожи друг на друга, что уловить разницу между либералами, консерваторами и социал-демократами почти невозможно.

Обратите внимание! Наличие популистской оппозиции удобно для самой власти, поскольку позволяет смещать внимание избирателей на угрозу с ее стороны. Страх перед популизмом позволяет сравнительно легко мобилизовать умеренных избирателей, как было во Франции, когда в 2002 году Жаку Шираку, а в 2017 году Эммануэлю Макрону удалось легко выиграть второй тур президентских выборов, когда в него выходили лидеры «Национального фронта» Жан-Мари Ле Пен и его дочь Марин. Иногда ставка на мобилизацию против популизма не срабатывает — и победу одерживают такие, как Дональд Трамп.

Изучите примеры стран, где популисты пришли к власти

В своих программах современные популистские партии, как правило, не отвергают демократию. Но на практике, когда популисты приходят к власти, они часто стараются подчинить себе как можно больше институтов или ликвидировать неугодные. Это укладывается во внутреннюю логику популизма: себя его представители считают непосредственными выразителями воли «народа», а вернуть ему обещают всю власть без исключения. Насколько далеко у них получается зайти в этом процессе, зависит от конкретных условий страны.

Если популисты приходят к власти в стране с развитыми демократическими институтами, то их возможности довольно сильно ограниченны. Пример тому — Дональд Трамп и США. Его внутриполитическая активность сильно ограничена необходимостью договариваться с конгрессом, а иногда добиваться согласия на те или иные меры со стороны Верховного суда. Но во внешней политике американский президент куда более свободен, и результат — торговые войны почти со всем миром, резкое изменение ближневосточной политики, многочисленные иммиграционные кризисы на границе с Мексикой.

Популистов могут ограничивать не только внутренние противовесы, но и внешние факторы. Партия «Сириза», которая пришла к власти в Греции в 2015 году, считалась классическим примером левопопулистской силы, но так и не сделала ничего из того, чем больше всего пугала — не вышла из зоны евро и не отказалась от жесткой экономической политики, которую требовал Евросоюз в обмен на финансовую помощь. Фактически «Сириза» продолжила курс предыдущих правительств и растворилась среди других политических сил. За это партия расплачивается собственной популярностью: по данным опросов, она, скорее всего, не сможет выиграть следующие выборы.

В тех странах, где демократическая традиция не так укоренена, а зависимость от международных институтов ниже, популисты могут серьезно повлиять на политическую жизнь. В Восточной Европе так произошло в Венгрии и в Польше, где популистские правительства последовательно ограничивают свободу СМИ, судебной власти и НКО.

В самом радикальном случае популисты пытаются заменить демократию более или менее жесткой диктатурой. Это удалось Александру Лукашенко после прихода к власти в 1994 году. Но иногда общество и институты сопротивляются, и это ведет к непредсказуемому гражданскому противостоянию, порой многолетнему, как в Венесуэле.

Обратите внимание! Когда популисты побеждают и сами становятся элитой, они, как правило, продолжают говорить, что составляют с «народом» одно целое, а противостоят им «олигархи», «иностранные агенты», враждебные внешние силы или «пятая колонна» внутри страны. Это создает предпосылки для борьбы с оппозицией и даже политических репрессий. Дальнейшее во многом зависит не от них самих, а от того, в какой стране они добились успеха. Но даже в самых стабильных демократических странах приход популистов к власти, как правило, ведет к кризису.

Помните, что популисты в авторитарных странах — особый случай

Одна из главных претензий, которые предъявляют к популистам в западных странах, состоит в том, что они критикуют политическую систему, активно пользуясь ее возможностями: свободой слова, выборами, парламентской трибуной. Этого нельзя сказать об оппозиционерах в авторитарных режимах, где доступ к управлению и к СМИ сильно затруднен, зато куда выше вероятность подвергнуться репрессиям.

В такой ситуации очень трудно предложить жизнеспособную программу реформ, которая была бы основана на реальном знании ситуации и управленческом опыте, а не на отвлеченных идеях. Поэтому оппозиционеры в таких странах зачастую используют популистские технологии: сосредоточиваются на нескольких самых болезненных для власти темах, противопоставляют себя коррумпированной элите, а самое главное, больше критикуют, чем предлагают.

Некоторые ученые полагают, что в авторитарных странах популизм — это чуть ли не единственная эффективная тактика противостояния власти. Марк Бессингер из Принстонского университета назвал такие объединения «негативными коалициями». На жестко контролируемых выборах они не могут добиться высоких результатов, но берут массовостью движения, объединенного неприятием власти.

Аргентинский ученый Эрнесто Лакло отвергал западное определение популизма в принципе. Опираясь на опыт борьбы с диктатурами в странах Латинской Америки, он считал, что только популистские лозунги могут вовлечь в политику те группы общества, которые из нее исключены авторитарными властями.

Сами эти режимы тоже часто используют популистские технологии, как, например, режим Владимира Путина в России, который в первые годы провозгласил борьбу с олигархами, теперь противопоставляет себя внешнему врагу в лице Запада, эксплуатирует гомофобию и другие виды ксенофобии, а также фактически ликвидировал разделение властей.

Для того чтобы канализировать общественное недовольство, российские власти могут попытаться создать подконтрольные популистские проекты, прежде всего левого толка. Именно это недавно предложили сделать, например, политтехнологи группы Minchenko Consulting. Но созданные сверху и зависимые популистские политические силы по определению не могут быть эффективны, поскольку популисты отличаются от всех остальных политических сил не столько идеями, а независимостью от истеблишмента.

Обратите внимание! «Негативные коалиции» могут быть очень эффективны в борьбе с авторитарной властью, но это вовсе не гарантирует, что, победив, они выработают позитивную повестку и обеспечат стране стабильное развитие. Тот же Бессингер, изучавший опыт «оранжевой революции» на Украине, в этом сомневается. Правда, политологи Сэмуэль Грин и Грэм Робертсон с ним не согласны. Например, в Бразилии и Аргентине свержение военных диктатур годами было самоцелью оппозиции, но после успеха там удалось установить стабильные демократические режимы.